– Нет. Чего стоит любая мужская хватка по сравнению с желанием женщины?

– Хорошо, – подытожил Борке, – дождёмся ночи.

Хлопнула в потолок пробка из-под шампанского, и зазвучали тосты. Первым речь сказал Кулагин. Говорил он коротко и убедительно. Шампанским изнурять свой организм не стал, а опрокинул гранёный стопарик водки, приготовленный специально для него.

– Грибочки, грибочки, – послышался голос Сайкина. – Ваши любимые опята. Зиночка сама готовила.

Затем последовал тост Сайкина. Он длинно и витиевато объяснялся Кулагину в любви и преданности. Речь обязывала, поэтому все присутствующие прекратили суету застолья и внимательно, но с нотками грусти в глазах смотрели на Сайкина. Грусть гостей была вполне объяснима. Тост Сайкина застал их в момент набивания рта салатами и закусками. А жевать, когда объясняются в любви губернатору, большинство сочло поступком неэтичным. Гости сидели в напряжении от поднятых кверху бокалов и ждали завершения тоста. Но всякий раз, когда казалось, что речь подходит к концу, лицо Сайкина приобретало черты задумчивости, мысль его делала неожиданный поворот и начиналась сначала. Первым не выдержал сам Кулагин. Окончательно запутавшись в лабиринте речей оратора, он махнул рукой и выпил. Тост Сайкина оборвался в то же мгновение.

– Грибочками угощайтесь, грибочками, – засуетился он, забыв о собственной рюмке.

Словно после стоп-кадра, гости зашевелились и весело заработали челюстями. Чтобы влить в себя незаконченный тост Сайкина, им было необходимо освободить рты. Затем слово было предоставлено Греку. Грек не мелочился. Он поднялся, устремил глаза в потолок и стал благодарить небо за то, что судьба забросила его в Мухоморы. Он благодарил небо за мудрость, ниспосланную губернатору, за энергию, дарованную мэру. И особо благодарил Грек небо за предоставленную ему, простому труженику, возможность жить и работать рядом с такими людьми. За остальных присутствующих Грек небо не беспокоил. Возможно, поэтому интерес к нему пропал сразу же, как только он сел на место.

Затем Сайкин пытался предоставить слово жене, но, уловив краем глаза отрицательное покачивание головой Кулагина, быстро сориентировался и переадресовал его Кокошину.

– Не надо, – прозвучал голос Кулагина.

Он махнул рукой в сторону пытающегося подняться главврача, возвращая его на место.

– Хватит на сегодня речей. Тем более что норму свою я на сегодня выбрал. Сердце, – постучал он по груди. – Давай что-нибудь повеселее.

Тут же, словно по команде, из соседнего помещения раздался задорный женский голос, и в банкетный зал хлынул девичий хоровод в расписных русских сарафанах. Воздух заполнился грохотом башмачков и пылью давно не чищенных танцевальных костюмов. Кокошин, лишённый возможности проявить свои ораторские дарования, несколько раз порывался пуститься в пляс. Но сидевшие по обе стороны, словно сфинксы, докторицы пресекали его устремления на корню. Тем не менее Кокошин умудрился повернуться спиной к губернатору и лицом к танцующим девицам и сделал несколько попыток ухватить их за юбки.

Воспользовавшись некоторой суетой, вызванной желанием Грека выйти покурить, Кордак и Борке тоже покинули застолье и уединились в тёмном углу. Сидя в креслах за огромным тропическим растением, они наблюдали за танцующими.

– Итак, господин Борке, не пришло ли время сделать наши ставки?

– Вы настойчивы, граф.

– Мои предпочтения вы уже знаете. Хотелось услышать наконец ваше мнение.

– Что же, извольте. С вашего позволения, я буду рассуждать вслух.

– Очень интересно послушать.

– Кокошина я отметаю сразу. Его способности ограничиваются только возможностью зарезать кого-нибудь. Да и то по неосторожности.

– Согласен, – подтвердил граф.

– Грек? Возможно. Но он слишком расчётлив и слишком уверен в себе. Настолько, что легко может ошибиться.

– Не смею возразить.

– Госпожа Сайкина? Бесспорно, один из фаворитов. Но её может подвести её же страсть.

– Не подвести, а направлять в интуитивно правильном направлении, – возразил Кордак.

– Не будем сейчас устраивать диспут, – прервал его Борке. – Кулагин? Если бы он был моложе, хотя бы лет на десять, я без сомнения поставил бы только на него. Но сейчас он малоактивен, а это лишает его шансов стать победителем.

– А вы лишаете меня возможности возражать.

– Не стоит, граф. Не проще ли дождаться окончания гонок и посмотреть, кто победил? – повернулся Борке в сторону Кордака. – Итак, мой выбор – господин Сайкин. Энергии у него не меньше, чем у жены. Он не так изворотлив, как Грек, но инстинкт самосохранения у него едва ли не самый развитый.

– Здорово получается, – вновь оживился Кордак, – вы ставите на мужа, а я на жену.

– На мужа, – подтвердил Борке, – именно на мужа. Причём главным его соперником будет Кулагин.

– Посмотрим! Итак, ставки сделаны?

– Сделаны!

В рядах застолья вновь возникла суета. На этот раз суета была связана с серьёзным событием. Застолье покидал Кулагин. Он медленно вышел из-за стола, призывая жестами собравшихся оставаться на месте.

– Продолжайте, продолжайте, – говорил он хриплым уставшим голосом. – А я пойду. А то Марточка там уже заждалась.

Впереди Кулагина суетился Сайкин:

– Мы вас разместили в вашем любимом домике, в соснячке, подальше от речки. Марточка уже там. А Николай – в соседнем номере.

– Знаю. Не суетись, Сайкин, – посоветовал ему Кулагин. – Отдыхай. Но помни: завтра за работу. Воскресенье не для тебя.

– Помню, всё помню, Игорь Дмитриевич. Грибочки! – Сайкин сунул Кулагину банку с опятами, переданную женой. – Ваши любимые.

– За грибочки – спасибо. Порадовал! – произнёс Кулагин, принимая банку. – Грибочки у тебя отменные.

Проводы Кулагина выплеснулись на крыльцо банкетного зала.

– Последних радостей доктора лишают, – бубнил Кулагин, спускаясь по ступенькам. – Вот, осталась только Марта да грибочки. А о водке – велят забыть. Вот такая жизнь в шестьдесят семь лет, Сайкин!

Уход Кулагина не остался незамеченным. Гости заметно повеселели. Уже не сдерживаемый тяжёлым взглядом губернатора, Кокошин бросился к фольклорным девицам. Даже докторицы, разомлевшие наконец-то от шампанского, присоединились к нему. От грохота каблуков в банкетном зале уже начала звенеть посуда и оконные стёкла.

Директорский домик выстоял нашествие фольклорного коллектива. В своё время он претерпевал и не такие испытания. Спустя всего час гости начали уставать и рассаживаться за столом. Последними свои места заняли Кордак и Борке, которые осмотрительно пережидали окончание плясок за пределами домика.

– Товарищи, товарищи! – зазвучал голос Грека. – Попрошу наполнить ваши бокалы. Давайте отпустим ансамбль домой. Им ещё далеко ехать. А я предлагаю тост за нашего замечательного мэра.

Грек всем телом повернулся в сторону сидящего Сайкина, и тот, вальяжно развалившись на своём стуле, согласно покивал головой.

– Мы, товарищи, здесь собрались по поводу открытия новой больницы. Но я хочу напомнить вам, товарищи, что выступавший перед нами ансамбль – это тоже заслуга нашего мэра. Его забота о развитии культуры в нашем городе – это… это…

Грек не знал, с чем сравнить заботу мэра о культуре в Мухоморах, и боялся продешевить. Спас его сам Сайкин:

– Скромнее будем, скромнее.

Он жестом усадил Грека на место.

– Всем приходится заниматься, – продолжил он, не вставая с места. – А культура – это такая штука… тут одной энергии мало. Тута талант нужен.

Сайкин указательным пальцем постучал себя по лбу, показывая, очевидно, где нужен талант. Все гости с уважением посмотрели на это место. Сайкин в полной тишине выдержал паузу, глядя в тарелку с салатом, а потом добавил:

– Но согласен. За культуру надо выпить!

Все засуетились. Послышался звон битой посуды, крики «На счастье!», и гости с новой энергией продолжили разграбление стола. Часы пробили одиннадцать вечера, когда в зале вновь грянула музыка. Вдохновлённый музыкальным вступлением Кокошин уже пытался увлечь в танец одну из докториц, но совершенно неожиданно для всех дверь в соседнюю комнату распахнулась, и в помещение вихрем ворвались танцовщицы. Ни музыка, ни костюмы не оставляли сомнения. Это был канкан!