========== Часть 1 ==========

Шла вторая половина июня, но погода стояла по-осеннему холодная. Бесконечные ливни, занесенные в Затонск заплутавшим сезоном дождей, доставляли массу хлопот: размывали дороги, затапливали дома близ низовья реки, «сводили людей с ума», как заявил на днях Николай Васильевич Трегубов, начальник местного управлении полиции. Прежний Штольман, закостенелый скептик и реалист, нашел бы чем на это возразить. Однако за последние годы, в силу обстоятельств и порой необъяснимых, но неопровержимых фактов, он изменил взгляд на некоторые вещи. Яков Платонович, пожалуй, не признался бы никому из посторонних, но в минуты особенной подавленности ему казалось будто сама природа вторит его душевному ненастью.

Его возвращение в Затонск не было встречено теплом и радостью, на которые он втайне позволял себе надеяться. Сдержанное уважение коллег и холодное равнодушие женщины, мысли о которой помогали ему выживать эти бесконечные пять лет, - всё, на что он мог рассчитывать. Однако дворянское воспитание, стойкий характер и сила духа не позволяли судебному следователю поддаться влиянию грозового уныния и пуститься во все тяжкие, уподобляясь их неуловимому убийце, который вот уже почти три недели держал весь город в страхе.

Три недели – три трупа. Все трое были молодыми красивыми невестами. И именно по этому общему признаку, не смотря на разные способы убийства (которые полицмейстер Трегубов продолжал считать лишь «несчастными случаями»), сыщики допускали, что имеют дело с серийным душегубом. Возможно, это лишь совпадение, но и погода резко испортилась три недели назад. Как бы то ни было, Штольман не спешил опровергать очередной опус господина Рябушинского, в котором тот сокрушался по поводу сгущающихся над Затонском как метафорических, так и вполне реальных туч, и предвидел во всем этом мистическую подоплеку.

— Барин, — оправдывающийся голос кучера отвлек следователя от размышлений, — дальше никак. Дорога совсем размыта.

Штольман выглянул из пролетки – небо было серым и пасмурным в вечерних сумерках, обещая к ночи пролиться очередным дождем. Отпустив экипаж, мужчина поднял ворот пальто и зашагал по влажной траве, аккуратно обходя многочисленные лужи, заполненные грязевым месивом распоротой повозками и копытами земли. Усадьба помещика Иволгина, возможного знакомого последней жертвы, находилась на пригорке за липовой рощей, Штольман направлялся к нему для допроса.

Когда деревья наконец расступились, и на возвышенности показалась усадьба, следователь был весьма удивлен: дом выглядел обветшалым и нежилым, окна заколочены, придомовая территория заросла бурьяном, но самое удивительное – с правой стороны по тропинке осторожно опираясь на сложенный зонтик, словно на трость, к нему пробиралась дама, при виде которой у Штольмана замирало сердце, а губы растягивались в улыбке.

— Анна Викторовна, добрый вечер. Не ожидал вас здесь встретить, — мужчина прибавил шагу. – Но все же очень рад.

— Яков Платонович, — свое удивление госпожа Миронова постаралась прикрыть обыкновенной вежливостью, — добрый вечер.

— Служанка генеральской дочки говорит, та ей рассказывала, как недавно познакомилась с неким Иволгиным. Полного имени его не знает, да и в лицо ни разу не видела. – Стоя на крыльце, Штольман осмотрелся и дернул дверь. – А в архиве я нашел только одно поместье за фамилией Иволгиных. А вы как здесь оказались?

Анна беспечно пожала плечами и прошла в приоткрытую дверь:

— Генеральская дочка привела.

Внутри дома все говорило о его многолетнем опустении: накрытые истлевшими простынями остатки мебели, толстые слои пыли, паучьи сети и ворохи жухлой листвы, занесенные осенними ветрами сквозь щели на окнах.

Бах! Едва скрипнув, захлопнулась входная дверь. Анна от неожиданности взвизгнула. Штольман кинулся к двери. Свет едва просачивался сквозь доски на окнах, но он стоял совсем рядом и добрался наощупь.

— Что за шутки? – сердито отозвался Яков Платонович, упорно дергая ручку. — Бесполезно. Дверь заперта снаружи, — сделал он вывод.

— Как такое возможно?

Следователь тяжело вздохнул, но так и не ответил. В наступившей тишине Анна отчетливо слышала его шаги, затем чиркнула спичка, на мгновение ярко освещая лицо мужчины. На небольшом приставном столике слева от двери обнаружился старый переносной фонарь, внутри даже сохранился огарок свечи.

— В таких домах больше одного выхода. Найдем другой, — предложил Яков Платонович, поднимая фонарь вверх, чтобы осветить путь. Вдруг Анна вздрогнула и шумно вдохнула, прикрыв в ужасе рот руками.

— Там!

— Что? – Штольман выставил вперед руку с фонарем, но не увидел ничего, кроме причудливой игры света и тени из-за пыльных стеклышек фонаря.

— Там был кто-то, — пояснила Анна, переводя дыхание. – Какой-то темный силуэт.

С минуту следователь внимательно всматривался в темноту коридора. В гробовой тишине, с натянутыми нервами ему стало казаться, что тьма смотрит в ответ. Прогнав наваждение, он обернулся к своей спутнице.

— Вы уверены?

Анна Викторовна посмотрела на него таким взглядом, что он не раз пожалел о своем скоропалительном вопросе.

— Теперь вы ставите под сомнение мое психическое состояние, Яков Платонович? Я думала, это, как и многое между нами, вы решили оставить в прошлом?

Сыщик не успел ответить – впереди жалобно заскрипела половица. Задержав дыхание, Штольман и Анна устремили взгляд в сторону звука – никого.

— Кто здесь? – требовательно и громогласно зазвучал голос следователя, эхом отскакивая от стен опустевших комнат. – Мы из полиции. Назовите себя.

В ответ все та же неприветливая тишина.

Подав Анне знак следовать за ним, Штольман неторопливо двинулся вперед, на мгновение остановился у первого дверного проема справа, выставил перед собой руку с фонарем, освещая комнату, насколько это было возможно, и, не заметив никакой опасности, шагнул внутрь. Послышался треск, хруст, дернулся свет, и Яков Платонович едва не упал на пол. Анна крепко вцепилась ему в плечо, до боли в пальцах, но удержала его на ногах.

— Осторожно! – перепугано выдохнула госпожа Миронова. Штольман аккуратно вытянул едва не провалившуюся под пол ступню из расщелины, перехватил фонарь в левую руку с тростью, а правую предложил спутнице, помогая ей перепрыгнуть через дыру в прогнившем паркете.

— Отрадно, что вы так обо мне беспокоитесь, Анна Викторовна, — заулыбался мужчина, не сводя с нее глаз. Анна остановилась, выдернула руку из его ладони и постаралась вернуть бесстрастное выражение лица.

— Не хотелось бы остаться одной в этом жутком месте.

Штольман усмехнулся, но промолчал, не желая обострять конфликт. С тех пор, как он вернулся, им не часто удавалось поговорить, а отношения и вовсе стали напоминать прогулку по краю пропасти – одно неосторожное слово, и сорвешься вниз. Он полностью признавал ее право на обиду и готов был вымаливать прощение, но столь несвоевременная гостайна связывала его по рукам и ногам, вынуждая держать рот на замке, а Анна Викторовна желала откровений по принципу «всё или ничего». Вот и оставалось Якову Платоновичу любоваться ею издалека, да время от времени провоцировать на выпад, ибо в ее демонстративном пренебрежении он находил утешение – стало быть, не все потеряно.

По центру комнаты, видимо некогда столовой, стоял большой деревянный стол, обильно покрытый многолетним налетом грязи. Во главе стола лежало что-то крупное. Штольман подошел, ближе поднося фонарь, – массивные кузнечные клещи.

— Почти не запылились, — отметил он их отличие от столешницы.

— Что это? – Анна Викторовна указала на темно-бордовые пятна на металле. – Кровь?