— Нет, — Анна с сожалением покачала головой. — Хотя… Не знаю, поможет ли это. Марго разговаривала с убийцей. Она просила денег за молчание, иначе грозилась рассказать, как «они возвращались с пустыря посреди ночи». И что важно, этот некто дал ей золотые часы, украшенные какими-то камнями.

— Эти? — Яков Платонович достал из кармана часы Косанского.

— Да, похожи. Очень.

— Интересно, — задумался следователь, этот факт, пусть и косвенно, связывал Терентьева с убийством Марго. — Вы наверняка слышали, что у меня не так много времени на поиски драгоценностей. А фокусник молчит, словно язык проглотил. Есть, конечно, надежда, что Нимфа заговорит, но… — Он заглянул ей в глаза, набрал воздуха в легкие, приготовившись говорить, и вдруг усмехнулся. — Мне право неловко об этом просить. — Он отвел взгляд, облизал губы, собираясь с мыслями, и вновь смущенно усмехнулся. — Надеюсь, я не выгляжу так же глупо, как себя чувствую.

— Яков Платонович, вы меня интригуете, — настороженно отозвалась Анна.

— Не могли бы вы… спросить у Настасьи или Марго… вдруг им что-то известно, — он указал глазами на потолок, — с высоты их полета.

Вид у Анны стал какой-то растерянно-участливый, глаза задорно искрились, губы подрагивали, казалось, ей стоит больших усилий, чтобы не прыснуть со смеха. Наконец, она взяла себя в руки и, переведя дыхание, уточнила:

— Вы в самом деле просите меня пообщаться с духами?

— Да, если… вас не затруднит. Я не очень понимаю, как это происходит.

Девушка все же не выдержала и рассмеялась. Удивительно, но вся неловкость Штольмана растворилась, и он тоже улыбнулся.

— Поверить не могу, что услышала это от вас, — произнесла Анна по-прежнему с улыбкой в голосе.

— Так случилось, что за последние пару дней я сменил свое мнение в некоторых вопросах.

Она поймала его взгляд: внимательный, нежный, таящий нечто большее в своих глубинах, чем он мог сказать вслух.

— Да, — кивнула Анна. — Я помогу вам.

***

К тому времени, как Штольман с Анной приехали в полицейское управление, Коробейников уже успел снять показания с доставленной прямиком из больницы Нимфадоры Рыжковой. Она раскаивалась и плакала, причитала, что ее, бедную, бес попутал, что ничего против начальника отделения она не имеет, и лишь от большой любви к Игнаше схватилась за револьвер.

— Да, полноте, госпожа Рыжкова, — прервал ее Штольман, забавляясь вспыхнувшим в ее глазах раздражением. — Не поверю я, что хладнокровная убийца, без зазрения совести расправившаяся с двумя женщинами, вдруг поглупеет от любви.

— Что? Убийца? — она растерянно переводила взгляд с одного сыщика на другого. Вид у нее был как у загнанной кошки: напуганная, взъерошенная, даже ощетинившаяся, но готовая в любой момент выпустить когти и драться насмерть. Она вдруг взглянула на Анну, присевшую на стул около стола Штольмана. — Вы вот правильно сделали, что Зарку арестовали? Я, между прочим, с самого начала ее подозревала.

— Госпожа Керимова – важный свидетель, — ответил следователь, поставив стул по центру комнаты. — Синельников, ведите сюда задержанного.

Через несколько минут дверь распахнулась, и в сопровождении городового вошел фокусник в запыленном дорогом сюртуке, растрепанный, с измятым и небритым лицом и покрасневшими воспаленными глазами. Сразу и не разберешь: благородный господин перед тобой или попрошайка.

— Что ж, господа, — начал Штольман, заложив руки за спину, — готовы поведать нам, как вы грабили и убивали?

Терентьев и Рыжкова молча переглянулись. Мужчина понуро, а может и стыдливо уставился в пол. Нимфа же, напротив, с вызовом вздернула подбородок и, сомкнув губы в тонкую линию, впилась в следователя испепеляющим взглядом.

— Воля ваша. У нас достаточно улик и свидетельских показаний для передачи дела в суд. Однако, добровольное признание могло бы смягчить ваш приговор. Я расскажу, как все было. Вы уж поправьте, если я что-то упущу.

В сентябре прошлого года, когда вы были на гастролях в Ростове, вас и еще шпагоглотателя пригласили выступить на частном вечере в усадьбе помещика Сафонова, где вы и совершили первую кражу. Не важно, чья это была идея, но с того вечера вы решили, что это может стать неплохим подспорьем для вашего финансового благополучия.

Однако, в двух следующих городах, все было тихо, — Яков Платонович поднял две телеграммы из стопки на столе и отложил их в сторону. Затем поднял третью карточку. — Видимо, не так часто встречаются любители частных цирковых представлений. И вы решили взять все в свои руки. В Павловске в Воронежской губернии вы вломились в дом заводчика Кузнецова. Но вот неудача – у него оказалась чересчур бдительная и расторопная прислуга. Злоумышленников они не рассмотрели, но вспугнули. И тогда, — он отложил и эту телеграмму в сторону и взял в руки оставшуюся стопку, — вам в голову пришел идеальный план. В декабре госпожа Рыжкова сменила свой цирковой номер с эквилибристки на гимнастку, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. По той же причине вы перестали давать частные представления. Но теперь в каждом новом городе вы выбирали дом побогаче, узнавали, когда отсутствуют хозяева, проникали в него через крышу, чтобы больше не нарваться на прислугу, да и комнаты господские всегда наверху, и забирали все, что плохо лежит. Так оно и продолжалось, пока однажды вы не заглянули в поместье цыганского барона.

Табор был на празднике в соседнем городе, но дом не пустовал. В саду, когда вы уходили, вас заметил молодой парнишка Степка. Он той ночью бегал на тайное свидание. Вот он-то и рассказал о двух грабителях, переодетых в бородатых бездомных. И не забыл упомянуть, что один из них был темноволосой женщиной.

У господина Косанского, чьи часы вы, кстати, украли, а потом отдали Марго за молчание, ушло некоторое время, чтобы отыскать вашу труппу. — Штольман намеренно опустил тот факт, что люди барона изначально выслеживали по соседним городам и губерниям Зару, и именно так вышли на циркачей. — Около двух недель назад цыгане, следящие за цирком, заметили Настасью Егорову и приняли ее за воровку в гриме. Полагаю, они в довольно грубой форме потребовали вернуть драгоценности, но вскоре поняли, что обознались. Однако у Настасьи после того знакового разговора остались синяки по всему телу и зарождающиеся неприятные подозрения.

Штольман замолчал, опустил телеграммы на стол и, вновь заложив руки за спину, взглянул на задержанных. До сих пор ему вполне удачно и красочно удавалось сочинять историю, основанную по большому счету на добытых сведениях, и от части на его предположениях и умозаключениях. И он догадывался, что происходило дальше вплоть до сегодняшнего дня, но это были серьезные преступления – убийства двух женщин – и он желал получить целостную картину без каких-либо допущений.

— И теперь мы подошли к самым печальным событиям этой и без того мрачной истории. Как так получилось, что из грабителей вы превратились в убийц? Чьей идеей было утопить несчастную в водопойном корыте?

Рыжкова стиснула зубы, чуть ли не до скрежета, глаза сощурила и волком на следователя поглядывала. И тут в тишине зазвучал уставший, даже будто опустошенный, голос Терентьева.

— Какая теперь разница, чья это была идея. Оно все как-то само собой вышло…

— Молчи, дурак, — шикнула на него Нимфа.

— А смысл? Ты же видишь, он и так все знает.

Она взволнованно завертела головой, перехватывая взгляды сыщиков и своего любовника, и вдруг окончательно осознала, что петля на ее шее уже почти сомкнулась и бежать ей некуда, да и поздно – кошка попалась. Яков Платонович взглядом подал Коробейникову знак – вести протокол. Терентьев продолжил: