От Штольмана не ускользнула ее нервная улыбка.
— Вы тогда так ловко раскрутили ее брата на признание.
— Да, будет вам, Яков Платоныч, — она картинно отмахнулась, — разве это помощь. Так мелочи. Я уверенна, то дело было раскрыто только благодаря вашему выдающемуся уму. Как и уверена, что этого парнишку вы расколете без труда. Простите, но мне уже пора бежать.
— Не смею вас больше задерживать, — мужчина одарил ее ласковой улыбкой и, поймав руку, наклонился, чтобы запечатлеть поцелуй. Он нарочно задержал губы дольше положенного, а выпрямляясь вдруг зацепился взглядом за ее кулон. — Какая необычная вещица! Не видел ее у вас прежде. Подарок от поклонника? — поинтересовался он с тонко завуалированной ревностью.
— Вовсе нет, — она обольстительно улыбнулась ему, пробегая пальцами по украшению на груди. — Это семейная реликвия. Не особенно ценная, но мне дорога, как подарок от матери.
— У Марии Тихоновны замечательный вкус, — согласился Штольман. — Анна Викторовна, я бы хотел навестить вас еще вечером, если вы позволите.
— Как я могу быть против.
Она быстро развернулась и неспеша зашагала в сторону аллеи, изящно и плавно, зная, что он наблюдает за ней. Но не пройдя и пяти шагов, кокетливо оглянулась через плечо, с молчаливой улыбкой убедилась, что он смотрит ей вслед, и опять продолжила свой грациозный променад. Штольман торопливо огляделся и подозвал к себе только вышедшего на крыльцо Евграшина.
— Проследи за Мироновой. Незаметно. Остаешься на посту, пока не сменят. Если вздумает покинуть город, немедленно задержать и доставить ко мне.
— Задержать? – опешил городовой, ушам не веря.
— Все верно.
— Понял, Вашескородие. Будет сделано.
========== Часть 12 ==========
Штольман ураганом ворвался в управление. Беспокойство, неустанно преследующее его сегодня весь день, начиная со встречи с гадалкой (вероятно, с Анной) на улице, усиленное не желавшими проясняться и, казалось бы, бессмысленными ребусами от циркачей, теперь возросло до мучительной тревоги, угрожая переродиться в страх. Но он не мог позволить себе подобной роскоши. Страх парализует, а ему необходимо действовать, быстро и решительно.
Он старался пока не задумываться над этими невозможными в его понимании метаморфозами, факт которых он уже не мог отрицать, но и объяснить по-прежнему не мог. Все, что не в силах помочь ему отыскать похищенную девушку или разоблачить убийцу, может подождать. Особенно стыд за брошенные в лицо гадалки слова, чувство вины за то, что не поверил, не сумел защитить – все это начинало грызть его изнутри, стоило только на мгновение остановиться и задуматься. Поэтому он не допускал лишних размышлений.
— Дежурный, — рявкнул он, — задержанного ко мне.
В кабинете, словно интуитивно чувствуя настроение начальника, Коробейников вскочил по стойке смирно.
— Яков Платоныч, я вот что думаю. Раз теперь цыгане наши основные подозреваемые, может стоит прошерстить все гостиницы, постоялые дворы. Ведь где-то же они остановились.
— Я бы не торопился переводить их в разряд основных подозреваемых. Судя по всему, они хотят вернуть что-то украденное, а как известно с трупа взятки гладки. Почерки разные: похищение – их рук дело, а вот убийства… Тут у меня есть другая теория.
Коробейников не успел расспросить, какая именно. В дверь постучали, и дежурный завел молодого цыгана в наручниках. Штольман поставил по центру кабинета стул и указал на него задержанному.
— Я следователь, Штольман Яков Платонович. Может и ты представишься?
Парень сидел, сложив сцепленные руки на коленях, и молчал.
— Что ж, в цирке ты назвался Захаром. Пусть так. Захар, ты подкинул эту записку в фургон?
Следователь демонстративно поднял руку с листком бумаги. Юноша не шевелился, лишь глаза метнулись в сторону предмета обсуждения и уголок рта дернулся в самодовольной ухмылке, которую он сумел быстро погасить.
— Стало быть, ты, — сделал вывод Яков Платонович, опустил записку на стол и прислонился к нему, задумчиво сложив руки на груди. — Отсюда напрашиваются следующие умозаключения: во-первых, ты работаешь на барона.
Парень воззрился на мужчину острым пристальным взглядом, его блестящие черные глаза, казалось, могли если не прожечь насквозь, то уж точно проклясть. Коробейников, стоявший в стороне, тяжело сглотнул и рассеянно перелистнул свой блокнот. На лице же Штольмана ни один мускул не дрогнул, напротив, довольный своими догадками, он продолжил рассуждать:
— Во-вторых, воров, обчистивших твоего барона, двое – мужчина и женщина. Ограбление произошло аж четыре месяца назад. Что ж вы так долго их искали? — Штольман позволил себе насмешливый тон, но Захар, поджав губы, не поддавался на провокацию. Откинулся на спинку стула и сверлил следователя презрительным взглядом.
— Дилетанты! — усмехнулся Яков Платонович размеренно прохаживаясь вдоль стола. — И ведь снова просчитались и взяли не ту.
Цыган, с нарочитым безразличием рассматривающий стену перед собой, вдруг поймал взгляд следователя, пытаясь понять, блефует тот или нет.
— Девушка, которую вы похитили, не имеет никакого отношения к ограблению. Она ни в чем не виновата.
На последних словах выдержка подвела Штольмана, уж больно эмоционально он заговорил об этой даме. Захар тут же уловил эту перемену и расслабился, мол, фараон удумал голову ему морочить, но он тоже не лыком шит. Следователь задумчиво посмотрел на задержанного: самоуверенный, надменный вид – не заговорит, молчать будет, пока сам не передумает. Пугать такого бесполезно, не тот тип, лицо не прячет, всегда в глаза прямо смотрит. Если и пойдет на сделку, то только на равных условиях. Штольману нужно что-то предложить ему взамен. Что-то посущественнее голословных заверений в том, что воры будут найдены, а драгоценности возвращены.
Устало потерев ладонями лицо, следователь крикнул дежурному и велел вернуть задержанного в камеру. Обошел стол и сел, тяжело вздохнув.
— Яков Платоныч, это просто догадки, — начал Коробейников, ссылаясь на несостоявшийся допрос, — или нет?
— Это, Антон Андреич, умозаключения, сделанные на основе уже имеющихся у нас фактов, и подтвержденные реакцией задержанного. Из содержания записки становится ясно: цыгане уверены, что грабителей было двое – мужчина и женщина. Женщину, по их мнению, они вычислили и схватили. А как нам известно от Прохора Кузьмича, Зара присоединилась к труппе четыре месяца назад.
— То есть похитила драгоценности и решила скрыться в цирке, — Антон Андреевич радовался тому, что хоть какие-то детали преступления начинают проясняться.
— По крайней мере, люди барона думают именно так.
— Выходит, Настасья и Марго могли что-то узнать о прошлом Зары, о грабеже, за что она с ними и расправилась.
— Нет. Ботинки Марго подменили перед самым выступлением, так что у нее не было времени искать другие. А Зара к тому времени уже… ее там не было.
— Да, верно, вы говорили, она была с господином Мироновым, — Антошка сосредоточенно листал свои записи, пытаясь выстроить логические связи под стать начальнику.
— А ведь еще должен быть сообщник. Кто он? — спросил Штольман.
Коробейников моргнул и задумался.
— Не знаю. Трудно с ходу сказать. Зара была в труппе новенькая, держалась особняком. А может он пришлый? Не из циркачей?
Штольману не нравилось такое количество различных «может», допущений и домыслов. Профессия их не позволяла поддаваться заблуждениям, от которых зависели жизни людей. В его характере было сильно требование ясности и однозначности фактов, а все эти раздражающие неопределенности были лишь очередным доказательством того, что он недостаточно поработал, мало собрал информации или по какой-то причине не видел очевидных связей.
