— Никуда я с вами не поеду.

— Боюсь, у вас нет выбора. Я сильно сомневаюсь, что вы случайно оказались в городе ровно в тот момент, когда сюда заявился барон.

— Какой еще барон? – непонимающе сморщив лоб, Анна пожала плечами.

— Будете утверждать, что вы не знакомы?

— Я понятия не имею, о чем вы говорите.

— Может и записку Коробейникову писали не вы?

На ее лице промелькнул испуг разоблачения, глаза на секунду метнулись ему за спину, а вернувшись назад, посмотрели с вызовом.

— Кажется, ее поцелуи окончательно затуманили вам разум? — Ее тон снова изменился на язвительный. Губы презрительно изогнулись. — Чем она лучше меня? Почему меня вы никогда не баловали подобным вниманием?

— Мы с вами не настолько хорошо знакомы, чтобы обсуждать подобные темы, — голос его был тихим, но жестким и холодным словно сталь. Не говорил, а резал прямо по живому. — И моя личная жизнь вас совершенно не касается, какими бы магическими талантами вы ни обладали. Я не знаю, что за игру вы ведете, но я докопаюсь до сути. Лучше признайтесь сразу – кто вас подослал?

— Знаете, Яков Платонович, ваши слова меня больше не ранят. Я понимаю, вам трудно поверить во все мистическое и необъяснимое. Наверное, я с этим уже даже смирилась. Но она… — Анна смотрела на него со смесью разочарования и осуждения.

— Вы забываетесь, — начал он предостерегающе.

— Мне больно вовсе не от того, что вы поцеловали ее. Мне больно, что вы не чувствуете разницы.

Штольман нахмурился. На первый взгляд ее слова не имели никакого смысла. Но ощущение, что во всем этом кроется двойной подтекст, которого он отчего-то не видит, усилилось до состояния беспокойства. Она же не стала ничего ни пояснять, ни ждать от него ответа. Развернулась и зашагала прочь. Следователь не остановил ее, хотя изначально имел намерение подвезти до цирка и допросить.

— Задержать? — растерянно спросил Коробейников, останавливаясь подле Штольмана.

— Вам не показалось… — задумчиво начал тот.

— Что? — Антон Андреевич непонимающе хлопал глазами.

— Неважно, — тряхнул головой следователь. — Наваждение какое-то… Едемте.

— А как же цыганка?

— После.

========== Часть 11 ==========

Штольман, Коробейников и заранее высланные в цирк трое городовых устроили очередной обыск. Яков Платонович тщательнейшим образом осмотрел фургон Зары, ранее по оплошности оставленный без внимания. Впрочем, ничего интересного обнаружить не удалось: пара старых платьев, вышедших из моды, пара цыганских нарядов, дешевая бижутерия — сплошь побрякушки, ничего ценного — целый сундук гадальной атрибутики. В углу над небольшим столиком висели связки каких-то сушенных трав, а стены были украшены разноцветными то ли платками, то ли шторами. Пол покрывали пестрые ковровые дорожки. У кровати притаился крошечный комод, напоминающий больше тумбочку с рядом выдвижных ящиков — в одном из них Штольман обнаружил любопытную фотографию. На карточке была изображена немолодая цыганка, лет тридцати пяти, внешне очень похожая на Зару — мать или другая родственница, заключил следователь. Но любопытной была совершенно иная деталь: на женщине с фото был кулон, который, как ему показалось, он видел утром на Анне Викторовне.

Сунув фотографию во внутренний карман, мужчина спустился на землю и с досады так скрипнул зубами, что даже желваки заходили. Медленным придирчивым взглядом он осмотрел все это не внушающее ему доверие сборище. Он выведет их на чистую воду, как бы они не пытались юлить. Ему не нравился и в некоторой степени раздражал этот сжимающийся вокруг Анны Викторовны преступный сговор. Сначала гадалка Зара, утверждающая, что она Миронова, теперь этот кулон — глупо было отрицать очевидное — кто-то втянул во все это Анну. Штольман уже не сомневался, что злоумышленник, пытаясь добраться до него, не побрезговал неблагопристойными приемами, воспользовавшись единственной слабостью следователя — его особым отношением к госпоже Мироновой.

Выходит, все его тщательные попытки огородить ее от опасности в ущерб себе, своим и ее чувствам, потерпели полный крах. Мужчина с силой сжал кулаки, набалдашник трости больно врезался в левую ладонь. Боль отрезвляла. Необходимо думать холодной головой. Рассудив, что Коробейников все еще осматривает фургон Настасьи (Штольман его уже обыскивал вчера, но свежий взгляд не помешает), следователь направился в фургон Марго. Городовые, рассредоточившись по территории, наблюдали за обитателями.

Жилище госпожи Лукьяновой оказалось таким же непритязательным, как и у Зары, ничего примечательного, и главное — никаких сокровищ, никаких богатств, которые хотели бы вернуть цыгане.

Снаружи у фургона уже ждал Коробейников, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, не топчитесь, говорите уже, что обнаружили? — Штольман силился усмирить свой нрав, укротить злость, от которой даже в висках ломило, но пока не преуспел.

— Вот, — Антон Андреевич протянул на раскрытой ладони позолоченные карманные часы, — нашел в ящичке буфета. Но самое интересное внутри. — Он откинул крышку, и взору сыщиков предстала выгравированная надпись «Петру Миронову».

— Любопытно, — хмыкнул Штольман. — Я абсолютно уверен, что их там не было, когда я проводил обыск в прошлый раз.

— Выходит, подбросили, — с воодушевлением заметил помощник следователя. В отличие от своего начальника, он приходил в восторг от все более закрученных загадок по этому делу, глаза его горели с азартом. — Но зачем?

— Господа полицейские, — к ним приближался Прохор Кузьмич, главный массовик-затейник всего этого балагана, с любопытством поглядывая на сверкающие в солнечных лучах часы на цепочке.

— Антон Андреич, — Штольману было достаточно одного взгляда, и догадливый помощник тут же убрал улику в карман.

— Вот, просили-с вам передать, — протянул он Штольману пожеванные туфли. Тот кивнул в знак благодарности и повертел находку в руках, осматривая.

— Они вам знакомы?

— Я бы так не сказал, — замялся Кузьмич.

— Можете предположить, кому принадлежали?

— Дамы наши говорят, что Маринке.

— Госпоже Лукьяновой, стало быть, — уточнил Штольман, а затем, заметив фокусника с гимнасткой, бросающих в их сторону заинтересованные взгляды, остановил их: — Добрый день, господа. Присоединяйтесь. Вижу, вещица вам знакома?

— Да, с чего же мне знать дамские туфельки, — пожал плечами Терентьев. — Я им под ноги не смотрю.

— А куда же вы, позвольте полюбопытствовать, смотрите?

Игнат Николаевич так пошленько усмехнулся и в какой-то панибратской манере взглянул на Штольмана, будто делясь общей шуткой. Лицо сыщика было непроницаемо сурово. И затем скорее даже почувствовав, прежде чем увидев, как его спутница неодобрительно скривила губы, Терентьев в миг посерьезнел и ответил:

— В глаза. Разумеется, в глаза.

— А вы, госпожа Рыжкова…

— Нимфа! Прошу вас, — сдержанно поправила она.

— Уважаемая Нимфа, узнаете ли вы эти туфли?

— Впервые вижу.

— Уверены, что не ваши? Размер, кажется, подходящий, — подначивал следователь.

— Вы шутите? — взбеленилась она. — Размер, может, и подходящий, да ни за какие коврижки я это обувать не стала бы.

Штольман опустил взгляд на ее лощеные полусапожки из коричневой кожи, застегнутые на длинный ряд аккуратных маленьких пуговок. Мягкость и эластичность кожи были видны невооруженным взглядом и не шли ни в какое сравнение с одеревеневшим от длительной носки материалом, так полюбившимся местному псу, со своей неприхотливой точки зрения рассуждающему, что чем жестче, тем приятнее чесать зубы.