— Я никогда не буду хорошим с тобой. Во всяком случае, я буду более настойчивым.

      — Более? — она почти кричит. — Есть еще более, черт возьми?

      — Ты пока ничего не видела. — я несу ее на руках и прижимаюсь лбом к ее лбу, пока дождь льет на нас. — Ты можешь принять это, как хорошая принцесса или бороться с этим. Все зависит от тебя.

      Я разворачиваю ее, и она визжит, ее руки обвиваются вокруг моей шеи в стальной хватке, как у ребенка с кем-то, кому они доверяют. А потом она смеется и хихикает так сильно, что я не могу не улыбнуться в ответ.

      — Ты можешь хотя бы сказать мне, чем мы будем заниматься потом? — кричит она между смехом.

      — Ты действительно хочешь знать?

      Мои губы находят ее шею, и я посасываю незамеченное место на ее ключице, пока ее дыхание не прерывается.

      — Как только мы закончим танцевать под дождем, я сделаю...

      — Что ты сделаешь?

      Потребность в ее тоне заставляет меня напрячься.

      — Я трахну тебя в душе, принцесса.

      Ее зрачки расширяются, и она громко сглатывает, когда ее тело льнет ко мне.

      Какая-то ее часть все еще может бороться со мной, но достаточно скоро она поймет, что ей не вырваться из моей хватки.

      Дядя был прав. Я все разрушаю.

      Но это первый раз, когда я хочу сохранить что-то, а не разбивать на кусочки.

Глава 37

Астрид

Эта королева жертвует собой ради короля.

      Я тяжело дышу, когда мы с Леви, выйдя из душа, надеваем какую-то одежду.

      И под какой-то одеждой я имею в виду, что он надевает черные боксерские трусы, а я майку его команды.

      Это было... вау. Умопомрачение — это преуменьшение, чтобы описать то, что только что произошло в ванной.

      Я чувствую себя такой использованной и довольной.

      Отдайте должное Леви, что я одновременно испытывала совершенно другие эмоции.

      — Номер 10 никогда не выглядел так чертовски хорошо.

      Он переводит потемневшие глаза с моей груди туда, где майка доходит до середины бедра.

      Я поднимаю волосы вверх.

      — Да?

      Ради любви к Викингам. Я флиртую с ним прямо сейчас?

      — Знаешь, как это будет выглядеть ещё лучше?

      — Как?

      — На полу.

      Он тянется ко мне, но я, хихикая, вырываюсь из его объятий.

      Я бегу по коридору, мои босые ноги шлепают по деревянному полу.

      За моей спиной раздаются грохочущие шаги. Страх и возбуждение вспыхивают в животе, и я бегу быстрее. Точно так же, как добыча, которую хочет Леви.

      Две руки хватают меня сзади. Я визжу, когда мои ноги отрываются от пола, и он разворачивает меня.

      Его горячие, хриплые слова щекочут мне ухо.

      — Ты можешь убежать, но не сможешь спрятаться. Я всегда поймаю тебя, принцесса.

      — Я знаю, — задыхаюсь я, мое сердцебиение почти выскакивает.

      — Тогда почему ты убежала?

      Потому что, возможно, мне нравится ощущение, что за мной гонятся. Возможно, мне нравится ходить с ним по тонкой грани между здравомыслием и безумием.

      Мне нравится, как колотится мое сердце, будто у меня вот-вот случится сердечный приступ.

      Он подводит меня к краю, и мне нравится.

      — Это секрет, — смеюсь я и продолжаю бежать вниз.

      Он ловит меня на кухне, заставляя визжать.

      Единственная причина, по которой он отпускает меня, это то, что нам нужно поесть.

      Он отодвигает стул:

      — Садись.

      Я сажусь, оглядывая красно-черную кухню. Это открытый бар с холодильником, похожим на шкаф, и мраморными стойками.

      Затем мой взгляд падает на самую красивую вещь на кухне.

      Его грудь слишком скульптурна, я легко могу сосчитать каждый из его шести кубиков пресса. Его мышцы напрягаются с каждым движением — словно он может сокрушить все на своем пути. Он даже может раздавить меня, если захочет.

      Черные боксеры очерчивают его сильные бедра футболиста, едва оставляя что-либо для воображения.

      А еще эта дорожка волос.

      Теперь я понимаю, почему все девушки одержимы этим мужским совершенством. Дело не в дорожке волос, а в том месте, куда она ведет.

      К некому органу, который был внутри меня несколько минут назад. Твердый, толстый и…

      — Нравится то, что ты видишь, принцесса?

      Я перевожу взгляд на его веселые глаза.

      — Я не смотрела.

      Ухмылка мудака становится шире.

      — Что-то на твоем лице говорит об обратном.

      Я отворачиваюсь, вытирая рот. Пожалуйста, скажите мне, что я не пускала слюни.

      — Ты покраснела, принцесса. Ничто не может стереть это.

      Я разворачиваюсь, чувствуя, как мои щеки пылают сильнее, чем раньше.

      — Поторопись, чтобы мы могли отправиться в школу.

      Он исчезает за прилавком и бросает через плечо.

      — Нет.

      — Что?

      Он смотрит на меня с другой стороны, опираясь на обе руки, пока его великолепное лицо не оказывается на моем.

      — Скажи мне, когда ты в последний раз нарушала правила? — он улыбается, и когда улыбка достигает его глаз, я не могу не улыбнуться в ответ. — Ты слишком встревожена, принцесса. Что я говорил о: живи настоящим?

      — Я жила настоящим, разве нет?

      Мои щеки пылают, вспоминая, как сильно я кричала в душе, когда он исчез у меня между ног.

      — Конечно, жила. — он постукивает меня по носу. — Ты чертовски очаровательна, когда краснеешь.

      Я отмахиваюсь от его рук.

      — Мне не нужно нарушать правила, чтобы жить настоящим.

      — Когда ты в последний раз прогуливала?

      — Вчера, не забыл?

      — Это не считается. У тебя не было выбора.

      — А если я все-таки прогуляю, каков план?

      Он неодобрительно качает головой.

      — Планы бросают вызов самому смыслу прогула. Мы просто поплывем по течению.

      — Поплывем по течению?

      — Поскольку идет дождь, мы останемся внутри и займемся домашними делами.

      — Домашними делами?

      — Например, я трахну тебя так, принцесса, что из глаз полетят искры.

      Мои щеки превращаются в огненную яму, и от этого обещания по спине пробегают мурашки.

      Дерьмо. Я открыла эту часть себя только вчера и уже не могу насытиться. Я превратилась в нимфоманку или что-то в этом роде?

      — Я имею в виду, если тебе не больно? — спрашивает он, приподняв бровь.

      — У меня ничего болит.

      У меня все болит. Но я не позволю этому испортить удовольствие.

      Ха, я начинаю думать, как Леви.

      Ночь с дьяволом, и я уже думаю, как он.

      — Ты любишь яичницу? — он исчезает под прилавком, когда звук и лязг кастрюль заполняют пространство.

      — Ты умеешь готовить? — спрашиваю я.

      — Я научился одному-двум трюкам, проведя здесь время.

      — Ты не живешь с Эйденом и твоим дядей?

      — Живу, но не называю это своим домом.

      Он снова появляется с кастрюлей и посудой и направляется к плите.

      — Я тоже периодами чувствую, что папин дом — это не мой дом.

      Он наклоняет голову.

      — Периодами?

      — Не знаю, как это объяснить, но временами я чувствую себя как дома.

      Когда рядом только папа. Когда я не вижу лиц Виктории и Николь и не слышу их насмешек. Когда я помогаю Саре на кухне, как раньше делала с мамой.

      Когда папа приходит пожелать мне спокойной ночи.

      Я спрыгиваю со стула и присоединяюсь к Леви за стойкой.

      Первое. Вид отсюда более великолепный.

      Второе. Я хочу помочь.

      — Просто сиди, — он отталкивает меня, но я толкаю его локтем.