– Ма, потихоньку оботрём его, оденем… придётся перенести и положить на пол. Нельзя оставлять на кровати, где тепло. Постелем на пол плед, положим и откроем настежь окно.

Мы аккуратно приводили тело в порядок. Точно так же купали отца, когда он был живой. Мне казалось, он спит. Голова не держалась и безжизненно опускалась то в одну, то в другую сторону. Сначала надели бельё, затем рубашку и брюки. Тело приходилось опускать и класть ровно, затем поднимать и держать, чтобы не упало. Мы спешили, пока руки и ноги не окостенели. Я смотрела и осознавала, что это тело, просто тело. А человека в нём уже нет.

Когда начали надевать пиджак, мать не выдержала:

– В этом костюме он был в загсе, на нашем бракосочетании. Кто бы знал, что именно в нём положат в гроб… – такие непредсказуемые повороты потрясают. Насмешка судьбы.

– Не надо хранить костюм сто лет, – ответ резонный, но ничего не меняет. – Единственный костюм, который выглядит прилично. Ему всё равно, поверь. Думать нужно о живых. Или у тебя есть возможность купить новый?

Мать зажала в душе свой протест, и начала просовывать мёртвые руки в рукава пиджака. Правая рука зашла без проблем, а вот левая никак не поддавалась. При очередной попытке послышался лёгкий хруст. Кровь застыла в жилах. Бросило сначала в жар, затем в холод. Мать взорвалась:

– Господи, да что это такое! Не хватало только переломать кости! Будет что вспомнить на старости лет! – на этот раз прорвалось отчаяние. Стало жаль её, но жалость делу не поможет.

– Держись! Начали, значит, доведём до конца. Всё получиться.

Смогли. Я немного успокоилась, но силы стали покидать. Останавливаться нельзя. Теперь – перенести тело. Постелила на пол плед и перевела дыхание.

– Я возьму его под руки, а ты – за ноги, – мать слушала и делала всё на «автомате».

Мы аккуратно взяли отца, попытались приподнять с кровати. Истощённый и худой он оказался неподъёмным. Перевели дух. Нужно сделать последний рывок.

– Давай ещё разок на раз, два, три, – скомандовала я.

В этот рывок вложили все оставшиеся силы. Через «не могу», усилием перенесли тело на пол. Следующее – обуть туфли. Прикоснувшись к ногам, почувствовала смертельный холод. Стопы уже не сгибались. Ноги расходились в разные стороны. Пришлось ниже колен аккуратно стянуть их верёвкой. Больная нога выворачивалась, не хотела выпрямляться. Я запаниковала. Снова осторожно подтянула ногу и попыталась выровнять. Раздался знакомый хруст. Лёгкий и очень противный.

– Если не остановлюсь, сломаю ногу, а если не свяжу – не уложим в гроб, – ну и дилемма. Со сверхтерпением и всяческими предосторожностями закрепили ноги и надели туфли. До утра оставалось несколько часов. От усталости просто валилась с ног. Казалось, могу упасть и уснуть на полу рядом с трупом. Как – то всё равно. Единственное, чего я не испытывала, так это страха.

– Бояться нужно живых, они опаснее. А мёртвые? Что с них взять? Просто тело, – мысли пронеслись и исчезли, глаза медленно закрывались. Я умылась, выпила непонятно какую по счёту кружку кофе, завела будильник и попыталась заснуть.

В голове, словно пуля, застряло одно – единственное слово – Смерть. Впервые я видела её не шокирующей, не властной и жестокой, а ласковой и доброй, кроткой. Смерть забрала боль отца, забрала страдания. Смотреть, как мучается близкий человек, смотреть и понимать, что ты не можешь ничего изменить, пожалуй, самое страшное испытание на свете. И если отец умер, ушёл, его больше нет, то я осталась здесь, осталась жить.

Но как только выключила в его комнате свет и посмотрела на застывший силуэт, почувствовала – меня окутывает тьма. С каждой секундой она становилась плотнее, а я задыхалась от безысходности и страха. Я умерла. Меня больше нет. И если мне удалось принять смерть, то принять жизнь – нет. Я больше не видела в ней никакого смысла. Человек оказался всего лишь телом. Вещи, которые его окружали, потеряли всякую ценность. Все усилия показались бессмысленными. Ради чего стоит жить? Чтобы в один прекрасный день вот так всё закончилось?

Удалось уснуть или нет, не помню. Мысли о смерти никак не шли из головы, но стоило им затихнуть, как их место тут же занимала тьма. Она повсюду.

– Оксана, помоги мне, – голос отца выдернул из непонятного состояния и тут же погрузил в другую, незнакомую реальность. Я открыла глаза и оказалась в его комнате. Он сидел, свесив ноги, руками упирался в постель. Подошла к нему.

– Посмотри, что – то у меня со спиной: болит, не могу встать. Что случилось? Наверное, я скоро умру. Помоги мне.

Я тихонько подошла, села рядом.

– Па, давай аккуратно посмотрю. Ничего ты не умираешь. Уже сидишь, значит, всё хорошо, – успокоила его. Не спеша подняла рубашку, затем майку… Отец слегка съёжился от боли – на спине красовались всё те же трупные пятна. Но этого не может быть. Он сидит и разговаривает со мной: ему стало лучше. Он жив, он не умер. Я смогу помочь, смогу что – то изменить.

Звук будильника постепенно возвращал в действительность. Я открыла глаза, медленно пошла на кухню, поставила чайник. Что случилось с отцом? Тут же спохватилась: кинулась в его комнату, открыла дверь и увидела на полу накрытое белой простыней тело. Сознание туманилось, отказывалось верить. Всё не так. Он просил о помощи, я только что говорила с ним. Это не было сном, нет. Более чем реально. Я помню, как прикасалась к нему. Помню его голос. Мысли начали путаться. Но почему именно в этот момент скорее готова поверить в то, чего нет, чем в то, что вижу своими глазами.

Врачи подписали документы. Вскрытия удалось избежать. Камень упал с плеч. Вопросы с ритуальными услугами решались поразительно быстро. Будто ситуация тщательно кем – то спланирована заранее, прямо по часам. Кто – то свыше помогает нам. В течение дня постоянно чувствовала поддержку знакомых и незнакомых людей. Оставлять тело ещё на одну ночь нельзя. Даже не смотря на то, что на улице холод. Я взяла последнюю бумажку, последний документ, вышла из загса и поспешила домой. Вокруг снег, много снега… Кроме него я ничего не видела, ноги продолжали идти сами.

Звук подъехавшего автобуса вернул в реальность. Пора ехать на кладбище. Похороны в фильмах выглядят не просто трагично, но и достойно. В жизни – до убогого буднично. Гроб поставили в автобус, мы сели рядом и поехали. Всё воспринималось ясно и чётко. До кладбища километров семь. Остановились, работники ритуальных услуг вынесли гроб и поставили на какую – то деревянную подставку. В это время назойливо тарахтящий трактор дорывал могилу, нарушая мёртвую тишину и покой, который впервые за долгое время прикоснулся к душе, давая возможность перевести дыхание. Комками застывшая от мороза бурая безжизненная земля. Стылое низкое небо, продавившее сознание безысходностью. Январский ветер слегка подталкивал в спину, с молчаливой просьбой не задерживаться здесь надолго. И прощальные слова, мелькнувшие в сознании.

– Ну что сказать тебе, провожая в последний путь? Покойся с миром? Ты не мог найти его при жизни. Уверен, что обретёшь после смерти? Пока ты не ответишь на мои вопросы, до тех пор, пока я не пойму, почему ты поступал именно так, покоя не жди. Его не будет. Я не верю в то, что происходит: всё слишком банально и примитивно, чтобы быть настоящим.

Гроб опустили в яму, бросили по горсти земли и трактор принялся загребать могилу. Стыла кровь. Пугала не смерть, нет, а та самая бездушная обыденность. Подгребли землю лопатами, закопали крест и – готово.

– Николай, – крикнул кто – то трактористу. – Давай не стопорись, через полчаса ещё одни похороны.

– Ладно, – откликнулся он, развернул трактор и направился к следующей могиле.

– Да у нас и после смерти покоя не дадут, – промелькнула мысль: хоть плачь, хоть смейся…

Тот же автобус довёз обратно. Дома так тихо. Он замер. Никакого движения. Я старалась не смотреть в зеркало, настолько измождённым и чужим выглядело лицо. Наступил вечер. За окном сгустились сумерки. Свет у отца больше не горел. Комната погрузилась в темноту.