— Нет, малявка, разделяться не будем. Тем более нет нужды заходить под арки, где не сдвинуты сигнальные камни. Солнце тоже знает о них.

— Солнце-Солнце. Ты никак не забудешь о ней.

— Роуз, перестань. Мы сейчас в одной связке и, конечно, я буду думать о ней и Соргосе.

Светило стояло в зените, когда они свернули в поля.

— Дойдем до зеленого лабиринта и передохнем.

Роуз не ответила Петру. Она еще у арок сняла с себя плащ и теперь, злясь, перекидывала его с плеча на плечо, но тяжелая ткань упорно сползала и путалась под ногами.

— Эх, малявка, — Петр забрал у нее плащ и просунул его через лямки своего заплечного мешка. — Давай руку.

На привале, когда Роуз умылась и вновь почувствовала себя человеком, а не полевой мышью, шмыгающей между пшеничных стеблей, она опять вернулась к разговору о ловушках.

— Ну, хорошо, Зыбучие пески — это кровожадные муравьи, а что может произойти в Доме поющей девы? Какая ловушка там ждет беглеца?

— Представь, что ты едва тащишься по лабиринту. Устала, хочешь пить и есть. И вдруг слышишь девичий голос. Простой мотив, незамысловатые слова. Никакого страха, никакого предчувствия. Идешь на голос и выходишь к аккуратному домику. На окнах занавески в цветочек, крыльцо с резными перилами, приоткрытая дверь, откуда и слышна успокаивающая песня. Ты поднимаешься по скрипучим ступенькам, останавливаешься у двери, спрашиваешь, можно ли войти или стучишься. Песня обрывается. Тишина. Никто не отвечает, не выходит навстречу. Ты толкаешь дверь и входишь, попутно извиняясь, задавая вопросы, но в комнате никого нет. Ты видишь еще одну приоткрытую дверь, идешь к ней. Но стоит тронуть ее, как за спиной раздается такой дикий вой, что ты, обезумев от страха, выскакиваешь за дверь и бежишь прочь по узкой дорожке между кустами дивных роз. Они разрослись так сильно, что стебли загораживают тропинку, и тебя обязательно ранят шипы. Как только показывается первая капля крови, ты теряешь сознание, а розы красивой волной склоняются над тобой. Вскоре на тропинке остается лишь твоя одежда, а розы приобретают насыщенный кровавый цвет.

— Петр! Ужас какой! — Роуз закрыла рот руками. — Нет, теперь я не смогу есть.

Она замахала головой, отказываясь от протянутого Петром куска хлеба с домашней колбасой. Тот пожал плечами и с удовольствием откусил сам.

— А ты думала. Лабиринты — не шутка. Везде есть свои ловушки.

— А как же папа? Он же идет напролом. Не наткнется на одну из твоих ловушек?

— Если Руфф дошел до четвертого лабиринта, то и он сообразит. А там и мы навстречу выйдем. Поэтому медлить не будем. Пошли, малявка, раз есть не хочешь. А зря. Колбаса у тетушки знатная. С чесноком.

— Целоваться точно погодим, — кинула Роуз, подхватывая плащ, на котором сидела. Петр рассмеялся в ответ. Собрав мешок, он закинул его за спину.

— Впереди нас ждет Смеющийся мертвец.

— Боже! А это что за зверь?

— Скоро сама увидишь.

Роуз запуталась в поворотах и перестала их считать, полностью полагаясь на Петра. Его уверенное движение вперед немного успокаивало, несмотря на то, что тени в углах лабиринта, серая от малого присутствия солнца зелень, запахи гниения и тлена удручали все больше.

Осень в зеленый лабиринт пришла давно, а может и не уходила вовсе. Под ногами чавкала намокшая черная листва. Даже птицы, что стаями летали в полях, сюда не рисковали заглянуть, а потому слух тревожили только собственные торопливые шаги, плеск растревоженных луж, взявшихся в сухую погоду неведомо откуда, завывания ветра, блуждающего по закоулкам лабиринта, да шелест понурой листвы на лианах, облепивших высокие стены.

Приближение к ловушке поднимало волну тошноты, но не потому, что Роуз боялась загадочного Смеющегося мертвеца. Фарух — вот о ком она думала, когда почти бежала за стремительным шагом Петра. Что со стариком? В каком душевном и физическом состоянии они его найдут? Или, может быть, Солнце принесет дурную весть, обнаружив жреца мертвым?

Петр замедлил шаг.

— Немного отдохнем, — он сбросил на землю оба мешка. — Садись.

Роуз молча выполнила команду, бухнувшись на мягкое одеяло, прикрепленное к ее небольшому мешку.

— Что там? — пытаясь отдышаться, она приложила руку груди. Под ладонью тревожно билось сердце.

Петр глянул в ее широко распахнутые глаза.

Ветер взметнул опавшую листву, и в нос ударил запах гниения человеческих останков.

— Не бойся, малявка, — как можно беспечнее сказал он, — если будешь делать все в точности, как я научу, останешься цела.

Роуз перестала дышать.

— Сейчас мы увидим проход, ничем не отличающийся от тех, которыми шли прежде, за исключением того, что стоит только ступить на него, как он обрушится. Но если мы пойдем вдоль стены, то не потревожим пускового механизма ловушки. Запомни: безопасное расстояние — около двух моих ладоней.

Петр сомкнул ладони и показал их Роуз.

— Если вдруг раздастся какой-нибудь резкий звук или ты оступишься, сразу хватайся за лианы. Я не смогу тебе помочь.

— Разве ты не пойдешь сзади, чтобы подать мне руку?

— Нет. Ловушка не сработает только в том случае, если вдоль стен пойдут одновременно два человека: с одной стороны прохода — ты, с другой — я.

— Я боюсь.

— Ничего не случится, если ты будешь осторожна. Не спеши, старайся двигаться вровень со мной.

Петр присел перед девушкой на корточки и взял ее холодные руки в свои, подышал на пальцы, согревая теплом.

— Не бойся, Роуз.

Принцесса порывисто его обняла и замерла, положив голову не плечо.

— Пора, милая.

— Поцелуй меня, Петушок.

— А как же чесночный дух?

Но Роуз не стала слушать, сама обхватила голову любимого ладонями и прижалась к его губам.

— Черт, зачем я сказал, что нас ждет всего две ловушки? Если бы знал, что перед каждой ты будешь меня горячо целовать, я бы их навыдумывал сотни.

— Что-то мне в голову закралось подозрение, что ты и до этого много чего навыдумывал, — Роуз подозрительно сощурила глаза. — Уж больно красочно расписывал домик с кровожадными розочками и муравьев в одно мгновение сжирающих человека.

Петр не ответил, но улыбка, которую ему не удалось скрыть, подточила веру в его честность.

— Пора. Все нежности потом, как пройдем ловушку. Помнишь, как она называется?

— Смеющийся мертвец?

— Да. Будь готова.

Роуз не успела спросить, к чему она должна быть готова, как Петр поднял ее на руки, зашел за поворот и поставил у стены. Сам вернулся за мешками и встал на противоположной стороне.

— Пошли! — скомандовал он и сделал первый шаг.

Роуз с тоской посмотрела вперед. Проход, вопреки ее ожиданиям, не был прямым, а шел дугой, а потому полностью рассмотреть его не удавалось. Но сделав несколько неуверенных шагов, цепляясь руками за шершавые стебли лиан, Роуз вздохнула с облегчением — конец дуги оказался близок.

— Не отставай, — поторопил ее Петр, завершая свой отрезок пути.

— Ты хочешь, чтобы я споткнулась и ухнула вниз, — тонким от страха голосом откликнулась Роуз. — У меня и так дрожат коленки!

Последние шаги она сделала бегом, и ее подхватил на руки Петр, оказавшийся на безопасном участке лабиринта раньше ее.

— Опять обманул? — с укором произнесла Роуз. — Говорил, что идти должны одновременно, иначе все рухнет.

За спиной тут же послышался закладывающий уши скрежет, отдаленно похожий на жуткий смех, и когда Петр поставил Роуз на ноги и развернул ее в сторону прохода, по которому они только что прошли, она увидела оскал мертвеца. Резкий трупный дух пахнул из его черного рта.

Сейчас дугообразный проход походил на разинутую пасть черепа. Упали не все камни, а только те, что были по центру, остальные торчали каменными зубами, прикрепленными к стенам-деснам.

Петр быстро подошел к краю, заглянул в дыру и с облегчением выдохнул.

— Нет, там не Фарух.

Роуз даже не приблизилась к краю, она оцепенела от страха. Как Петр мог рисковать ее жизнью? А если бы он ее не поймал, и камни обрушились сразу, как только он закончил свой отрезок пути?