— Доброе утро.

— Доброе. — Внезапно почувствовав себя до глупого застенчивой, я выпалила первое, что пришло в голову. — Ты не храпишь.

Он одарил меня сонной ухмылкой, слишком сексуальной, чтобы успокоить.

— Ну, ты бы узнала первой.

— Что это значит?

Генри пожал плечами.

— Ты первая женщина не родственник, которая знает, храплю я или нет.

До меня дошел смысл и вместе с тем нахлынула смесь торжества и беспокойства.

— Ты хочешь сказать, что прежде не спал с женщиной? Как такое возможно? Ты состоял в моногамных отношения какое-то время.

— Да. — Он сделал мне одолжение, не спрашивая, откуда я это знаю. — Но я никогда не спал в их постелях, а они в моей. — Он заправил мне прядь волос за ухо и погладил щеку костяшками пальцев. Я затаила дыхание, наблюдая за тем, как он, казалось, запоминает каждую черточку моего лица. — Обычно ночевка посылает неверный сигнал.

Что?

О Боже мой.

— Но... ты с радостью посылаешь это сообщение... мне?

Его ответом был долгий, сладкий, одурманивающий поцелуй, от которого я впилась пальцами в его бицепсы. Когда мы прервались, чтобы вдохнуть, я почувствовала себя немного потерянной.

— Не могу представить, что смогу испытать такое с кем-то еще.

Что? Говорил ли он то, что, как я думаю, он говорил? Или для него это очередной этап, нечто новенькое?

— Что это значит? Конкретно.

— Это значит, что просыпаться с тобой в моих объятьях приятно. — Он легко поцеловал меня. — И я хочу повторить это.

— Генри...

— Люблю, когда ты произносишь мое имя. — Поцелуй стал жестче, отчаяннее и поэтому я удивилась, когда он резко прервал его с жалким стоном. — И я ничего не могу с этим поделать, потому что мне нужно идти.

Меня охватило удивление.

— Идти?

Он чмокнул меня в нос и нежно погладил грудь большим пальцем, затем разочарованно простонал и спрыгнул с кровати. Я завернулась в простыни, ошеломленно наблюдая, как он ходит по комнате, хватая одежду. Когда он надел смокинг, на меня обрушилась реальность.

Находясь близко ко мне, он имел дурную привычку сбивать меня с толку, даже очаровывать. Сейчас, когда между нами была некоторая дистанция, я вспомнила, чего я хочу, а чего нет. И быть той девушкой, которой парень заморочил голову, говоря, что желает ее, но тут же покидает постель, чтобы уйти, мне не хотелось.

— Послушай, — вздохнула я, — Ты не обязан делать этого.

Генри нахмурился.

— Что делать?

— Претворяться. Я большая девочка. И у нас была договоренность. Это разовое мероприятие.

— Ты серьезно? — недоверчиво спросил он, присаживаясь, чтобы завязать шнурки на туфлях.

— Что, прости? 

— Если бы я хотел уйти, то сделал бы это прошлой ночью, как только мы занялись сексом. Ты не слушала ничего из того, что я только что сказал? — Он указал на кровать.

Генри не казался сердитым. Скорее я забавляла его.

— Генри...

Я не знала, как выразить то, что чувствовала и хотела ли вообще, чтобы он это знал, но он вытащил телефон и набрал чей-то номер, до того, как я смогла принять решение.

— Генри Лексингтон. Лимузин, пожалуйста. — Он дал человеку на другом конце провода мой адрес. — Сначала в мою квартиру. Мне нужно чтобы водитель подождал. У меня самолет в одиннадцать часов... Логан. — Он положил трубку. — У меня самолет.

— Я слышала. — Теперь, когда я знала, что у него есть уважительная причина уехать, мое беспокойство немного улеглось. — Командировка?

— На Кайманы.

— Миленько.

Генри, похоже, так не считал. Он сел на кровать рядом со мной и игриво потянул за простыню, в которую я завернулась.

— Прекрати. — Я шлепнула его по руке.

Он игриво надул губы.

— Пожалуйста. Мне нужен визуальный образ, чтобы пережить следующие несколько дней. С Каймановых островов я лечу в Панаму, из Панамы — в Сиэтл. Я не вернусь до следующего понедельника.

Известие, что его не будет больше недели, взволновало меня. Это просто смешно! Я не хотела быть одной из этих женщин.

— У тебя достаточно воспоминаний с прошлой ночи, — напомнила я ему, — которые помогут продержаться тебе вечность. — Затем снова шлепнула его по руке. — Генри, это была одноразовая сделка.

Он увернулся от моего удара, схватил ворох простыней и использовал его, чтобы притянуть меня к себе. Затем обнял меня, поймав в ловушку.

— Я думал, мы закончили обсуждать это несколько часов назад... когда кончили.

Я не собиралась смеяться.

Он заметил, как у меня дрогнули губы, и усмехнулся.

— Надия, ты мне нравишься. А я тебе. Давай не будем все усложнять. Посмотрим, куда это приведет.

В этом-то вся проблема. Он мне нравился. И мне нравилось, что я ему нравлюсь.

Я хотела посмотреть, к чему это приведет, несмотря на мои сомнения.

Думаю, я желала этого больше всего на свете. Это означало, что мне нужно надеяться, что он никогда не узнает правду. С преувеличенным раздражением я отстранилась и опустила простыни. Его взгляд тут же переместился ниже и вспыхнул от возбуждения при виде обнаженной груди.

— Достаточно для того, чтобы ты продержался? — съязвила я.

С долгим, протяжным стоном он опустил лицо между ними и недовольно пробормотал:

— Этого должно хватить. 

— Ты чем-то озабочена, — сказала Барбара, садясь шикарной задницей на стол, скрестив при этом руки. Она как бы всем своим видом говорила «Я не двинусь с места, пока ты не расскажешь».

Уже наступила среда.

И я ничего не слышала от Генри. Вообще ничего.

Не знаю, на что я рассчитывала, но, когда воскресным утром, прежде чем уйти, он взял мой телефон и внес свои данные, я предположила, что получу хотя бы сообщение, что он жив и здоров. Или что еще.

Но nada (Nada в переводе с испанского означает «ничего».). Ничегошеньки. Абсолютная тишина. Полное затишье.

Я снова чувствовала себя неуверенной старшеклассницей.

И злилась на него.

— Это связано с Лексингтоном? — спросила Барбара.

Я не хотела ничего объяснять, чувствуя себя беспомощной и глупой. Барбара проявляла спокойствие в общении с мужчинами. Именно у нее, а не у них, находилась вся власть.

— Они умудряются выводить нас из равновесия даже тогда, когда мы, казалось, сделали все, чтобы защитить себя от них, — удивила она. Барбара кивнула, увидев мое изумление. — В моем прошлом есть человек, к которому у меня были чувства. Даже когда я не хотела их испытывать.

— Что произошло?

— Он женился на другой.

— Боже.

Она пожала плечами, как будто это больше не имело значения.

— Такое случается. Так что происходит с Лексингтоном?

Я обнаружила, что рассказываю ей о нашем разовом соглашении, благотворительном бале и его маме, не вдаваясь в подробности о ночи и следующем утре.

— После этого он не звонил, и я чувствую себя так, как обещала себе, никогда не буду. Неуверенной. Глупой. Уязвимой. Он... Боже, Барб, он такой любитель пофлиртовать. Для него это так естественно, он даже не знает, как остановиться. И откуда мне знать, что в Панаме он не говорит те же самые слова, что и мне какой-нибудь красивой панамке?

— Ты и не узнаешь.

Я поморщилась от ее прямоты.

— Не узнаешь, милая. Я знакома с Генри Лексингтоном дольше, чем ты и могу сказать, что этот человек быстро теряет интерес. Ты не должна, я повторюсь, не должна ждать, пока он тебе позвонит. — Она встала, понятия не имея, что растоптала мои надежды. — Вместо этого, ты должна делать то же, что и раньше. Наслаждаться. Не зацикливайся на одном человеке. — Она усмехнулась. — Я устрою тебе свидание на завтрашний вечер.

— Нет. — Желудок скрутило при этой мысли.

— Да, и не просто свидание. Я познакомлю тебя с Микой.

— Кто такой Мика? — спросила я осторожно, поскольку она произнесла имя сексуальным тоном.

— Мика — мой юный друг. Он великолепен и никогда не ищет ничего кроме веселья.