— Мне нужна твоя помощь, Генрих.

Тело старика, покрытое морщинами, искривилось ещё сильнее — по телу начали взбухать жилы, появляться синие артерии и вены везде, где было можно. Генрих оскалил зубы и, насупив брови, поставил руки на ручки кресла. Не знай Хантер того, что Кардинал абсолютно не чувствовал своих ног — подумал бы, что тот собирался встать. Впрочем, судя по взгляду, пьяница так и подумал. Раздался громкий хруст — видимо, Гаскойн давно так не напрягался. Упав в кресло и обмякнув, рн начал задыхаться в порывах кашля.

— Кх… Кх-кх… Loco pendejo… Кх-кх-кх.

— Я… Извините, Ваше… Господин Кариднал, я хотел бы получить свои…

— Puto avaro! Забери свои деньги и убирайся отсюда. Hijo de puta… Corrupto.

— Стой, Генрих, — вдруг сказал Уильям. — Задержи его.

— Ещё и просить смеешь?

— Чтобы вся награда досталась ему одному, он убил одного своего напарника и оглушил другого, сбежав со мной, — глаза Пьяницы немного округлились. — Это у тебя обострённые чувства справедливости и чести, несмотря на профессию, так что я решил тебе сообщить — негоже иметь у себя на службе подонков. И, кстати, я бы избавился от пут — руки болят.

Отец молчал. Долго молчал. В нависшей тишине единственным показателем времени был нервничающий мальчик, стоящий подле Кардинала, и часы у охотника на руке — больше ничего не двигалось. Потом Генрих отвёл взгляд вбок — на правые комнаты, медленно развернул свою коляску к ним, потом — к окну. Парнишка, подбежавший к своему хозяину, выслушал просьбу, нашёптанную ему на ухо, и тут же скрылся где-то на лестнице, спускаясь вниз.

— Но… Но… Господин Отец… Хозяин… Я же ничего не сделал! — молчание было ответом. — Вы не можете! Это… Где в этом честь?! Вы не боитесь, что с вами будет, если… если общество узнает об этом? Если настоящий Отец узнает?! — похититель очень старательно подбирал аргументы.

— «Узнает об этом»? Vino a mi casa, pides mi dinero… ¿y todavía me amenazarás? — тембр походил то ли на змею, то ли ожившую мумию.

— Я не… Пощадите! Я не это имел ввиду!

— Сallate, mierda, — по ручке кресла прошёл слабый, больше похожий на хлопок, удар.

В комнату ворвались те самые мужики, что сторожили дом, они были немного удивлены последующим приказом, но всё же связали пьяницу теми же верёвками, что сняли с Уилла.

— Ну что, справедливый mercenario… Что ты хочешь с ним сделать? — оскал всё никак не слезал с гримасы кардинала.

— Ничего, — Хантер размял затёкшее запястье и поправил волосы. — Оставь его на день с твоими солдатиками, будь добр. Если в течение дня за ним никто не придёт — отпусти.

— Perdones? Для него?

— Скорее, шанс тому, кому нужно это правосудие. Если этот кто-то не явится — пусть валит себе на все четыре. А если не хочешь его отпускать — пристрели позже. Мне-то, как ни как, всё равно, — он странно улыбнулся и посмотрел на своего похитителя.

— Hm… Sí. Tulio, Paul, llévalo lejos. Dar a la primera persona. Nadie tomará hasta la noche — disparar este bastardo como un perro, — мужчины кивнули и, усилив хватку, потащили пьяного старика вниз.

— Нет… Нет-нет-нет! Пошли вы все! Какого хрена?! Я привёл вам наёмника! Какая, в хрена, разница, что произошло до этого?! Идите в жопу со своими понятиями, ублюдки! Я привёл вам мудака, за которого полагалось пять тысяч! Что ещё надо?! — почти со слезами на глазах ревел схваченный под обе руки похититель.

Отец ухмыльнулся и что-то сказал своим ребятам — те перестали оттаскивать брыкающегося, словно бык, человека к лестнице. Старик неспешно и с большим усилием открыл один из ящиков своего шкафа, предварительно шепнув что-то юнцу, после чего последний скрылся в правой двери по центру и вернулся со старым тканевым мешком.

Кардинал наклонил руку над выдвинутым ящиком, и комнату заполнил частый металлический стук. Все знали, что наполняет собою мешок — маленькие (примерно два на два с половиной сантиметра) четырёхгранные железные звёздочки с особым типом литья — две грани продолговатые, покрытые странными узорами — что-то вроде защиты от фальшивомонетничества, а на остальных двух — тех, что более широкие, номер, серия и аббревиатура: «ЧЗ — во имя Отца и сыновей его». В центре же этого символа самопровозглашенного государства зияло отверстие — чтобы подобные сбережения, как когда-то в странах дальнего востока, можно было легко переносить на верёвке.

Спустя вечность Генрих подозвал мальчика и снова отдал приказ. Слуга кивнул и, взяв в руки мешок огромной тяжести, что есть сил бросил его прочь — в сторону мужчин. Под ноги пьянице посыпались звёзды.

— Ровно пять тысяч, pendejo. Ну… и как они тебе помогут? — похититель стоял и то ли скалился, то ли молил — его никто не слышал. — Возьми же их, corrupto perro. Попробуй.

Под гнетущую тишину пьяного мужчину вывели прочь, сопротивляться он перестал. Парнишка по приказу ловко собрал монеты обратно в мешок и поставил их на стол перед Отцом. Завязалась напряжённая беседа.

Уильям объяснял, что помощь была выгодна им обоим: нужные люди и так направлялись к ним изначально — к Золоту, а один из тех людей и вовсе был заместителем того, с кем Отец переговаривал недавно, — «чудом выжившей в бойне» Джанет Роуман. Но Генрих даже не желал слушать. При всей своей громкости, он выжимал максимум из себя, шипя и хрипя, напоминая о том, что совершил наёмник; что он — старик, проживший жизнь, не так глуп, чтобы довериться в третий раз одному и тому же «pendejo»; что он, скорее, повесит его на ближайшем дереве, как и обещал, а все эти «проблемы» были не его ума делами. Вполне можно было сказать, что он соглашался помочь, но делал это по-своему. Отец напоминал всеми силами о том, как несколько лет назад Хантер подлостью выманил у него информацию о Джефферсоне Смите — бывшем главе Единства, ещё лишь начиная задумываться о своей мести. Выманил большим, почти грандиозным обманом. А что же было причиной первой охоты за головами — той, в которой награда была в три раза меньше? Об этом знали всего два человека — Вейлон и сам Отец, Уилл тогда лишь просто попал «под раздачу».

В итоге, после долгих и продолжительных споров, пришла пора каждому из них послушать своего собеседника. Отец спустился с наёмником на второй этаж, где, как оказывается, их обоих уже ждала приготовленная фахита — блюдо исключительно техасско-мексиканской кухни, мясо с овощами в пшеничной лепёшке. Старик сел спиной к стёклам и лицом ко входу в широкую, непомерно большую гостиную, продолговатый стол в которой был накрыт расписанной невиданными пейзажами лесов скатертью, Хан сел лицом к окнам — они как раз выходили на ранчо. Ели молча.

— Скажи mercenario, — вдруг проговорил Гаскойн, отложив нож, — почему Смит? Кто заказал тебе этого viejo gilipollas — как это… старого мудака?

— Тебе ли не всё равно?

— Reservado y egoísta… Como siempre. А если я тебе скажу, что от этого будет зависеть, выслушаю ли я тебя? Поведёшься на поводу у выгоды, Билли?

— Будь добр, не называй меня «Билли», — оскалился охотник. — И да — поведусь. Не гордый, — в ответ Генрих тихо и прерывисто захохотал.

— Не гордый? No hagas reir — твоей гордости много кто позавидовал бы.

— Люди имеют свойство меняться.

— Человек не меняется, если его всё устраивает. Так уж устроен мир — никто не хочет покидать насиженное место, свою уютную ракушку… По крайней мере, пока circunstancias… обстоятельства, — едва вспомнил старик, — не заставляют их.

Уильям кивком согласился и продолжил трапезничать, временами посматривая в окно. На ранчо было куда более пусто, чем обычно. Даже с учётом времени года — пустые поля, пустые загоны и практически полное отсутствие людей.

— Как поживает Дьявол, Генрих? — Генрих молчал. Слишком долго, чтобы не посчитать это ответом. — Давно?

— Полтора года назад — все мы не вечные.

— Я…

— Заткнись, mercenario, — едва прожевав, тут же ответил Гаскойн. — Заткнись и ешь.

На самом деле название «Дьявольское Ранчо» не имело никакого отношения ни к Старому миру, ни к причудам какого-либо из его владельцев — всё было, как всегда, гораздо сложнее: когда-то давным-давно на территории Гатри находилось «Ранчо 6666», — самое обычное, мало чем отличающееся от других, кроме странной цифры в названии. Когда в те места приехал Гаскойн, ещё имея возможность стоять на двух ногах, он решил ничего не менять — дух старины и былых времен сидел в мексиканце настолько прочно, что давным-давно сросся с ним. Единственное новшество, созданное им — амбары для скота, так как прошлые давным-давно проела труха и сырость, остальное же подлежало восстановлению.