На часах было восемь — ровно час до встречи со связными с той стороны реки Ред. Уильям взял парня с собой к реке и, усадив рядом, начал расспрашивать о Хэнке — он видел, что Пацан весь прошлый вечер был рядом с вдовой, и предположил, что тот всё знал. Он в своих догадках не промахнулся — Джанет выложила всё, обвернув это небольшой истерикой и залив слезами.
Второго октября — примерно через полторы-две недели после того, как Уильям «Из Джонсборо» Хантер покинул переправу у Гайона, приехал кардинал — старый, худой, словно сам мертвец, старик на коляске с широкими губами и длинными седыми, но редкими локонами чуть короче, чем до плеч. В описании Хан тут же узнал Генриха Гаскойна.
Вначале, Хэнк общался с Кардиналом наедине. Долго, протяжно, почти весь день, не совещаясь ни с кем. Но под вечер, всё-таки, они сумели договориться — вышли оба и созвали всех в центре моста. Рядом со стариком встал человек, который говорил за него нарочито громко — тот, в чьей голове рождались эти фразы, мог только шептать. Встав в центре, глашатай торжественно объявил: всё и все принадлежало Золоту — все переправы, все люди на них, автоматически получающие гражданство Нового Техаса, весь транспорт и оружие.
Уже в ту секунду Уильям осознал, что Джанет соврала. Человек, который всю жизнь выступал за личную свободу; человек, который до сорока лет своей жизни настолько панически боялся женитьбы, что не терпел женщин в своей команде; человек, который построил собственную сеть переправ, наверняка, лишь ради того, чтобы не быть в подчинении, не мог бы просто так всё отдать. Даже если речь шла о Золоте. Тем более, если речь шла о Золоте.
В итоге, большинство переправ, как и переправу в Гайоне, взяли в осаду различные группировки, секты и фракции. Мол: «Ни один житель Оклахомы или Арканзаса даже не хотел слышать об Отце, чья тёмная фигура держала бы их в кулаке подчинения». Хэнку же и Джанет был выделен отряд связных, что должен был доставить их в Техас. Почему Кардинал, уезжая, не забрал их с собой? Лично старик видел в этом ещё одно несовпадение во лжи жены его покойного друга.
Переправу Гайона взяли в осаду Крысы — те, кто называли себя «вольным народом», а на деле были лишь наследниками анархистов и панков, живущих одним днём и не желающих принимать мир таким, каким он стал. Такие, в основном, погибали от встреч с мёртвыми — бесславно пропадали в волнах паники, забитые сверкающими пятками своих убегающих товарищей.
Осада была длительной и выматывающей, банда не шла ни на переговоры, ни на уступки — не выпускали никого наружу и не запускали никого внутрь, а тех, кто пытался бежать, долго преследовали, перебрасывая затем головы пойманных через стену.
Продержались в таком настроении заточенные около трёх недель. Дальше было принято решение дождаться ночи и пробиваться с боем — отряд вооружённых связных и два десятка людей вполне могли бы выиграть тот бой, но во время побега началась неразбериха — темнота, которая служила другом, стала врагом — беженцев заметили и открыли огонь из заранее подготовленных стрелковых мест-засад. Определять позиции было трудно, укрыться вне зданий или узких переулков — ещё труднее.
Перекрестная стрельба по обеим сторонам дорог и закоулков положила почти всех в том побеге. Слёг и сам Хэнк, поймав пулю в ногу — упал на землю, схватившись за раздробленное колено и тут же получил вторую — в голову. Выжившие связные в большинстве своём остались прикрывать отход Джанет — глава переправ был мёртв, так что живым нужен был хотя бы заместитель, иначе их бы и так ждала не самая приятная смерть.
Но была и очень любопытная деталь во лжи: одна группа связных, оставленных Кардиналом, должна была пойти с Хэнком и Джанет прямо в Новый Техас, а другая — отправиться по точкам встреч, намеченных Александрой и Винни-Салливаном. На вопрос, как они с Золотом, парень не ответил. Впрочем, ему вчера тоже не ответили, так что он не утаивал.
Следующие несколько дней выжившие солдаты шли к последнему месту встречи в списке — Мюррею. А когда рандеву состоялось и пополненный отряд ушёл из посёлка, на Мюррей напали. Совпадение ли или просто очередная ложь — было неясно, но вся группа, если верить, вышла целой и направилась на то кладбище, чтобы ждать переправы.
Единственное условие успешного обмена между связными нарушили Хантер и Пацан — хотя бы один связной с каждой стороны должен был быть — они знали как кодовые слова, так и время встречи. С временем всё было ясно — Андре проболтался одним вечером, а вот пароль… Впрочем, это было не столь важно — Уильяма из Джонсборо всё равно доставили бы к Гаскойну, попадись он, так что он решил попасться.
Завершив разговор и попрощавшись, он подошёл ещё ближе к столь желанной для многих переправе — ветхому деревянному мосту, шатающемуся от каждого порыва ветра, по которому мог пройти только один человек вширь — так выглядела лестница в рай. Но ни Петра, ни ангелов видно не было.
Разумеется, недалеко от кладбища Браун-Спринггс, завершая шоссе тридцать пять, что проходило у Мюррея, был и вполне нормальный четырёхполосный мост — куда более надёжная и большая переправа, но, увы, предназначенная только для резидентов Нового Техаса. Всякому же, кто мечтал присоединиться к Золоту, приходилось проходить там, где стоял Уильям — по шаткому и узкому мосту, доски которого, казалось, потемнели от крови.
Девять сорок восемь. С другой стороны реки послышался гул машины — колесницы, ниспосланной простым смертным.
Сквозь полупьяную брань можно было различить три мужских голоса, яростно спорящих друг с другом. Один из них звучал на редкость хрипло и сипло, будто бы его владелец вечно болел ангиной или простудой, второй казался совершенно обычным, немного низким, а третий же куда больше остальных походил на голос пьяницы — гласные звучали протяжно, томно, а язык заплетался в сложных словах, будто лис в терновом кусту. Спустя минуту, голоса вышли к мосту.
Хриплым оказался высокий, такого же роста, что и сам Уилл, коротко стриженный мужчина, по чьему телосложению, скрытому бронежилетом, сразу было понятно — ни в спорте, ни в еде он себе не отказывал. Пьяница выглядел практически подобающе — седой, старый, как его костюм, грязный и низкий полноватый мужичок, во чьем рту недоставало минимум половины зубов, а на голове — половины волос, растрёпанных из-под старой ковбойской шляпы во все стороны. Впереди них стоял парень с очень женственными чертами лица и длинными чёрными волосами, собранными сзади в хвост — узкая челюсть, короткий, но острый подбородок, большие глаза и маленькие, немного тонкие губы; лишь его телосложение — худощавое, но явно мужское — позволяло определить его пол. «Вот тебе и ангелы», — усмехнулся Хантер, ступив на первую доску моста.
Разумеется, он знал, что те люди ожидали совсем другую компанию. Разумеется, они его не признали и взяли на прицел. Пьяница даже хотел пристрелить, объясняясь тем, что с нарушителями границ, не имеющих гражданства, нечего цацкаться, но тут же передумал, услышав, что держал на мушке Уильяма из Джонсборо — человека, награда за кого живым колебалась между «огромной» и «космической». Уильям же потребовал доставить себя прямо к Генриху Гаскойну — тому, кто и установил ту награду.
Спорить никто не стал — было незачем. Длинноволосый приказал связать беглеца и усадить его в машину — небольшой джип военного образца с открытым верхом, что был раритетом ещё до того, как таковым стал любой автомобиль — бледно-песочного цвета с твёрдым широким рулём и небольшими стёклышками спереди; наёмника не покидало ощущение, что он видел такой на иллюстрациях к какой-то из войн, в которых Соединенные Штаты Америки брали участие «ради восстановления мира и привнесения демократии».
Пейзажи Техаса впечатляли и отталкивали, как обычно: длинные, широкие, почти бесконечные степи, где редко рос даже одинокий куст, или же низкие, не больше, чем полтора метра, деревья, с осыпавшимися листьями и голыми кронами, больше похожие на перевёрнутые — словно корни торчали снаружи, а само растение разрасталось где-то там внутри, под землёй. И лишь редкие старые линии электропередач да фигуры, изредка мелькающие у дороги, говорили: «Здесь всё ещё есть жизнь. Всегда была».
