Когда только-только завершили колодец, основываясь на геологических данных, Номад, будучи заказчиком всего этого, решил добавить в проект дома дополнительную защиту — меж двух слоев бруса (что изначально делались для сокрытия проводки и системы водоснабжения) он решил поставить металлические пластины, сделав прочную коробку из первого этажа, а окна в нём же — заварить решётками. Несмотря на цену, которую Майя Реммер — проектировщик, назвала ему, он согласился. Только потом все прочие участники поняли — мужчина просто знал больше, чем говорил.

Закончилось строительство, началась Эпидемия. Радио, телевидение, интернет — всё было переполнено информацией о том, что какая-то чума захлестнула юг США от границы с Мексикой и медленно направлялась на север. Ни кордоны на границах штатов, ни полное информирование горожан о средствах защиты и симптомах, ни предоставление финансов — ничего не помогало. Вот тогда Номад и предложил каждому из тех, кто участвовал в создании его убежища, остаться у него. Говард согласился тут же — у тогда ещё очень молодого парня не было в том мире никого, так что и возвращаться ему было некуда. Сидни уехала на следующий же день. Ван и Майя, понимая, что вся их родня осталась в Техасе, что в то время был просто сплошной братской могилой, решили остаться на то время, пока не пройдёт чума. Антонио сообщил своей невесте, где он находился, и попросил немедля ехать к нему — она была в Канаде. Крис своих мотивов не называл, но тоже остался.

Потом шла тяжёлая жизнь под одной крышей — люди просто не помещались в сравнительно большом доме, однако его хозяин строго-настрого запрещал кому-либо выходить. Лишь изредка он сам, надевая противогаз и забирая ружье со стены, уходил далеко в город, а, возвращаясь назад с припасами, днями молчал. Спустя некоторое время он начал брать с собой Говарда и учить всему, чему знал сам. Однако парнишка, возвращаясь, был таким же подавленным, как и сам учитель. Впрочем, говорить он мог — от него-то жильцы дома и узнавали, как работала инфекция. Верили не все.

В один из многих дней Крис Кеннеди пропал. Никто не знал того, куда он пошёл и зачем, но он забрал с собой единственное ружьё и припасы. В тот день Инсмут вышел на вылазку сам, оставив старика отдохнуть от морального удара. Вернулся он с ружьем. Тем самым. О Крисе никто не спрашивал — боялись. Но с той поры Номад доверял Говарду беспрекословно.

Когда через год люди перестали умирать от болезни, а начали больше походить на бешеных псов, все жильцы решили, что пора бы расширяться — нужно было больше оружия, больше припасов, больше домов. Одну зиму они еле-еле пережили, но вот невеста Енрике так и не приехала. Признать то, что давным-давно пора бы было признать, не смог до конца своей жизни.

Началось строительство. Инсмут выходил на вылазки один и, чаще всего, удачно — он-то и нашёл старый грузовик, на котором позже и доставлялись припасы, добывал сложные инструменты из супермаркетов в центре Оклахомы и строительные материалы, днями загружая их в машину. Это серьёзно подорвало его здоровье и дух. Номад же был на последнем издыхании — он был стар и слаб, но продолжал руководить строительством и принимать непосредственное участие, пряча боль за энтузиазмом. Его хватило ненадолго. По завершению третьего дома, он умер, просто однажды рухнув по дороге к колодцу на голую весеннюю землю.

Тогда и было решено назвать то место. Думали недолго. Первый дом отошёл Инсмуту — по наследству от хозяина, второй строили для Реммеров изначально, а третий забрал себе Енрике — вот и получилось название.

— «Ирен», — это первые буквы от каждой нашей фамилии: Инсмут, Реммер, Енрике… Жаль, старина Номад не дожил до того дня. Впрочем, Говард всё равно не дал бы его не увековечить, помяни Господь его душу. Это потом уже к нам медленно начали стягиваться другие люди. До тридцать девятого, скажу честно, мы никого не пускали — из-за того самого «окна» у заражённых — не хотели рисковать. Но потом, когда уже расширились и «бешенство» переросло в что-то более… Классическое в понимании зомби — всё пошло-поехало. И, в итоге, двенадцать домов — двенадцать семей так или иначе уже есть в этом маленьком мирке.

— Звучит благородно, мистер Ван.

— Это благодаря Говарду, малец — он-то и сказал, что каждый, кто действительно желает места в нашем мире, получит его. Каждый, кто попытается. Так что здесь любой другому и брат, и друг.

— Утопия во время чумы.

— Я уже понял, что тебе всё не нравится, друг мой. Впрочем, я не настроен обижаться — сегодня хороший день, сегодня мои мальчики наконец возвращаются из Оклахомы.

— А почему «наконец», мистер Ван? Они там сколько?

— Думаю, где-то недели три. Они ищут… Они там по важному делу. Почти семейному. Придут — сами расскажут, если захотите послушать.

Обед, а, вернее, завтрак прошёл для наёмника слишком незаметно — овсянка с мясом оленя и салатом на закуску была съедена им безо всякого соблюдения правил этикета. Впрочем, его собеседники не возражали — оба знали, сколько часов тот провёл без еды, и просто изредка посмеивались, когда тот, перебарщивая с количеством, едва мог прожевать свою порцию.

— Смотрю, твой спутник действительно голоден, — сказал хозяин, обращаясь к Мальчику. — Да и ты, малец, судя по всему, проголодался.

— Мг… — едва выговорил тот.

— «Тяжёлые времена»… Ладно, допустим, наёмник не станет делиться своим прошлым, но ты, парнишка — как тебя занесло к человеку, убивающему за деньги? Без обид, друг мой.

— Я иду с ним.

— Ты и ешь с ним, и разговариваешь — это не новость. Но почему?

— Потому что… — парень взглянул на Уильяма. — Потому что у нас обоих нет выбора.

— Ничего не осталось, да? — тот кивнул в ответ. — Ну, выбор, знаешь ли, всегда есть. Всё зависит от тебя. Ты мог бы остаться здесь, к примеру.

Уильям отстранился от еды и поднял взгляд. Предложение, конечно, звучало искренне, если учитывать то, что наговорил Ван Реммер — основатель того Ирена. Но только, если учитывать и если верить, а бывшему пилигриму, повидавшему весь континент, верить в такую простоту вещей не хотелось — не бывало такого раньше. Впрочем, парень в любом случае должен был его покинуть. Так что то место было отличной возможностью.

— Только не говори, что у вас нет никаких условий или обрядов посвящения — не поверю я, что каждому желающему бродяге тут же строят домишко и называют «братом».

— А говорят, что люди твоей породы не отличаются умом. Да, у нас тоже есть свои условия — как и у всех, чего таить. Но нет ничего невозможного, верно? Если захочешь обсудить, малец, то подойди как-нибудь сам. И, эй, — щёлкнул старик перед носом Мальчика, — имя тебе всё-таки нужно будет подобрать, если останешься, ладно? Хе-хе.

Все какое-то время ели молча. Восстанавливаясь, Хан начал замечать, что его одолевало любопытство:

— Так что это за усл?..

За дверью на кухню послышались шаги. Он напряг слух и сразу вычислил — шли двое. «Вот тебе и «мальчики», — подумал он про себя. — Время не вовремя — как всегда». В комнату вошла пара высоких парней. Они были облачены в одинаковые серые джинсовые куртки, кофту в обтяжку и, естественно, джинсы. На голове того, что повыше — рыжего, была кепка, из-под которой всё равно беспорядочно торчали патлы, закрывающие щетину, а тот, что пониже, был стрижен практически также, как и Уильям и бороду носил похожую, за исключением того, что у мужчины были чёрные с отблеском коричневого волосы и сложен он был чересчур спортивно, относительно любого в том помещении.

— Бен, — старик подошёл и со всем возможным для него уважением пожал руку рыжему. — Адам, — со вторым он поступил точно также, хотя тот не удержался и по-дружески ударил отца второй рукой по плечу.

— Привет, пап, — поприветствовал низким голосом Адам и улыбнулся.

— У нас гости, отец? — голос второго звучал хрипло и высоко.

— Вроде того. У них «тяжёлые времена».

— У всех тяжёлые времена.

— Тоже верно. Но мы можем поправить часть их тягот, в отличие от них самих. Скидывайте куртки и садитесь за стол — я и на вас наготовил.