К семидесятому году границы борьбы сместились на три точки пересечений: оранжевая-зелёная, голубая-зелёная и оранжевая-синяя. Крысам в тот момент принадлежала ровно половина метрополитена: вся бирюзовая, вся жёлтая, вся фиолетовая, часть оранжевой, большая часть зелёной и половина голубой ветви, но они слабли из-за длинного застоя. Как было сказано ранее, они ничего не создавали, так что их запасы и запасы тех, кто был найден, допрошен и без жалости вырезан, подходили к своему завершению. Им удалось перерезать линии питания электричества Сопротивления (обе группировки, по итогам переговоров, объединились в одну — с более подходящим названием), то ли уничтожив где-то одну из электростанций, то ли раскопав и расплавив проводную сеть снабжения, тянущуюся на несколько тысяч километров по стране, так что Сопротивление тоже очень быстро истощалось и было готово к решительным действиям ради победы.
Заручившись поддержкой Золота, оно выждало момент и одной декабрьской ночью семьдесят второго начало финальную атаку — ту самую операцию «Мышеловка». Стены на всех трёх точках были подорваны и основные силы ринулись в наступление на дизельных самодельных составах в то время как основные выходы из станций — те самые, что было принято не заваливать, а тщательно охранять — были заняты диверсионными отрядами, выбившими всех — и врагов, и тех, кто пытался дезертировать.
Отступающим анархистам было, буквально, некуда отступать, кроме собственных станций. Подобная тактика давала очень сильный эффект на психику врага — бегущие выжившие рассказывали о многочисленных отрядах противника, патруль с выходов станций не выходил на связь, а единственным ответом на все попытки переговоров были всё новые и новые составы с воинами. Однако худшее ожидало Крыс впереди: как только их всех удалось отогнать на южные материковые и островные станции метро, битвы прекратились — наступило мрачное затишье, среди которого послышались единственные надежды на спасение — согласие на переговоры, что были назначены в тоннелях между спорными — основными и материковыми станциями Монреаля.
У Сопротивления эти переговоры возымели название «Диалог д’Арк», у Крыс — факт поражения. Побеждающая сторона явилась в назначенные точки на составах, начинённых всей взрывчаткой, собранной людьми Верна и Радиссона. Бирюзовая, часть фиолетовой, часть жёлтой и две станции от голубой ветки оказались навсегда отрезанными от островного Монреаля. Говорили, именно Радиссон решил применить такую тактику во избежание больших жертв, но этому не было подтверждений. Оставшиеся на развалинах, что сами же создали, Крысы были вынуждены вернуться на юг, где их ждал новый сюрприз — Война за Вашингтон, совсем скоро заставившая отступить на север всё тех же военных и Псов Войны, к коим также присоединились многочисленные люди Свободы, вследствие чего дети анархии и хаоса были вынуждены бежать очень и очень далеко на юг, чтобы из многочисленной армии бесноватых людей, живущих одним днём, превратиться в бледные тени самих себя — нищих, жалких, жестоких, никому не нужных.
— Но учти, парнишка, — заканчивал Уилл, когда они были в километре от ближайшей станции — «Сувенира» на острове Лаваль. — Культуры этих двух группировок сильно повлияли друг на друга во время продолжительных конфликтов. Сейчас в метро Монреаля хаос — довольно грязные правила жизни, довольно развращённое и анархичное общество, да и оба лидера — Верн и Радиссон — скончались несколько лет назад. Пока они не найдут себе новых — будут разобщены. Да, нам не сильно трудно будет передвигаться по станциям и открыто искать определённого человека, но ещё легче будет найти проблемы в процессе. Даже сейчас, когда мы идём к этой чёртовой станции, я понятия не имею, пропустят ли они нас в… девять тридцать.
— А канистру топлива мы несём, чтобы платить за вход?
— Именно. Мне военные рассказывали про Монреаль до и во время войны с Крысами — под землю не впускали кого попало. Не брали нищих, больных или калек — только тех, кто мог что-то дать или послужить на благо системе. А сейчас… Сейчас посмотрим.
Нужное им двухэтажное здание очень выделялось — среди разрушенных, разобранных каркасов одноэтажных домов, среди разбитых пыльных окон, среди свежих трупов, что ещё целую зиму будут «радовать» глаз местных жителей, то строение выглядело настоящим бункером: примерно пятнадцать на пятнадцать метров вширь, оно было явно построено в стиле модерна — с широкими панорамными окнами, хлипкими рамами и стеклянными раздвижными дверьми, но монреальцы не поленились переделать всё до основания, выбив и заложив окна кирпичом, оставив лишь маленькие бойницы в один кирпичик на уровне глаз, сорвав двери и оставив на их месте узкий, очень легко контролируемый проход, превратив второй этаж здания в настолько хорошую стрелковую точку, насколько позволяли средства спустя тридцать (конкретно то здание было занято именно тогда) лет после апокалипсиса.
Передвигаясь между домов, Уильям посматривал наверх и искал снайпера, стрелка или разведчика, однако из-за темноты он не мог разглядеть практически ничего, так что приходилось осторожничать. Подойдя к крайнему дому, он и Айви встали за углом и вышли на контакт:
— Эй! — прокричал он. — Впускаете ещё? — в ответ из темноты не раздалось ничего. — Эй!
Они ещё пару раз просвистели в темноту — ничего. Спустя минуту, спустя две, спустя три.
— Слушайте! Я сейчас выйду с поднятыми руками и пойду в вашу сторону! — мальчик дёрнул его за рукав, останавливая. — Постарайтесь не стрелять хотя бы первые две минуты! — он оставил канистру пацану и, спрятав револьвер за пояс, медленно вышел. — Ещё ни один человек, идущий с поднятыми руками на стрелка не был застрелен с расстояния ста метров! Соблюдайте традицию — выждите хотя бы до двадцати, пока слушаете, — в ответ всё ещё раздавалась тишина. — Нас двое, вход оплатим топливом, цель приезда: запастись припасами прежде, чем двинуть на север, — расстояние становилось предательски маленьким, но разглядеть внутренности бойниц из-за темноты было нельзя. — Я подхожу! Иду к двери!
Вход представлял из себя очень узкую и толстую железную дверь, через неё в распахнутом состоянии можно было пройти только боком, и ни зазора, ни окошечка не было. «Практично с одной стороны, а с другой… как они туда что-нибудь проносят? Через крышу? Серьёзно — это просто не может… Точно — это не основной вход! Но… Не охраняют спину, не откликаются на человеческие крики? — он вновь взглянул в темноту бойниц. — Что-то здесь не так», — уже не проронив ни слова, Уильям подошёл к двери и потянул её на себя — открыто.
Прямо напротив чёрного входа через двадцать метров здания располагался основной — широкие двойные ворота, распахнутые настежь. Луна хорошо освещала два тела, лежащих у входа, превращая алую кровь в чёрную нефть своим слабым светом. Осознание того, что то была охрана, пришло сразу, но ярким доказательством служила нашивка на правом плече каждого — белая королевская геральдическая лилия — часть флага как провинции Квебек, так и Монреаля.
«Не взяли форму, но взяли оружие и патроны. Судя по тому, что нет звуков паники, либо всех перебили, либо станция пустовала изначально. Не поставили охрану снаружи, не убрали тело — не полномасштабная операция, это точно. Тогда остаются… мародёры», — он вышел наружу и взмахами руки подозвал мальчика к себе.
— Ну что тут?
— Рейд. Заходим внутрь. Тихо.
— А нам не проще пойти на другую станцию?
— Пройдём здесь — не нужно будет платить за вход, сможем потратить эту канистру на что-то полезное. К тому же… Неважно. Позже скажу. А сейчас пошли.
Он ещё подошёл к телам и всмотрелся в кровь прежде, чем спускаться вниз: некоторые капли образовали пятна, что обозначало, что после убийства прошёл минимум час, но не больше — кровь была всё ещё вязкая.
Сувенир оказалась очень маленькой, но глубокой станцией — несмотря на отсутствие подземной парковки рядом или обширной площади, спускалась она довольно низко — один неработающий эскалатор уже вёл вниз на добрые двадцать метров. Когда-то белые или, наверное, кремовые стены немного потускнели от времени, где-не-где на потолке виднелись следы сражений — застывшая кровь, которую так и не удалось отмыть, а повсюду царил лёгкий, свойственный Новому миру бардак — пыль, старые бумаги, чьи-то вещи, находящиеся там, где они были, непонятно, зачем; старые и сгнившие рюкзаки, сумки, коробки, бутылки — ничего полезного. «Значит, станция пустовала? Тогда зачем? Нападавшие не могли этого не знать». Турникеты были полностью демонтированы. Небольшая будка, где когда-то сидел диспетчер, пострадала не сильно и превратилась во что-то, очень похожее на каморку, где можно было бы вздремнуть, — один труп, нелепо раскинувшийся на куче стульев и пледов был тому доказательством.
