В соседней комнате, в углу, по-змеиному свернулся резиновый чёрный шланг, на вбитом возле двери гвоздике висела застиранная до дыр проштампованная тюремная простыня. Особый запах витал в воздухе. Ко всему привык палач за долгие годы смертоносного ремесла, а вот к запаху самой смерти привыкнуть оказалось невозможно.

Он взял конец шланга, повернул кран и начал обильно поливать холодной водой крашенные серой масляной краской стены с деревянным красным щитом, похожим на пожарный, напротив двери (чтобы пуля ненароком не срикошетила) и железнённый портландцементом пол с таким же щитом под стеной (на нём заканчивался земной путь приговорённых к казни). Захотелось пить. Он нагнулся, поднёс шланг к лицу и, ловя на лету сухими губами упругую струю, стал пить долго, с явным удовольствием.

В ушах по-прежнему страшно звенело – невидимые струны, казалось, вот-вот лопнут от нечеловеческого напряжения. Воздух заметно посвежел, отчего алкоголь сильнее ударил в голову.

«Сволочь какая, этот Федоренко, – подумал майор, – гад вонючий, его бы сейчас сюда, вместо номерного».

Между тем за стенкой произошла привычная возня. Дверь, чуть скрипнув (опять не смазали, раздолбаи!), приоткрылась, и два мордоворота втащили через порог полосатого человека с завёрнутыми за спину руками. Он сам, взойдя на красную Голгофу, подломил колени, шепча что-то себе поднос, терпеливо перенёс процедуру медосмотра и покорно склонил стриженную под ноль, но уже начавшую обрастать светлорусым пухом большую круглую голову.

Ягго кивком головы приказал подручным покинуть помещение и вытащил из кобуры тяжёлый «Вальтер». Пистолет удобно лёг на ладонь, тёплая воронёная сталь немного успокоила нервы, но звон в ушах не прекратился. Более того, звук достиг верхнего предела, отчего даже мигнула лампочка.

Прищурившись, палач стал целиться в заветную точку – первый шейный позвонок. Что-то мешало ему, мушка плясала, и никак не удавалось поймать её чёткий контур – оказалось, капля воды спряталась на ресницах, превратившись в маленькую линзу.

Майор вытер рукавом гимнастёрки мокрый лоб и снова прицелился в человека. Что за оказия! Откуда взялась на шее приговорённого тонкая чёрная полоска, ломающая годами выверенную траекторию правильного выстрела? Палач нагнулся, чтобы лучше рассмотреть неожиданно возникшее препятствие: суровая нитка опоясала худую шею, её тянул книзу небольшой нательный крестик.

«Никак, верующий? – мелькнуло в мыслях ката. – А, может, действительно он ни в чём не виноват, и я сейчас совершаю не акт возмездия, а убийство? Гадина какая этот Федоренко! Сволочь! Все сволочи! И я сволочь! И вот он тоже сволочь! Прикидывается только невинным. В затылок его, собаку, сделать? Врёшь, сука, никакой бог тебе теперь не поможет!»

Распаляя себя, палач вскинул руку с пистолетом и, почти не целясь, нажал на курок.

Одновременно с выстрелом лопнула и струна, оглушительно звеневшая в ушах. Стало слышно, как журчит из шланга вода, – кран не был закрыт до упора.

Измождённое тело лежало на мокрых досках в неестественной позе с вывернутыми назад руками, запястья сковывали блестящие ободки наручников. Кат убрал пистолет в кобуру, пошарил по карманам синих галифе с алыми кантами и вытащил оттуда позолоченный серебряный портсигар с именной гравировкой. Портсигары дарили чекистам к тридцатипятилетнему юбилею в декабре прошлого, 1952-го, года. Тогда же, под звуки нового чекистского гимна, в котором их называли «любимцами Сталина, питомцами Берии», вручили Ивану Петровичу и орден Красной Звезды.

Тихо, почти неслышно, вошёл в комнату тюремный врач. Он присел на корточки, подёргал за наручники и так же тихо вышел.

Расставив широко ноги, Ягго закурил, взял шланг и смыл струйку алой крови, вытекающей из маленького пулевого отверстия под затылком убитого им человека. Вода смешалась с кровью, сделалась розовой и потекла по серому цементному полу к центру комнаты широкой полосой. А вот розоватая пенка показалась из уголка плотно сжатого рта бывшего номерного.

Ягго смыл и её.

Тщательно ополоснув рабочее место от кровяных брызг, офицер по особым поручениям отстегнул наручники, сорвал с гвоздика простыню и обмотал ей голову казнённого, обратив внимание на то, что покойник стал совершенно седым.

После того, как напряжённую тишину вспорол пастушьим кнутом громкий выстрел, оцепенение за столом спецкомиссии сменилось неестественным оживлением. Все были готовы к такому финалу, но для каждого миг, разделяющий жизнь и смерть, стал неожиданным, как неожидан он для любого из нас.

– Почему заключённые у вас вешаются? – перекладывая бумаги, спросил у Гапонова прокурор.

«Уже фуганули. Кто?» – подумал начальник тюрьмы, а вслух сказал, обращаясь к доктору:

– Товарищ Колесников интересуется, ково там Шульман замастырил?

– Так он, это, вены себе отворил, – ответил врач, заполняя протокол. – Пойду номерного гляну, полагается удостовериться.

– Глянь, глянь. А Шульмана, Константин Борисович, на ноги, как хочешь, поставь – к Первомаю смотр наглядной агитации по учреждениям и, кроме Шульмана, некому художественно обозначить наши достижения. Говорят, сам Лаврентий Павлович в жюри участвует, а у нас Шульман без рук.

– Не тюрьма, а гестапо какое-то, – недовольно проворчал прокурор. – Он что, художник?

– По Ленинградскому делу проходит, – с готовностью стал рассказывать полковник, – а рисует от природы – они же, извиняюсь, талантливы, шельмы, как черти. И откуда только что берётся…

– Кто его допрашивал? – перебил Гапонова прокурор.

В это время вошёл в комнату палач. Вид его подействовал на присутствующих угнетающе: мокрые спутанные волосы упали на выпуклые глаза, налившиеся кровью; мертвенную бледность вялых щёк оттеняла щетина недельной давности; блуждающий взгляд остановился на прокуроре. Тот занервничал, выронил авторучку, поискал её по столу среди бумаг и, не глядя в сторону палача, сказал:

– В общем-то, тут всё понятно, протокол готов, давайте в акте подписываться.

Первым расписался кат, за ним – медик, потом – начальник тюрьмы, и завершил процесс Колесников. Капитан из МВД аккуратно собрал бумаги и спрятал их в полевую командирскую сумку, висевшую сбоку, возле кобуры, на кожаном ремне через плечо. После чего спросил у Гапонова:

– Родственников уведомлять будем?

– Там, – Гапонов кивнул на сумку, – сами разберётесь. Так и так им тело никто не выдаст.

Тем временем контролёры, притащившие зэка на расстрел, оперативно накрыли столешницу довоенной клеёнкой, чьи многочисленные трещины и изгибы напоминали географическую карту сильно пересечённой местности. На клеёнке тут же появились фарфоровые тарелки, гранёные рюмки кверху юбочкой, вилки, ножи и ложки. Вкусный запах тушёного мяса поплыл над людьми. Запотелые бутылки зелёного стекла с облитыми сургучом головками завершили композицию – водку «Московскую» предпочитали везде, от Кремля до тюрем.

– Ивану Петровичу в стакан, – подсказал капитану, взявшемуся разливать, Константин Борисович. – Полнее, полнее, пожалуйста.

Стула для Ягго не нашлось, поэтому кат выпил стоя и сразу же, не закусывая, самостоятельно наполнил стакан снова.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.