Переход от весеннего ликования к осенней мудрости, от упоения любовью и гастрономией к почти келейному уединению пророка и святца, от дивности вечернего Санкт – Петербурга к одинокому скитанию среди холмов и и полей и околоозерных дубов – вот прелесть, густота жизни, ее мадригал и ее проповедь.: «Жизнь полюбить больше, чем ее смысл».

Ведь к этой золотой мере жизни стремился герой романтической поэмы Пушкина Алеко – как и Пушкин, русский скиталец, который никогда не смог уйти от своей бунтующей души. И здесь Пушкин чувствовал себя в заговоре с героем против сплоченной посредственности, которая под видом полного благополучия в сущности стремится к созданию «усмирительной» клетки для человека – как узника чужой души и данника чуждой воли.

Когда Пушкину дали камер – юнкера, он скрежетал зубами, а в семье жены ему говорили: «Наконец – то вы как все. У вас есть официальное положение».

Мундир придворного до крови натер ему шею. Необходимость быть как все, подчиняться или подчинять, измучила его. Он хотел представлять себя без чинов и санов. Как и Суворов, «победы брать своей саблей»

Спустя столетие другой русский поэт, Блок назовет Пушкина «сыном гармонии». Ибо везде Пушкин хотел видеть Жизнь, Тайну, Чудо.

Самый пластичный русский поэт. Легко, грациозно и непринужденно он поднимается из глубины платоновсой философии к иронии и насмешке Лафонтена, от слегка фривольного (куртуазного) стиля Грасиана к библейскому (православному) пафосу, от торжественной риторики Державина к сарказму «фернейского циника», от скабрезности Булгарина к высокому коленному патриотическому благоговению Ломоносова:

«И забываю мир – и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем».

Пушкин – поэт исторической гармонии, поэт Мысли и Разума. Сын своего рационалистического века, завещающий своим умом грядущим поколениям (то есть моему поколению в том числе) то имущество, которое будет служить всегда предостережением:

«Напрасно я бегу к сионским высотам,

Грех алчный гонится за мною по пятам»

Вряд ли я допускаю опечатку, если обозначу авторскую позицию – стихи Пушкина одинаково нужны для сильных и слабых мира сего, для богатых и нищих, дервишей и каликов, для школьника и президента, студента и премьер – министра. Они – стражник первичного психического и мыслительного генетического материала, генетического кода нации, однажды вскрытого в истории библейским анатомическим ножом: «Любое процветание силою берется и применяющие усилие восхищения достойны» (Матфей).

Его поэзия заставляет задуматься с первых нот произношения, ибо она прорывает планктонную блокаду двуногих особей, болезнь рода человеческого – нищету дух и грошовый уют, когда «…копейка есть солнце в жизненной орбите»– бледная пыль на лице Вечности: проявляется золотым ключом апостола Петра, открывающим врата рая, магическую Державу, пробуждающую в человеке Жажду к победе, Волю к победе, Саму Победу: «Я дам ключ тому, кто увидит дверь» (Библ.). И тогда, будет именно так: «…И прежний Илион восстанет вновь из праха. Быстрее, чем он был разрушен и сожжен. А отпрыск Гектора займет Приамов трон» – Жан Расин.

Его поэзия дерзкая и самовольная, предлагающая сломать «иглу Кащея», образное народное воплощение силы духа и силы цели, совершить подвиг Геракла, достав из сада Гесперид золотые яблоки, сродни живой воде, дающей вечную молодость, дерзость, страсть. Она согрета лучами разума и говорит она голосом правды. И не допускает, чтобы Родина была «погублена деревянным конем» – сдать империю врагу (по примеру гибели Трои):

Кому порок наш не беда?

Кто не наскучит никогда?

Можно безоговорочно сравнить стихи Пушкина с лоцией, подробной картой позитивного мышления и и настроения, духовным талисманом для тех, кто носит в своем маленьком сердце собственное величие. Поэт отдает частицу души и себя, отделяя тень, страхи и сомнения от мыслей и духа. Говоря словами У. Шекспира, он «Смуту преодолевает противоборством» и авторским дополнением – энергичными и с искренней историей сюжетами, заквашенных на древней эволюционной семантической аллегории: «Кому не ведомы дороги тому судьба и крыльев не дает».

Он не устилал свой дом эвбейским мрамором и «золото копий Соломона» ему было неведомо. Он расцвечивал сердца и ум граждан плодами поэтического просвещения, потому что знал, что «не камни или дерево служат основанием государству, а ум его граждан».

И как Архимед некогда, (согласно преданию, когда Архимеда натирали маслом, он продолжал чертить формулы математики на своем смазанном теле), Пушкин позволил засверкать культуре нации ярче, выразительнее и убедительнее:

Имеет сельская свобода

Свои счастливые права,

Как и надменная Москва.

Будем вместе с Пушкиным пробираться через торосы и дебри действительности исторического водоворота и находит себе дорогу на зарастающих дремучеством тропках познаний. Всходит на горные скалы истории, чтобы распознать давний путь и тем самым рассеять темноту будущего, дабы избежать в нем добровольное сожительство как добродетели и порока, так и свободы, и рабства или не «желать другим того, чего не желаешь себе». И понимать, что окружающий мир безразличен к вам, его не интересует кто вы такой и что вы такое. Он спокойно дает вам деградировать и падать, как было подмечено еще в древности: «кто не приобретает новых знаний, тот теряет и старые».

Будем возвышаться образом Просителя милости на мосту мимо проходящих вечных странников – Аристотеля и Платона:

«Нас тянет к тем, кто душу обнимает,

Нас не сгибает, не ломает.

Он просто станет рядом,

Согреет добрым теплым взглядом».

Приличные такому случаю мысль:

«Многому я учусь у Пушкина, он мой отец, и у него надо учиться». – Л. Толстой.

«Он упрям, как осёл, как все эти русские мужики!» – восклицали с негодованием его оппоненты (Ломоносова).

Изречение Достоевского про русского мальчика: «Дайте ему карту звёздного неба, и наутро он вернёт вам её исправленной». Национальный характер, воспетый Суворовым: «Нам мало одного! Давай нам трёх, шестерых, десятерых! Всех побьём, повалим, в полон возьмём!»

Язык былин и летописей русских: «…В эту минуту Олег мог спросить: «Кто более и славнее меня в свете?» – эпизод прибития воинского щита к воротам Константинополя.

Иван Алексеевич Бунин писал: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то жили, которую мы не ценили, не понимали – всю эту мощь, богатство и счастье». А Ключевский заметил: «История – не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, но сурово наказывает за незнание уроков».

Знакомясь с историей своей страны, мы в какой-то степени знакомимся сами с собой. А это, поверьте, очень важное знакомство. Ведь писал однажды Лев Толстой:

« Я хочу образования для народа только для того, чтобы спасти тех тонущих там Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых. А они кишат в каждой школе».

Отметим, что текст книги построен на явлении «каскадности», разносмысленности авторских размышлений, когда одни строки читаются легко, без напряжения, а иные требует работы мозжечка, напряжения ума. Также автор намеренно сохранил повторы, возврат к уже высказанным ранее суждениям, по причине многомерности тематики, материала и пушкинских текстов.