Вот как написал Л. Толстой: «Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека. Огонь этот жжет, греет и освещает. Настоящий поэт сам невольно и с страданием горит и жжет других. И в этом все дело».

Глава 1

«Он царил над куполами России»

Его стихов пленительная сладость

Пройдет веков завистливую даль,

И, внемля им, вздохнет о славе младость,

Утешится безмолвная печаль

И резвая задумается радость.

(Пушкин о Жуковском. А разе не о себе!?)

Пушкин словно царил над куполами России, врезаясь своей божественной лирой в поднебесное пространство, нравственные и духовные истины излагая сильным и поэтическим образом. Он явил себя сильным духом, способный вынести всё с гордо поднятой головой и без жалких слов и сделок с совестью испить «жажду бессмертия», услышавшего и принявшего этот призыв природы, изложенный Мишелем Монтеном: «Освободите место другим, как другие освободили его для вас» («Опыты». Монтень):

Я дело стану петь, несведомое прежним!…

Я тайности свои и небеса отверзу,

Свидения Ума Священного открою.

В том, ему современном мире, Пушкину было тесно. Однако, из уст его раздавалась благодарность жизни, мужественному пути, прямому и простому, по которому он шел, помыслам, которыми горела душа, небу России, которое звездами грело надежду.

Он движим был не гордыней состязания с Творцом, но смирением и благодарностью за то, что удостоился стать Его подмастерье. И если Создатель впрямь сотворил человека по Своему образу и подобию, то феномен деяния – одно из наиболее очевидных доказательств Его существования. Ибо «образ и подобие» подразумевают, помимо прочего, жажду творения суверенного мира– точнее, эстафету деяний суверенного мира – от «сегодня,», теперь» к «завтрашнему», грядущему: «Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,//Храните рукопись, о други, для себя!» – Пушкин.

Вот и последний свой приют – свою « нетоплненую квартиру» – великий поэт с русскими корнями нашел на отеческом погосте с незатейливым холмиком, без мраморных колоннад и античных скульптур:

Где сыну огненного Феба,

Любимцу, избраннику неба,

Не нужно дров, ни камелька; – В. Кюхельбекер

Живой и теплой наградой стала для него неувядающая память потомков: «Ибо вечность – богам» (И. Бродский).

Могила А.С. Пушкина.

Ему не было равных ни по роскоши формы, ни по ценности содержания. Тема «естественного человека» в русской просветительской поэзии. Палитра и поэтика доблести. Остановился Карамзин в написании «Истории Государства» о том, что при избрании Романовых шесть Пушкиных подписали избирательную грамоту…да два руку приложили за неумением писать: «Водились Пушкины с царями;//Из них был славен не один» («Моя родословная». Пушкин).

Нравственно – патриотический светильник, который не скрыть и не утаить. Родник и источник, из которого изумленная Русь черпала свои потоки радости и гордости. Своей лирой добывал с неба вечный огонь и осветлял им русскую землю, и живущих на ней:

Чуть слышится ручей, бегущий в сень дубравы,

Чуть дышит ветерок, уснувший на листах,

И тихая луна, как лебедь величавый,

Плывет в сребристых облаках.

Пушкин расположил свою поэзию в царстве возможностей и свободной воли, не торгуя совестью ни пред Творцом, ни пред венценосцем, ни «пред бледной нищетой» (Пушкин). Он сумел поэзией ухватить неуловимый нерв времени, который правит людьми, развить его в направлении безграничного потенциала человека – роста представления о важности свободы, веры и своей религии. Он все помнил. Все собирал по краям и крохам. Все, чем Россия жила и думой, обеспокоенной о грядущем, размышляла:

Ходить превыше звезд влечет меня охота

И облаком нестись, презрев земную низкость.

Едва ли не каждая строчка поэзии – это познавательное, историческое и лингвинистическое, экспоненциональное развертывание. Глубокая и острая как наконечник копья мысль, роскошные поэтические образы, испепеляющая полнота жизни, увлекательное, неотразимое по силе воздействия лирическое обаяние, бьющая огненным фонтаном действительность – классический поэт по эстетическим и нравственным чувствам:

Стадам не нужен дар свободы,

Их должно резать или стричь,

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

И каждая строка – соловей, льющий свои песни, не ждавший ни похвалы, ни рукоплесканий, чтобы творить благодеяния, воспевать историю России, ее простое и гордое величие, безнадежную влюбленность в ее непосредственных и добрых людей – и не из прихоти и каприза, а добровольно, ибо было в древности подмечено: «Чтобы взойти солнцу, нет нужды ни в молитвах, ни в заклинаниях, нет, оно вдруг начинает посылать свои лучи на радость всем».

И запретить ему петь смогла только ночь… А мир восславил и обессмертил и Его судьбу, и Его стих, ведь в ладу с этим миром Он жил:

Помни о мире- со временем проверишь,

Что этим миром сам себя ты хранишь.

– О. Хайям

В калейдоскопе жизни Пушкин сумел выбрать свой неповторимый ракурс: силу творения и силу духа, неприятия лжи и лицемерия. Просто пленил нас своими персонажами, заставил склониться перед их радостью и болью, доблестью и порывом.

Он знал, как практиковать добродетель и знал, как ее описать:

Любите самого себя,

Достопочтенный мой читатель!

Предмет достойный: ничего

Любезней, верно, нет его.

Он – подлинная и вечная принадлежность русской культуры. Он сознавал себя ее составляющей, слагаемым. И был убежден… он верил, что язык есть вещь более древняя и более значимое, чем государство и политика. И что стих его, проза его служат людям – и не только «тогда», но и будущим поколениям.

Ясно ощущаемая патетика поэзии, выражение духовности как глубоко внутреннего состояния делают ее воплощением национального русского мирочувствования. Жемчужная пушкинская рулада благодаря своей внутренней значительности, духовному наполнению и нравственному содержанию воспринимается как монументальное творение: «Есть два вида знания: одно – словами выражаемое, другое – точное, понимаемое духом, но не вложенное в слова. Даже нельзя пояснить словами, как это понимание происходит, но оно поистине прекрасно» – Семь Великих Тайн Космоса. Николай Рерих.

Применим метафору, корнями уходящую в древнюю эпоху – «Лук Одиссея подвластен только Одиссею». И только сам «хозяин поэтической Итаки» может натянуть тетиву лука, а не всякого рода пигмеи (пример тому из «Одиссеи», когда пьяные, похотливые и алчные женихи пытались совладать с луком царя гомеровской Итаки). А это и сам Пушкин проводит незримую «божественную» связь от тех «былых времен» до своей жизненной агоры. «блистая душевною твердостью»: «Толпа жадно читает исповеди, записки, потому что в низости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего: он мал, как мы; он мерзок, как мы. Врете, подлецы: он и мал и мерзок не так, как вы, – иначе!» (из Письма Пушкина Вяземскому).

И понимаем мы, что не каждому смертному выпадет (это- вне времени) редкостное послание судьбы – собственное полное обладание (излучение) тримерией бытия – слитностью пространства, звука и света, в котором оживает Время, способное хранить душу «сурового славянина…слез не проливающего» (Пушкин о себе), сохраняющего мужество в суровых испытаниях. Это позволено гениям. Это было позволено Пушкину.