Все снова расцвело! Я жизнью трепетал;

Природы вновь восторженный свидетель,

Живее чувствовал, свободнее дышал,

Сильней пленяла добродетель…

Хвала любви, хвала богам!

Вновь лиры сладостной раздался голос юный,

И с звонким трепетом воскреснувшие струны

Несу к твоим ногам!..

Эта особенность художественного дара, когда Пушкин с виртуозным мастерством превращает обычный мир в поэтический волшебный замок Монсальват времен короля Парсифаля, притягивающий своей загадочностью и таинственностью

А в нем, волею и воображением поэта, разместилась галерея подлинных персонажей и исторических, сказочных образов на основе документов, литературных источников и по воображению. И все говорит о таланте, развернутого с небывалой фантазией и размахом, и перед нами как бы предстает автопортрет самого Поэта кисти монументального живописца Альбрехта Дюрера, объединенного композиционно со своими персонажами и героями:

Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном,

Клюет, и бросает, и смотрит в окно,

Как будто со мною задумал одно;

Зовет меня взглядом и криком своим

И вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер…, да я!..

Пушкин сближает прекрасный мир античности, добрую атмосферу русских сказаний и нравственную евангельскую риторику. Выражено это все убедительно властно, наглядно и натурально, как лобное место возвышения человека в качестве преобразователя мира без теней Авеля и Каина, по законам милосердия и любви. Создаются захватывающие истории, которые можно (в квинтэссенции) длить до идиллической бесконечности, порождая стили и образы, временные и вечные алгоритмы, имеющие нескончаемые потоки в человеческом бытии и звучащие симфонией в душе: «Общаться с теми, от кого можно научиться. Да будет твое общение с друзьями школой знаний, а беседа – изысканно приятным обучением: смотри на друзей как на наставников и приправляй пользу от учения наслаждением от беседы» – Бальтасар Грасиан (1601–1658) – испанский прозаик-моралист.

Личность непреклонной воли и решительных действий, самовластно принимающий решения, но не к жизни сытой, а по вере, что у русского в крови, Маяковским отмеченный (парафраз под Пушкина): «Может быть, нарочно я в человечьем месиве лицом никого не новей. Короной кончу? Святой Еленой? Буре жизни оседлав валы, я – равный кандидат и на царя вселенной, и на кандалы».

Ассоциативно напрашивается исторический образ папы римского Юлия II, принявшего единолично решение снести старую базилику св. Петра и на ее место возвести самый большой в христианском мире собор св. Петра по проекту Браманте.

И проявляется далекое видение: темница с заключенным апостолом Петром, стражники, державшие цепи, которыми закован апостол. А в глубокой темноте в золоте расходящихся лучей фигура ангела, поднимающего Петра, а затем ведущего его из темницы к выходу мимо ячеек мрачной решетки( символично, "золотой век России" как бы в железной клетке сегодняшней?). И симметрично, другой библейский сюжет, когда алчного сирийца Гелиодора, грабящего Иерусалимский храм, изгнали небесные воины, спустившиеся на молитву настоятеля. И достоверный, исторический, когда папа Лев IV остановил своим благословением пожар в квартале Борго, близ папского дворца. Такой же, как и на картинах Рафаэля, в стихах Пушкина мы находим победоносный, жизнеутверждающий проект, победу добра над злом, света над тьмой, правды над ложью, и еще торжественнее – победу праведных сил небесных( духа и души русского народа) над темными и злобными земными, как и внутри "осажденной крепости" – России, – так и извне:

Среди святых воспоминаний

Я с детских лет здесь возрастал

Мудрость нашего времени, мудрость большой человеческой мысли… она в пушкинской фразе:

Так нас природа сотворила,

К противоречиям склонна…

Быть может, он для блага мира

Иль хоть для славы был рожден

Размышления и впечатления современника о А. С. Пушкине- «В глухонемом веществе заострять запредельную зоркость»:

«Пора и мне… пируйте, о друзья!

Предчувствую отрадное свидание;

Запомните же поэта предсказанье:

Промчится год, и с нами снова я,

Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к нам».

Поэт выстроил эмоционально сильную драматургию великого времени, своей эпохи – вторжение культуры в самые низы жизни:

Здесь тягостный ярем до гроба все влекут,

 Надежд и склонностей в душе питать не смея,

 Здесь девы юные цветут

Для прихоти бесчувственной злодея.

Как тогда, на заре новой эры, «…Иисус увидел человека, сидящего у сбора пошлин, по имени Матфея, и говорит ему: следуй за Мною. И он встал и последовал за Ним». (Мф.)).

(Иисус увидел мытаря Левия (Матфея) у ворот неприметного Капернаума и призвал его на апостольскую службу).

И простой человек пошел за стихами Пушкина, потому что это были глубоко человечные идеалы Высокого духовного Возрождения, в чем так нуждалась николаевская эпоха.

Он любил растворять женственность в пространстве, погружая в густой воздух из цвета и света трогательных слов и чувств, как впоследствии у Пьер-Огюст Ренуар. (Купальщица в шляпе, лежащая на траве), описывал яркие природные состояния, как впоследствии у Клод Моне в картине «Стог сена на закате близ Живерни»

На мотивах поэтического муара, по аналогии с барокко, подобно Караваджо, выхватывались из фона лица и эпохи, тотально менялись декорации и нравы, будничная жизнь переплеталась буйволовой кожей с золотым тиснением в жемчугах и изумрудах, растворялась в винах сплошь янтарных и замирающих каденциях сладкозвучных напевов, на мраморных столах разбивались кувшины с пьянящим напитком и выбрасывались золотые кубки, а гордый менуэт флиртовал, приглашая сладкоголосых фей весело отдаться своему насильнику.

Музыканты ( Караваджо)

Это была смелость. Его смелость вызывала неописуемый восторг. Дар блестящей поэтики поражал современников текстами изящными и ясными, доводил состояние до ощущения космического полета, устремления фантазий в небеса, эмоциональной восторженности. Будто кружится в ритме вальса последний луч солнца, прощаясь до утра, волшебная ночь опускается на землю… об этом и о многом другом говорила нежная лира поэта: