В воскресенье утром Надежда Петрова приняла твердое решение похудеть. Такие решения принимались и прежде, но то ли были не столь твердыми, то ли все эти диеты придумывали какие-то вредители: несмотря на мучительные старания, ожидаемый эффект хронически отсутствовал. Хуже того, наблюдался сдвиг в обратную сторону – стрелка напольных весов уже не выходила из-за отметки, сделанной Надеждой на шкале красным маркером. И неуклонно сдвигалась все правее. Сильно мешали достижению цели и всякие подлые неожиданности: то на работе корпоратив, то у подруги юбилей, а то и, страшно сказать, Новый год неожиданно подкрался.

Но на этот раз Надежда была преисполнена решимости: теперь или никогда! При виде показаний весов после вчерашнего застолья у соседей хотелось рыдать белугой. С Кузькиными они с мужем давно дружили, и отказаться от приглашения на юбилей Геннадия, главы соседского семейства, поводов быть не могло. Поначалу Надежде казалось, что она устоит: салатики-грибочки, икорка-буженинка, селедочка под шубой… Всего по чуть-чуть, и вроде нормально. Но вскоре коварная Кузькина стала пускать в ход запрещенные приемчики: после артподготовки в виде горячих пирожков и корзиночек с креветками ударил внезапной атакой заливной осетр, вслед за ним тяжелым танковым клином накатил восхитительный холодец. И напоследок сокрушил все мощнейший авиаудар фугасами горшочков с запеченной бараниной. Отдельные еще уцелевшие желудки гостей добил мотопехотный полк шоколадных пирожных при поддержке клубники со взбитыми сливками. Во втором часу ночи Петровы чудом вырвались из окружения, переползли через лестничную площадку и в полном изнеможении рухнули спать.

«Опять сорвалась! – злилась Надежда на себя и на соседку. – Черт бы побрал этот холодец, пирожки и все остальное. Две недели страданий на огурцах псу под хвост, а ведь почти уже наметился прогресс. Но вот умеет же Людка готовить! Попробуй не обожрись такой вкуснятиной». Насчет прогресса она себе льстила, и сама это понимала. Но после вчерашнего даже не смогла застегнуть любимую парадно-выходную юбку, а это уже было фатально.

Вадим Петров тоже пребывал в расстроенных чувствах, но недолго. Вчера уничтожить все запасы спиртного у Кузькиных оказалось выше человеческих сил, и Петров вспомнил, что Гена настоятельно приглашал на воскресную реанимацию. «Справлюсь у Генки с Людой, как их здоровье», – крикнул он супруге и удалился к соседям. Часа через полтора вернулся в сильно приподнятом настроении и с порога сообщил, что деликатесов от вчерашнего банкета осталась еще прорва, и Кузькины ждут их на ужин. При упоминании о еде Надежда непроизвольно икнула и метнула на мужа свирепый взгляд. К этому моменту она уже полностью созрела для оглашения приговора.

– Слушай сюда, Петров. Мы прекращаем жрать. С сегодняшнего дня. Понял?

– Как это? – Вадим оторопел. – Совсем прекращаем, что ли? А как же…

В глазах мужа отразилась боль, как если бы Надежда сообщила, что они никогда больше не будут заниматься любовью. Она поняла, что взяла, пожалуй, слишком круто.

– Жрать прекращаем после шести вечера, строго. В остальное время – умеренно можно, но после шести чтоб ни грамма, хоть под пытками. Это последний шанс. Ты же не хочешь, чтоб твоя жена стала похожа на свиноматку? Самому противно будет. А ведь именно к этому идет, и быстрыми темпами. Нет, ты, конечно, можешь и дальше брюхо наращивать, – Надежда похлопала мужа по довольно солидному «символу благосостояния», как Петров называл свой заметно увеличившийся за последнее время живот. – Но в течение дня, а вечером приготовься, что после шести холодильника у нас как бы нет.

Петров немного расслабился. Подобные пламенные речи он слышал уже не раз. Но если жена хочет худеть, то почему страдать должен он? На это Надежда горячо возразила, что муж просто обязан поддержать ее в тяжелом испытании. Ведь клялся же: «и в горе и в радости…»

Тут позвонила по телефону Людмила и спросила, придут ли Петровы на ужин. Надежда начала лихорадочно соображать, как бы повежливее отказаться, но соседка вдруг сообщила, что к ним едет Кузькина мать, то есть свекровь. А с ней еще бригада родственников – вчера они по какой-то причине не смогли, поэтому первая серия банкета была организована для друзей, а сегодня намечается «семейная» часть. Петрова восприняла эту информацию как знак свыше. Нежелание мешать семейному празднованию – вполне убедительная причина отказа, Людмила не стала настаивать и уламывать и быстро распрощалась. Как показалось Надежде, с явным облегчением.

Первый вечер дался довольно легко: организмы были набиты калориями с большим запасом. Петровы отошли ко сну, обменявшись благостными уверениями, что все будет хорошо. На следующий день, придя с работы, как обычно, позже жены, Петров обнаружил, что дверка холодильника вполне профессионально опечатана полоской бумаги с надписью «Закрыто до 7:00». Петров потрогал бумажку, осознал, что все серьезно и загрустил. Он был согласен, что супругу надо поддержать, но не до такой же степени! Она считает себя толстой, а не он, ему-то за что страдать? Обидно как-то.

Да и кто вообще придумал эту дурацкую заповедь: не есть после шести вечера? Работники умственного труда в шесть еще только покидают свои конторы и оказываются дома где-то в районе семи, а с заходами в торговые точки – еще позже. Так что ужин у них начинается в среднем примерно в восемь вечера. Пролетарии уходят на работу раньше и приходят раньше, но все равно за стол раньше семи никто не садится. Зато и спать рабочие и колхозники заваливаются существенно раньше интеллигенции, так что интервал между приемом пищи и отходом ко сну у них такой же, если не меньше.

Вадим пришел к выводу, что установку не жрать после шести придумали мающиеся от безделья жены всяких новых русских, насмотревшиеся гламурных журналов и страдающие по модельной внешности, потому что страдать им больше не о чем. Но женщины модельной внешности Петрову не нравились, пресловутые 90-60-90 его абсолютно не впечатляли. Для Надежды же заветные цифры были как маяк в ночном бушующем море, и мнение мужа рассматривалось от силы как совещательный голос. Покушать она, мягко сказать, любила, но постоянно яростно сражалась с природой, причем сражения позорно проигрывались: к идеальным с точки зрения глянцевых изданий размерам не получалось подобраться даже близко. Все время имел место сильный перекос, тяготеющий к уравниванию всех трех параметров в районе отметки в сто сантиметров. Петров жену и такой любил, о чем регулярно вполне искренне заявлял. Хотя, если уж говорить о размерах, ему больше импонировали бы цифры 105-65-105.

Вот у Людки Кузькиной подобных заморочек не было. То ли она сама умудрялась не злоупотреблять своей же обильной стряпней, то ли знала какой-то секрет и из принципов женской дружбы им не делилась, то ли от природы имела такую несгибаемую конституцию – факт оставался фактом: соседка всегда выглядела стройной и подтянутой. «Не всем дано, Надюха, – утешал жену Петров. – Некоторые, вон, всю жизнь водку цистернами хлещут и живут до девяноста лет. А кто-то может за год спиться и ласты склеить под забором. Человеческий организм – дело темное. Кому что на роду написано…»

Петровы в полном молчании посмотрели телесериал, который как-то плохо воспринимался за пустым столом. Несколько раз Вадим по привычке порывался двинуться на кухню, но Надежда сурово грозила пальцем. Сама она избегала даже смотреть в сторону кухонной двери.

Ночью сон долго не шел. Петров ворочался, отгоняя от мысленного взора образы еды. Особенно ярко представали яства с субботнего застолья у Кузькиных. Судя по громкому урчанию в животе супруги, ей виделось то же самое.

Наутро Вадим и Надежда вскочили одновременно – по звонку будильника ровно в семь – и не сговариваясь ломанулись к холодильнику. Завтрак в этот день был, будто перед дальним походом. Вадим смел даже полкастрюльки овсяной каши, которую всегда недолюбливал. Надежда не препятствовала, лишь заметила, что впрок нажраться еще никому не удавалось. На работе Вадим постарался отобедать как можно позже и как можно плотнее, а по дороге домой еще усилил эффект парой беляшей у метро. Но это помогло не сильно. К девяти вечера уже началось какое-то томление и зуд, Вадим нервозно расхаживал по квартире.