– Нет, не она. Мне показалось… Была уверена, что в соседнем отсеке кто-то есть.

Проснулся Райли. Ветряная мельница его маленьких ручонок пришла в движение и немедленно шлепнула по голове брата. Морган в первый момент удивленно открыл глаза, но тут же от горя зажмурился и широко раскрыл рот, готовый заявить протест против такой несправедливости. Повисла короткая пауза – Морган делал глубокий вдох, старательно наполняя легкие воздухом, который явно собирался употребить на что-то очень и очень громкое. Когда он наконец закричал, протяжно и прямо в лицо брату, крошечная мордашка Райли тут же скуксилась, и пришел его черед набирать в грудь воздуха. Скорбные завывания зазвучали с удвоенной силой. За несколько секунд возмущенное крещендо достигло своего пика и моментально, как острые ножницы прорезают бумагу, оборвало ход мыслей Лорен. Она замахала руками, совершенно не понимая, что делать, с чего начать, кого из них выбрать. Двое плачущих детей на нее одну. Лорен знала, что нужно действовать быстро, она так много читала о расстройстве привязанности, о повышенном уровне кортизола у малышей в утробе и в первые месяцы после рождения. Нельзя игнорировать плач. Это вредит детям и сильно влияет на развитие мозга, последствия могут быть самые ужасные. А мальчики уже совсем разбушевались.

– Вы можете мне помочь? – обратилась Лорен к медсестре, чувствуя, как ее глаза наполняются слезами. – Пожалуйста.

– А вот этого не надо, моя лапочка. – Медсестра вытащила из коробки у кровати три тонкие бумажные салфетки и сунула их в руку Лорен, а затем повернулась, чтобы поднять Моргана – крошечное существо с побагровевшим от ярости лицом, из широко раскрытого рта которого вырывался звук, вызывавший острое желание заткнуть уши. – Тут и без вас довольно плакальщиков.

– Простите, – сказала Лорен. Она вытерла глаза, высморкалась и достала грудь, приготовившись кормить. – Не знаю, что со мной такое.

На то, чтобы подключить близнецов к источнику питания, у медсестры ушло, кажется, меньше тридцати секунд. Она направляла тело Лорен, приподнимала ее груди, помогла принять позу, позволявшую кормить обоих детей одновременно – по одному в каждой руке, точно два мяча для регби, – и подложила под руки подушки, чтобы не приходилось держать их навесу. Действовала она так ловко, быстро и методично, что Лорен задумалась, как это вообще делают без посторонней помощи.

– Ну вот, как у Христа за пазухой.

Медсестра уже собралась уходить, но Лорен окликнула ее.

– А у той женщины тоже близнецы? – спросила она.

Миссис Гуч открыла глаза. Она выглядела свежей и какой-то неправдоподобной, будто спящая красавица. Едва договорив, Лорен поняла, что в этой идиллии есть место только одному ребенку. Маленький Гуч лежал под боком у матери, и ничто не указывало на существование второго.

– Нет, – ответила медсестра. – У нее один. С близнецами у нас сейчас только вы.

Патрик принес вегетарианские суши, фрукты и горький шоколад.

– Спасибо, – буркнула Лорен, не чувствуя особой благодарности. Ей хотелось тостов – самых обычных, из простого белого хлеба.

– Тебе нужно что-то питательное, – сказал Патрик.

Лорен выпятила губу. Она заслужила право есть что хочет.

– Любая еда питательная. Сахар питательный. И алкоголь тоже.

– Ладно-ладно, госпожа всезнайка. В любом случае нужны витамины. Чего тебе хочется? Могу зайти в супермаркет и после обеда принести что-нибудь другое. Может, авокадо?

При мысли об авокадо Лорен затошнило. Хотелось чипсов.

Патрик сфотографировал ее со спящими детьми на руках и на мгновение повернул к ней экран телефона. На фото она выглядела одновременно истощенной и отекшей. Улыбка вымученная, волосы грязные.

– Только не выкладывай никуда. Выгляжу ужасно.

Патрик поднял глаза от экрана.

– Ой, а я уже.

Посыпались уведомления о новых комментариях. Он снова повернул телефон, чтобы Лорен тоже могла прочитать.

Потом они поменялись местами: Патрик уселся в кресло у кровати и взял на руки близнецов, а Лорен его сфотографировала. Он выглядел совершенно как обычно. Казался немного уставшим, точно после легкого похмелья, но в целом был похож на себя. Некоторое время назад он чуть-чуть похудел, самую малость, но их общие друзья без конца твердили, как прекрасно он теперь выглядит. И где справедливость? Родителями стали оба, но пожертвовать ради этого своим телом пришлось только ей.

Патрик положил малышей обратно в кроватку, бережно, но без лишнего трепета. В первый вечер он трясся над ними так, будто это были не дети, а две тикающие бомбы, но теперь уже обращался с ними скорее как со спелыми фруктами, которые страшно помять. Он опустился в кресло, но продолжал одной рукой перебирать маленькие детские пальчики, робко напевая какие-то полузабытые песенки.

– Туда-сюда по огороду… хм-хм… водят хороводы… Кто там водит хороводы?

– Мишки, – подсказала Лорен.

– Разве?

– Мне кажется, да.

Она вспомнила, как мать водила пальцем по ее собственной ладошке, произнося эти слова, и почти испытала то детское радостное предвкушение, с которым ждала следующей строчки: туда топочут, сюда топочут и как защекочут! В памяти всплыли другие песенки: Джек и Джилл, Джорджи Порджи, дрозд, который клюнет в нос, – точно приоткрылась крышка давно забытой шкатулки с сокровищами. Лорен об этих сокровищах уже и думать забыла, а меж тем они все это время хранились у нее в памяти, ждали своего часа – когда их снова извлекут на свет божий и передадут дальше по цепочке поколений.

– Мишки? – недоверчиво повторил Патрик. – Но это же бессмыслица.

Лорен тоже потянулась к детской кроватке. Погладив Моргана по щеке, она несколько мгновений ощущала совершенное умиротворение. Какая же это простая радость – чувствовать, как крохотная ручонка хватает тебя за палец.

– Они дышат? – спросил Патрик.

Внезапный приступ паники.

– Конечно дышат.

Правда ведь? Они оба напряженно уставились на детей, но определить было трудно. Тогда Лорен пощекотала их, одного за другим, и те в унисон расплакались. Два таких похожих голоса, сплетенные в один, точно две цепочки молекулы ДНК, закрученные в единую спираль.

– Да, они дышат.

Лорен и Патрик одновременно рассмеялись, нервно, с облегчением, будто едва не случилось нечто невыразимо чудовищное, но, так как оно не случилось, никто из них не мог с точностью сказать, что именно это было. Земля уходила у них из-под ног, все менялось. Какой она будет, их новая жизнь?

Пришел анестезиолог, чтобы осмотреть Лорен. Потыкал в ее отекшие лодыжки белой пластиковой указкой, попросил свесить ноги с кровати и молоточком проверил рефлексы. Чувствительность полностью восстановилась. Какое же это облегчение – больше не быть наполовину парализованной.

– Вы уже можете вставать, – сказал врач. – Скоро придет медсестра и снимет катетер.

А вот катетера будет не хватать. Месяцами Лорен приходилось подниматься по семь-восемь раз за ночь, чтобы опустошить мочевой пузырь, сдавленный двумя растущими в ней младенцами. Ей даже нравилось, что с катетером об этом можно вообще не думать. Приятно ради разнообразия не чувствовать себя заложницей собственного организма и неконтролируемых процессов, которые в нем происходят.

– Когда мне можно будет поехать домой?

В палате стояла такая жара, что Лорен обливалась потом, а лодыжки все сильней отекали, кожа на них натянулась и залоснилась. Зачем вообще включать отопление летом? Тем более что лета жарче этого в Шеффилде не видели последние лет сорок. Помимо всего прочего, это же совершенно бессмысленная трата денег.

Анестезиолог пролистал свои записи.

– Ну, я смогу спокойно вас отпустить после того, как вы опорожните кишечник. Перистальтика пока может быть ослаблена, но…