– А вот это уже новости. Расскажи мне все.

Харпер остановила ее, ухватив за запястье.

– Нет, не могу. В смысле, это вообще-то была ложная тревога. Не о чем рассказывать.

– Тогда зачем рассказываешь?

Хороший вопрос.

– Не знаю.

Она все еще сжимала запястье Эми, и та, на мгновение опустив взгляд, едва заметно улыбнулась и вздернула брови. Харпер поспешно убрала руку, краснея. На теплой, мягкой коже Эми осталась маленькая розовая отметина, которую ей хотелось погладить. А может, и поцеловать.

– Прости, – пробормотала она и вгляделась в лицо Эми, пытаясь понять, что между ними происходит, если что-то происходит, конечно. Но момент, по-видимому, был упущен.

– Что-то я не пойму, Джоанна. Ты же всегда такая собранная, когда дело касается работы. Только что вон подошла и закрыла мертвому парню глаз. Вот этими вот руками. Я бы так не смогла.

– Ну, у всех есть свои уязвимые места. Самоубийство я еще могу вынести, но когда детей похищают… Меня это задевает за живое.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга и Харпер думала: вот оно. Сейчас Эми спросит, и я ей все выложу. Спросит: «Почему это задевает тебя за живое, Джоанна? У тебя ведь нет детей». А я скажу: «У меня была дочь. Но я ее потеряла. Я была совсем девчонкой и не понимала, чем это обернется. Даже не представляла, что у меня есть право выбора. Сама добровольно отдала ее, и это было все равно что отдать часть себя: руку или половину сердца. Я давно решила, что никогда не буду об этом думать, – пришлось, иначе не выжить. Но иногда забываюсь, вспоминаю снова, и чувство такое, что это было вчера, что я должна ее вернуть, иначе меня это будет грызть вечно. Хотя я уже на двадцать шесть лет опоздала со своими потугами что-то изменить».

Где-то позади них хлопнула дверь фургона. Последние полицейские расходились по машинам, принимая по рациям новые вызовы. Эми сказала:

– Слушай, мне надо успеть перекинуться парой слов с кем-нибудь из этих ребят, пока они не уехали. Давай как-нибудь встретимся и выпьем кофе? Завтра или на следующей неделе? Будем на связи!

– Да, конечно, – ответила Харпер, глядя вслед Эми, которая, с диктофоном, зажатым в кулаке, уже рванула за одним из полицейских. – Напиши мне! – крикнула она, но Эми была слишком далеко, чтобы услышать.

Они жили в одном из сотен прилепившихся друг к другу двухэтажных каменных домиков с двумя спальнями, что выстроились шеренгами на склонах восьми городских холмов. Их возводили в начале прошлого века для семей шахтеров и сталеваров, а теперь в них селились в основном студенты, молодые пары и бессемейные белые воротнички, искавшие жилье в приятном районе – не в центре, конечно, бюджет не позволит, но и не совсем уж на окраине.

Когда Патрик и Лорен решили съехаться, им посчастливилось найти дом, окна которого выходили не на еще один ряд таких же домов, а на маленькую рощицу, за которой, немного ниже по склону, лежало небольшое игровое поле, и еще чуть дальше – баскетбольная площадка. Из окон большой спальни на втором этаже открывался вид на долину и заброшенный лыжный поселок на вершине соседнего холма. Поселок смотрелся весьма уныло, но необъятное переменчивое небо сполна компенсировало этот недостаток.

Со своего места на низеньком диванчике у окна в гостиной Лорен не видела ничего, кроме этого неба, слепяще синего, но начавшего едва заметно тускнеть по краям, подернутого прозрачной дымкой перистых облаков и исчерканного белыми шлейфами самолетов.

Поток гостей, сразу после возвращения Лорен наводнивший дом, истощился быстро – на следующий день он превратился в тоненький ручеек, а сегодня утром и вовсе никто не приходил. В доме было совсем тихо. Младенцы спали, лежа бок о бок в переносной плетеной колыбельке, стоявшей на ковре. Прекрасные, безупречные создания. То, как они надували губки и причмокивали во сне, приводило Лорен в восторг, она вся светилась от гордости и обожания. Ей было жаль всех тех мамочек, которых она видела в роддоме, – ведь их дети были такими обычными, такими непримечательными. Скорее всего, другие матери ей завидовали. Оно и понятно, все хотят себе таких же идеальных малышей, как Морган и Райли.

На Лорен внезапно навалилась усталость. Она позволила себе закрыть глаза, и сознание тут же начало ускользать. Ничего не стоило провалиться в сон, но она заставила себя разлепить веки. Засыпать опасно, особенно когда дети спят. Что, если, пока она мирно дремлет, ни о чем не подозревая, в дом проберется похититель, схватит колыбельку и утащит с собой? Мальчики проснутся в чужом доме, вокруг чужие люди. А когда сама она проснется, вокруг не будет никого и ничего – только зияющая пустота там, где прежде было ее сердце. Лорен тяжело поднялась с дивана и, пройдя через кухню, подошла к задней двери – еще раз убедиться, что она заперта. На всякий случай вытащила ключ из замка и положила его в шкафчик. Затем вернулась в гостиную, проверила замки входной двери и только после этого села обратно на диван. Ее внимание тут же переключилось на окна. Внизу все закрыто. А наверху? Не осталось ли приоткрытым окно в ванной? Чтобы к нему подобраться, придется, конечно, повозиться с лестницей, но ведь в принципе через него можно пролезть? Лорен попыталась сама себя урезонить. Сказала себе: ты в безопасности. Ты можешь поспать. Если что, Патрик наверху. За несколько минут в дом никто не заберется. Она легла на ковер, накрыв колыбельку рукой. Еще не зажившая рана на запястье напомнила о себе пульсирующей болью, но, когда тело расслабилось, боль начала стихать. Веки Лорен сомкнулись.

С улицы донесся звук шагов, и она вздохнула, предчувствуя очередную порцию вежливой болтовни ни о чем с кем-нибудь из соседей или, если явилась жена еще одного приятеля Патрика с работы, неловких благодарностей за подарки. Она была им всем очень признательна и все такое, но именно в этот момент не испытывала ни малейшего желания общаться с кем бы то ни было. Может, притвориться, что не слышала звонка? Она замерла, прислушиваясь к дыханию близнецов, сопевших чуточку вразнобой: вдох-вдох, выдох-выдох. Шаги замедлились, затем остановились, Лорен услышала шелест бумаги. А потом человек за дверью, кем бы он ни был, развернулся и поспешил прочь – каблуки торопливо застучали по дорожке. Когда Лорен открыла входную дверь, она увидела лишь пустынную улицу, а на пороге – коробку, завернутую в подарочную бумагу. Коробку она подняла и занесла в дом.

Патрик, успевший спуститься на кухню, судорожно рылся в куче хлама на столе, что-то ища.

– Ты не видела мою зарядку? – спросил он, и в следующую секунду обнаружил ее под коробкой из-под пиццы.

– Очень странно, – сказала Лорен. – Кто-то оставил подарок под дверью и убежал, даже не постучав. Я слышала шаги.

Она протянула мужу коробку, завернутую в голубую бумагу с динозаврами.

– Ну-ка, давай посмотрим.

Патрик взял коробку в руки и, перевернув ее, обнаружил открытку, приклеенную скотчем. Пока он возился с открыткой, Лорен разорвала бумагу.

– Э-э-э, – протянула она, разглядывая подарок. – Ну, это что-то… новенькое.

Она держала в руках миниатюрную модель комнаты, вроде тех, что так нравились ее бабушке: как бы забавная сценка – животные в человечьих одежках, целая семейка, сидят за маленьким столиком и пьют чай. Лорен поднесла игрушку поближе к лицу, чтобы рассмотреть, и тут же отшатнулась: от ее липкой поверхности исходил едва уловимый, но неприятный запах, очень напоминавший запах мочи. Животные в комнатке оказались крысами, их вытянутые морды выглядели зловеще. Крыса-отец в деловом костюме курил трубку, а мать в розовом переднике с воланами подавала ему кусок торта, на который уставились дети-крысята. Совершенно одинаковые. Близнецы. Все они ухмылялись и глядели в сторону, точно замышляли что-то гадкое и с нетерпением ждали возможности осуществить свои планы. Модель была сделана из мягкого пластика и расписана вручную – художник поставил подпись на ярлычке, приклеенном к днищу. Ограниченная серия, 100 экземпляров. «Могли бы и посильнее ограничить», – подумала Лорен.