Нимфа глядела сквозь него, не шелохнувшись, не дёрнувшись от прикосновения щупалец.
— Не твоё дело.
Джонс выровнялся, прищурился и глянул ей в глаза: в отличие от остальных, Морской Дьявол не видел в них ничего, кроме выразительной темноты и пустоты.
— Ба! — воскликнул он, и щупальца его подпрыгнули. — Да эта птаха дорога тебе! — Дым смешался с издевательским смехом. — Потому предлагаешь себя вместо него? — Джонс пристукнул клешнёй. — Бездушным тварям вроде тебя чужды привязанности, забыла? — ядовито напомнил он и вновь зашёлся смехом.
Жемчужина медленно моргнула, взгляд плавно сместился к Джонсу.
— И вроде тебя.
Свистящий смех тут же оборвался. Водянистые глаза капитана полыхнули гневом, что-то звонко булькнуло в его «бороде». Один этот его взгляд мог стоить десятка словесных проклятий, но Жемчужина стояла ровно, и единственное, что чувствовала, — запах гниения.
— Кем ты себя считаешь? — резко возмутился Джонс, а затем чему-то ухмыльнулся, и щупальца на его лице успокоено обмякли. — Нет, — протянул Дьявол, — Джек Воробей получит своё до последней капли, сполна. Сто душ ему не набрать за три дня, а, когда придёт срок, я устрою ему чудный приём! — с одержимой радостью заверил Дэйви Джонс и, выпустив напоследок пару колец дыма, направился прочь.
— Стой, Джонс! — вспыхнула Жемчужина, но тот просто растворился в темноте. Затрепыхалось пламя в фонаре. Хранительница медленно перевела на него взгляд. Огонь извивался, дрожал, но успокаивался. В следующий миг звонко захрустело стекло, и от фонаря остался лишь покорёженный кусок металла. Тьма заполнила трюм.
Джек Воробей о подобной встрече и о присутствии Джонса на борту и не догадывался, иначе бы ни следа не осталось от его довольной удачным стечением обстоятельств улыбки. Он беззаботно постукивал пальцами по кружке, разглядывая ночь за окном: шторм всё ещё не утих, но капитан был вполне спокоен.
— Он придёт за тобой.
Жемчужина объявилась внезапно, так что Джек от неожиданности шарахнулся в сторону, выронил кружку, шибанулся коленом о комод и громко воскликнул:
— Дьявол тебя забери! — Она непонимающе склонила голову на бок. — Перестань являться, точно призрак!
— Но… я почти призрак, — растерянно пробормотала Жемчужина.
— Почти! — Воробей поймал это слово в воздухе двумя пальцами и кивнул: — Разница существенна. Уж поверь. Особенно для столь прекрасного создания, — чарующе заулыбался пират. — Но, быть может, дорогая, если ты в следующий раз постучишь или, скажем, скрипнешь доской, я не приму тебя за… всякую нежить.
— Ты и так меня за неё не принимаешь, — совершенно спокойно возразила мистерия.
— Нет… То есть, да. — Кэп закатил глаза. — В смысле, не принимаю сейчас, потому что, должен признаться, что ожидал тебя, но, если взять в целом и учитывая некоторые обстоятельства, твоё неожиданное появление можно расценить как попытку произвести впечатление, ну а я как человек, верящий в приметы, в самом деле могу принять тебя, прошу извинить за сказанное, принять тебя за… нечисть. — Джек Воробей умолк и, подведя глаза кверху и слегка шевеля губами, перебирал в голове сказанное.
— Не можешь, — спустя несколько секунд отрезала Жемчужина. Она тряхнула головой. — Мы говорим не о том. Джонс, он придёт за тобой.
Капитан Воробей усмехнулся, поднимая с палубы кружку, и с сожалением глянул на разлитый ром.
— Нет, — пират зубами выдрал пробку из бутылки и, прицелившись, плюнул её точно в старинную вазу в углу, — он дал мне три дня. — Ром вновь забулькал в кружке.
— Тебе не найти людей за три дня. — Воробей поднял задорный взгляд, но Жемчужина не дала ему поспорить. — Даже на Тортуге.
— Но попытаться стоит, — с усталой улыбкой развёл руками Джек. Странно, размышлял он, Жемчужина и не думала упрекать его в том, за какую цену он собирался выкупить свою душу у Дьявола. Даже в глазах Джошами Гиббса, человека далёкого от моральных идеалов, читался тусклый, но всё же укор в избранном способе: старпом молчал потому, что, откровенно говоря, не верил в успех всей затеи и предполагал, что Дэйви Джонс затащит Воробья за шкирку на «Голландца» следом за сотней прощелыг и Уиллом Тёрнером. А Жемчужину же это вроде бы устраивало. Может, подумал Джек, в ней говорит её предназначение — сохранить корабль любой ценой. На самом же деле, в тот момент о корабле Жемчужина думала в последнюю очередь.
— Почему ты не послушал меня? Почему не побежал? — прошептала она одними губами.
— Не брошу же я тебя на произвол судьбы! — возмутился капитан Воробей и добавил серьёзным тоном, глядя на хранительницу сквозь лёгкий прищур: — Я продал душу и гонялся за тобой десять лет не для того, чтобы вновь потерять.
Жемчужина или не захотела, или не успела ответить: корабль выбрался из бури, и взошла яркая луна. Дух знала, ей не удастся переубедить Воробья — удивительно упёртого в некоторых случаях.
Джек ещё долгое время, до глубокой ночи провёл за картами, уткнувшись в параллели невидящим взглядом. Мысли упорно возвращались к ней. Бежать и спасать собственную шкуру — для Воробья это был естественный и ничуть ни оскорбительный выход, да только в этот раз кэп нарочно гнал размышления о побеге прочь из головы. Жемчужина порой пугала, порой осаживала его так внезапно, — даже и не помышляя о подобном, — и совершенно точно не подходила ни под одну известную ему категорию дам, и при этом… вроде как заботилась о нём. Привыкнуть к этому было труднее, чем к бездонному взгляду её глаз. За все годы Джек прочно уяснил правило: лучший спаситель — ты сам. Он привык сам сражаться за собственную жизнь и выпутываться из немыслимых, но так необходимых пиратскому духу передряг. И теперь он бы не поступил с ней так, не оставил бы в каком-нибудь порту и уж точно — не смог бы забыть.
За размышлениями и бутылкой рома кэп не заметил, как голова отяжелела и сонливо опустились веки. Рука с кружкой медленно съезжала с края подлокотника. Тонкая кисть появилась из-за плеча сладко сопящего пирата, пальцы Джека разжались, но бледная ладонь вовремя подхватила чарку. Жемчужина неслышно опустила кружку на стол и застыла, как восковое изваяние. До прибытия на Тортугу оставалось часов пять, чуть меньше до рассвета. Лёгким мановением руки дух потушила свечи, впуская в капитанскую каюту темноту, и исчезла, лишь когда из-за горизонта показались первые лучи.
На следующий день, сидя на самом краю грот-марса-рея и слегка покачивая ногой, Жемчужина равнодушно наблюдала за новыми членами команды — пока на борт не взошла женщина. В отличие от людей хранительница не умела забывать, но часто моряки для неё были похожи один на другого, а утруждать себя их различением у духа не было никакого желания. Женщины на борту корабля появлялись и впредь — но крайне редко и совсем не с таким торжествующим видом, как эта девушка, Элизабет Суонн. Пленница раньше, теперь она стала той, кому Джек Воробей оказывал активное внимание — и Жемчужина совершенно не понимала, почему. Шаг за шагом она следовала за Элизабет, и та порой передёргивала плечами и нервно поглядывала по сторонам, словно чувствовала чужое присутствие. Воробей велел накрыть ужин и завёл с мисс Суонн мирный разговор о славном прошлом, будто бы вовсе позабыв, что выходит в море, не имея никакого спасения от Дьявола и его зверя.
Хранительница корабля была не единственной, кто безрадостно наблюдал за их общением. Опустившийся ниже уровня презрения к самому себе Джеймс Норрингтон вновь напился, так и не успев протрезветь. С полубака проводив смурным взглядом Воробья, что показывал Элизабет её временное пристанище в каюте палубой ниже, экс-командор закончил немой диалог с внутренним «Я» и далеко не с первой попытки зарядил короткий мушкет. С каждым шагом к корме походка его становилась всё увереннее, а предвкушение от свершившегося возмездия — всё реальнее. Выпивка выпивкой, а тренированные десятилетиями рефлексы не обманешь: Норрингтон пристрелил бы Воробья с первого раза и трясущейся рукой. Однако всего в нескольких футах от дверей капитанской каюты его остановил донёсшийся точно из-под воды голос:
