Жемчужина просто пожала плечами.

— Я никогда не была на суше. — Она повела ступнями, наблюдая, как пересыпается песок, а затем склонила голову набок. — Я бы хотела изучить этот мир. Понять, о чём говорил Джек, о чём разговоры моряков… Правда, я не знаю, с чего начать.

Гиббс глянул через плечо на заросший лесом холм, за которым скрывался город и бухта.

— Тут Джек всё же прав: одной тебе опасно. Может, освоишься сначала, поймёшь что к чему? Да и без денег тем более придётся туго.

Жемчужина посмотрела на старпома с явным недоумением.

— Выходит, мне никто не станет помогать?

— Может, кто и станет, — развёл он руками, — но это дело опасное, не всем можно доверять.

Хранительница понимающе кивнула.

— Тогда я побуду с тобой, Джошами Гиббс, ведь тебе — можно.

Старпом от неожиданности поперхнулся воздухом. С минуту у него ушло на путанные размышления — это всё же честь или наказание? — но вразумительный итог всё равно не нашёлся, так ещё и в хмельной голове не было ни одной достойной мысли, чтобы скрасить неловкое молчание. Поэтому Гиббс снова приложился к кружке.

— Ну да, — наконец выдохнул он, почёсывая переносицу, — пару свободных дней отдыха ты точно заслужила. Это ж надо же, — недоумённо покачал головой Гиббс, — кому рассказать… Погоди, выходит, ты… — он осёкся, едва обернулся к Жемчужине.

Вряд ли она его слышала. Во все глаза она глядела на статную девицу с приятными формами, что, точно дикая пантера, выпрыгнула из тьмы к костру и звукам музыки. Лихая портовая песня сменилась весёлым мотивом с какими-то терпкими нотами, от которых сердце чуть покалывало, ноги сами просились в пляс и в то же время хотелось заворожённо уставиться на огонь и вздыхать о прошлом или далёком доме. Давно Джошами Гиббс не слышал подобной музыки, тем более на Тортуге. Девица ловко поймала ритм, срывая с головы повязку, отчего её густые локоны тут же рассыпались по плечам и вспыхнули пламенем. Она отплясывала не только с мастерством, но и с искренним наслаждением и, кажется, даже напевала что-то. Гиббс вздохнул, пристукнув пальцами по кружке, и покосился на Жемчужину. Её глаза сверкали восторгом — чистым, неподдельным, какой обыкновенно бывает у детей. Девица резко крутанулась, выписывая голыми ступнями веер из песка, а немногие зрители одобряюще прихлопнули в ладоши. Жемчужина подалась вперёд, рывком поднялась и на носочках пошла ближе, но так и не решилась выйти в свет. За очередным поворотом девица остановилась, замечая её, подпрыгнула и, не переставая отплясывать, протянула к ней руки. Жемчужина отступила на полшага. Девица засмеялась и смело вытянула её в круг.

Растерянная и восторженная Жемчужина переступала с ноги на ногу, пока девица обходила её кругом. Танцорша вновь хохотнула и подхватила её за руки, увлекая за собой. Жемчужина посмотрела себе под ноги, на песок, что скрывал ступни. Гиббс насторожился, готовый бросаться на помощь, хоть вряд ли бы смог даже подняться с первого раза. Она повторила один шаг, затем ещё один и ещё, взметнула руку и так же лихо обернулась. Бриз выхватил из костра и унёс в ночную синеву сноп искр. Гиббс со стуком захлопнул рот и бухнулся обратно на песок. Жемчужина подхватила танец с жарким азартом, повторяя движения, ловя на лету изменчивый, как пламя под ветром, рисунок, и с каждым прыжком, с каждым оборотом, с каждым взмахом руки мелодия словно бы окутывала её, точно в саван, облекая неслышные слова в изящные движения. Джошами переводил ошарашенный взгляд с извивающегося пламени костра на хранительницу и обратно и никак не мог отделаться от ощущения, будто огонь танцует вместе с ней. Зачарованный, старпом тщетно надеялся ухватить то диковинное и неуловимое, что рисовал её танец: словно это был ветер, что невидим, но чьё движение так хочется предугадать. Она то кружилась, широко расставив руки и рассекая густыми прядями волос морской воздух, то подпрыгивала, вторя задорным движениям рыжей танцорши. На её губах светилась задорная улыбка, и, хотя музыка то и дело меняла темп, весь её танец пронизывала завораживающая лёгкость, что казалось, будто вот-вот из-под её руки вырвется свежий порыв ветра. Жемчужина не замечала ничего кругом, как и Гиббс, что не мог оторвать от неё взгляда. Она вновь принялась кружиться, да так быстро, что в глазах у старпома помутнело, и ему привиделись крылья за её спиной. Рыжая танцорша весело хохотала, подбадривая заворожённых музыкантов. Вдруг Жемчужина резко остановилась, вскидывая голову к затянутому облаками небу. Ветер погнал их на запад, и из тумана медленно показалась яркая дуга луны, пуская по волнам серебристую дорожку. Жемчужина расставила руки и замерла, запрокинув голову. Гиббс затаил дыхание, без стеснения разглядывая обрисованную светом грациозную фигуру, и неосознанно приложил ладонь к груди — отчего-то там было непривычно тепло. Жемчужина слегка подпрыгнула, звонко хлопнула в ладоши и с мелодичным смехом вновь нырнула в танец.

До глубокой ночи Джошами Гиббс просидел на берегу. С его губ не сходила тёплая хмельная улыбка, в глазах блестела радость с оттенком тоски, а в голове не было ни одной мысли, что могла бы помешать этому чудесному вечеру. Жемчужина танцевала — почти без устали, под любую музыку, одна и в весёлой компании, хоть и всего этого словно бы не замечала. К костру и танцорам потянулся народ: кто-то просто наблюдал, а затем молча уходил, кто-то восхищённо хлопал, не решаясь пуститься в пляс, а кто-то решался и пытался сравниться в мастерстве с другими. Джошами Гиббс глядел только на Жемчужину и был крайне доволен тем, что не смалодушничал и взял её под свою беспечную опеку, хотя где-то вдалеке слышал отголоски чутья, что намекало про непосильную ношу. Все подобные раздумья старпом решил отложить до утра.

А утром его встретило яркое солнце и полные искреннего — и в чём-то детского — воодушевления иссиня-чёрные глаза. Жемчужина сидела перед ним на коленях, пряча лицо в тени, и едва сдерживалась, чтобы не воскликнуть: «Идём же в город!». Чуть погодя она всё же выпалила это горячим полушёпотом, но в хмельной голове Гиббса всё равно загудело. И весь день она верно следовала за ним, послушно прятала глаза под полями шляпы и, только проводив очередного незнакомца внимательным взглядом, решалась что-то спросить. Мистер Гиббс так ни разу и не почувствовал её обузой, как думал поначалу. Напротив, её бесконечное любопытство к происходящему на Тортуге будто бы и ему открыло давно знакомый городок с новой стороны. Ведь приходилось объяснять, зачем посреди площади дыра в земле, почему колокол звучит с башни, отчего люди на рынке кричат друг на друга и как отличить попрошайку от воришки. Ему всё казалось, что за очередным объяснением она рассмеётся и холодным тоном духа корабля заявит, какая же всё это чушь. Но нет, порой морща нос, она прилежно внимала каждому его слову, как толковый юнга. Гиббс не устал от бесконечных рассказов, а даже решил сам с собой поспорить — когда же у него иссякнут «простые слова». Жемчужина проявляла детское невежество во всём, что касалось сухопутной жизни, но стоило только Гиббсу заняться оснасткой брига и вступить в спор с парусных дел мастером, она возникла за его плечом и, кротко опустив голову, твёрдым голосом поставила всё на свои места. Она готова была бродить по городу до глубокой ночи, но старые суставы старпома уже к закату ныли о долгом отдыхе. Растянувшись у костра на пляже, Джошами Гиббс слегка улыбался и сквозь прищур наблюдал за застывшей подобно изваянию Жемчужиной: она стояла у кромки воды, провожая взглядом уходящее солнце. Отчего-то в тот момент на душе у старпома потеплело, он глянул в кружку, потом в костёр и довольно усмехнулся.

Все следующие дни, что старпом и хранительница провели в городе, «Чёрная Жемчужина», — судя по переполоху на её борту и в ближайших тавернах, — готовилась покинуть гавань. И ни старпом, ни хранительница за все дни так и не задержали на ней взгляда дольше, чем на иных кораблях в гавани.

***

Жемчужина резко подорвалась и села, впиваясь пальцами в холодный песок. Её взгляд устремился в ночную тьму и дальше, сквозь неё, тщетно пытаясь уловить то, что глазу было не увидеть. Она напряжённо замерла, едва дыша.