— Думал ты не знаешь где я живу.
— У меня есть анкеты всех первокурсников инженерного факультета промышленного отделения. Там есть не только ваши номера, но и ваши адреса и даже некоторые личные данные…
— Вот как… Что-то случилось? Ты вроде отправил всех спать. Я думал, что ты уже отдыхаешь.
— Не могу уснуть. — Ай’Ун вышел на чужой балкон и поднял практически пустую пачку сигарет. Внутри осталось две или три сигареты и Ун потянул одну из них в рот.
— Ты же не куришь! — Конгфоб перехватил узкое запястье, выхватывая сигарету из тонких пальцев и безжалостно ломая её.
— Так вот откуда ты следишь за мной… — Ун вытащил ещё одну сигарету, поворачиваясь так, чтобы младший не смог до неё добраться. — И как долго ты знал, что я живу напротив?
Ун поднял неосторожно брошенную на перилах зажигалку то зажигая, то гася вспыхивающий огонёк. — С того дня, как вселился сюда и в первый раз вышел на балкон. Тогда я ещё не знал, кто ты и даже не обратил внимания, а потом увидел тебя на собрании и не смог соотнести того улыбчивого юношу с балкона напротив и непомерно жестокого главу наставников.
— Знаешь, это даже иронично… — Ун чиркнул зажигалкой, поджигая сигарету. — Ты сам же впускаешь смерть в свой организм, напитываешь его ядом никотина и алкоголя, в надежде таким образом облегчить свои муки, а на самом деле лишь отсрочиваешь её приход.
Он закашлялся, затянувшись с непривычки и пропустив дым в лёгкие.
— Горько.
— Поэтому не нужно курить. Отдай её мне. — Конгфоб потянулся, но Пхи’ вывернулся из его рук и потянул немного дыма в себя. — Ун!
— Сегодня хочу, чтобы было так… Горько, временами больно и, абсолютно точно, отключающе мозг. — Он сделал очередную затяжку и резко притянул младшего за форменный галстук, выдыхая ему прямо в губы.
Чужие руки так правильно опустились на перила по бокам от него, а чужие губы накрыли его собственные, слизывая с них горечь табака. Он знал, зачем пришёл к младшему сегодня: за успокоением, лаской и теплом, которые способны изгнать тот отвратительно липкий холод из самого его нутра.
Избавление от мыслей о том, что это его глупая выходка отправила человека на больничную койку.
— Зайдём внутрь?
— Я ещё не закончил… — Ун потянулся к сигарете, но его руку перехватили и Конгфоб потянул дым в себя и выпустил его в воздух. — Эй! Это моя сигарета!
— А ты — мой и я не хочу, чтобы ты травил себя этим.
— Но ты же травишь себя. Почему я не могу? — Он потянулся к младшему и лизнул того в губы так же, как сделал это днём. — Хочу делать всё тоже самое, что делаешь ты.
— Ты не понимаешь о чём говоришь, Ун. Но тебе и не надо. Это последняя. — Конг подтянул руку старшего с зажатой между пальцами полуистлевшей сигаретой к его рту. Он обхватил губами фильтр и сделал последнюю затяжку, позволенную ему младшим. — Идём внутрь, Пхи’.
Ун сам втолкнул его внутрь, захлопывая за ними дверь. Он не целовал его, не кусал, лишь мягко прихватывал кожу губами и иногда проводил по ней языком.
— Пхи’, Пхи’… — Конг постарался отстранить его, замедлить порывистые движения, но тот его не слушал.
— Сегодня я хочу, чтобы всё было именно так. Хочу, чтобы ты не был нежным. Хочу, чтобы ты был собой. — Ун уронил его на кровать и оседлал его бёдра.
— Ты не понимаешь, Ун! Ты меня просишь о том…
— Я знаю, чего я хочу, Конгфоб! Если ты думаешь, что я не понимаю и не чувствую того, что ты можешь дать мне, то ты очень глубоко заблуждаешься! — Голос старшего звучал абсолютно уверено и непререкаемо. — Я хочу тебя настоящего. Пожалуйста!
Он потянулся к губам сидящего на нём парня, целуя его со всем тем огнём, что разжигали в нём эти просьбы, выпуская этот жар наружу сквозь сжатые на бёдрах Уна пальцах, через грубые поцелуи-укусы, расцвечивающие чужую шею в бордовые отметины. Но он не только брал, он с таким же удовольствием и отдавал инициативу в его руки. Подставлял свою шею под такие же жалящие поцелуи, помогая расстёгивать свою рубашку и стягивать форменный галстук.
Но стоило ему самому, пуговица за пуговицей расстегнуть красную рубашку наставника, как перед ним предстала белоснежная коже, не прикрытая привычной майкой. Грубая ткань натёрла нежные соски, и они приобрели настолько же насыщенный оттенок алого, как и искусанные практически до крови губы. Стоило языку коснуться одной из припухших горошинок, как старший зашипел от пекущего ощущения на раздражённом комочке плоти.
Однако он не отстранился, наоборот, притягивая к себе младшего, запуская руки под зацепившуюся застёгнутыми манжетами рубаху и кусая губы, глуша собственные стоны в страдающей плоти.
— Не делай так! Тебе же больно! — Он потянул за опухшую губу, высвобождая её из плена острых зубов.
— Тут больно, — Ун коснулся подушечками пальцев чужих пальцев, держащих его губу, — а тут — нет…
Рука переместилась на грудь, где уже красовались красные отметины, некоторые из которых даже слегка кровили.
— Это тебе оставил я. Ты сам просил, чтобы я перестал быть нежным, и я в полной мере выполнил твоё пожелание.
— Ещё не в полной. — Ун потянул его за волосы и прикасаясь к его губам своими. — Хочу ещё. Мне нравится.
Конг дерзко улыбнулся и прикусил кожу на запястье старшего, внимательно следя за его реакцией.
— Ты опять тормозишь. — Ун слез с его колен, медленно стягивая с себя штаны вместе с бельём.
— Подойди ко мне, Ун. — Конг протянул к нему руку, высвобожденную из плена манжеты.
— Или что?
— Или подойду я! –Парень подорвался и схватил другого парня за руку, дёргая на себя и заваливая на кровать. — Хотя так тоже неплохо! Вот бы всегда так лежать!
Он провёл носом по волосам Уна, погладил гибкую спину и сжал ягодицу, перед этим с силой опустив на неё ладонь, создавая громкий хлопок. Ай’Ун выгибался в его руках, потирался бёдрами, царапая его живот и подставляясь под жёсткие касания.
Конгфоб не понимал, почему Уну так нравилось, когда он отпускал себя и забывал о нежности и осторожности, когда от каждого его прикосновения оставались красные пятна.
Первое проникновение было немного болезненным. Ун не дал ему заняться подготовкой как следует, оборвав его в середине процесса. И вот, сейчас, он сидел на нём сверху, слегка покачиваясь и кусая в край израненные губы.
— Прекрати! — Конгфоб в очередной раз потянулся к чужому рту и мягко лизнул кровоточащие губы. — Если так хочется что-то кусать, то вот.
Он просунул в влажную глубину два пальца, позволяя ему сжимать на них зубы. Через несколько минут вылизывания чужих пальцев, старший приподнялся и резко опустился до самого упора. Зубы на пальцах сжались сильнее и сквозь них вырвался приглушённый стон.
Конгфоб поднялся с постели, на которую Пхи’ его уронил и подхватил одной рукой под бёдра, помогая ему двигаться. Пальцы во рту слегка подрагивали, но стоило коснуться их языком, как они тут же откликались и пытались поймать его.
Конг, наверно, не понимал, почему Ун сам пришёл к нему сегодня, хотя сам же и прогнал. Ну и хорошо.
Ему абсолютно точно не нужно знать, что в Ай’Уне, который кажется ему таким беззащитным и невинным, скрывающимся за масками сильного и беспристрастного главного наставника, а порой и откровенно наглого и самовлюблённого ублюдка, скрывается та же тьма, что и в самом Конге.
Тьма внутри Нонг’а ещё юная и неоперившаяся, вот и не заметила под носом другой тьмы. Более зрелой и жестокой. Заманившей младшего в свои сети. Ай’Уну нужен был якорь, и он его нашёл.
Он был замечен ещё в тот самый момент, когда наставник в первый раз увидел своих младших. Но тьма могла заполучить его себе, только если Артит уснёт. Даже полусна ей было бы достаточно.
Младший превзошёл все его ожидания. Тьма Конгфоба была тщеславна и оттого — уязвима. Он не смог избежать соблазна стать нужным. Стать героем. И он стал. Стал Луной факультета, получил титул Луны университета и Мистера Популярность. Стал «знаменем» борьбы с несовершенством системы наставничества. Стал спасителем бедного, никем не любимого Артита, которого измучили приставания Пхи’Ди. И даже сейчас, Ун пришёл к нему за успокоением.
