Он работал здесь давно, но еще дольше здесь работала Эвелин. Если честно, он понятия не имел, кто такая Эвелин. Он часто виделся с ней на работе, наблюдал, как колышутся ее темные волосы, когда она делает что-то у принтера. Он чувствовал, что он нее пахнет не то имбирным печеньем, не то сахарной пудрой, как те пончики, которыми торговали напротив. Он смотрел в ее зеленые глаза, когда она говорила о чем-то ему. Но лучше глаз в память врезались брови, скачущие по улыбающемуся лицу. Когда она удивлялась, то они ползли наверх, как две, прости господи, мохнатые гусеницы. Когда она злилась, они съезжались к переносице, когда улыбалась, то одна бровь поднималась слегка, а вторая оставалась в исходном положении.
Он знал все ее повадки, мог говорить с ней на любые темы, но она по-прежнему называла его Мистер Браун, а он пытался сделать вид, что очень заинтересован в разговоре. Кстати, сегодня она первый раз назвала его по имени, что слегка удивило мужчину, ведь раньше она звала его только по фамилии.
– Ну что, я чист? – Эзра уже как минуту ждал, как Джефферсон посмотрит результаты прибора.
– Как и всегда, – молодой парень протянул Эзре справку.
Каждый день, когда Эзра приходил на смену, он проходил медосведетельствование, где ему из раза в раз говорили, что он чист и может спокойно отправляться в рейс. Эзра вообще не любил алкоголь, и даже сегодня, в Рождество он не собирался пить вообще ничего кроме чая. Впрочем, сегодняшнего освежающего чая ему хватило.
– Кстати, с наступающим рождеством, Эзра, – девушка быстро печатала на клавиатуре специальную выписку, гласившую, что мужчина может выйти на линию.
– И тебя, – Эзра невольно улыбнулся, видя, что Эвелин продолжает смотреть на него, она протянула ему бумаги, и он ответил, – спасибо.
– В это рождество, быть может, – девушка, кажется, немного замялась, – может я могла бы позвать вас на чай?
Эзра застыл на месте, не понимая, что ему стоит на это ответить.
– Не волнуйтесь, – Эвелин заметила страх в его глазах, – он не будет таким отвратительным, какой я приготовила вам сегодня, клянусь!
– Я, эм, – мужчина замялся, – немного занят, прости.
– Ой, а чем заняты, если не секрет? – разочарование в зелены глазах мелькнуло, но тут же исчезло, уступая место удивлению.
– Еду встречать двоюродную сестру, она прилетает из, – Эзра провел ладонью по лицу, – из Канады.
– Хорошо, – Эвелин кивнула, улыбнувшись уголками накрашенных красной помадой губ.
Разумеется, она знала, что никакой сестры у Эзры нет. И Эзра почувствовал себя еще большим кретином, чем считал когда-либо.
– Удачной смены, – бросила она уходящему мужчину, садясь на стул и пряча лицо в ладонях.
Браун уже сидел в машине своего кэба, когда вдруг ударил руками по рулю. Машина звонко засигналила и, проходя рядом, испугавшаяся такого звука пожилая женщина пригрозила ему своей сумочкой. Эзра выдохнул и попробовал вдохнуть побольше воздуха в легкие. Но воздух был какой-то ненастоящий, какой-то бутафорский. Лживый и такой отвратительный.
– Извините, – женщина в красном платье вдруг открыла дверь машины, – вижу, что табличка еще не горит, но я все же спрошу, могу я сесть?
Эзра взглянул на наручные часы. Такие ранние посетители обычно к нему не заглядывали, но отказываться от заказа было бы глупо.
– Конечно, – он включил таксометр и тот замигал зеленой и красной лампочкой.
– Отлично! – воскликнула женщина и села на переднее сидение.
– Обычно люди садятся назад, но…
– Здесь вполне удобно, – женщина улыбнулась, продемонстрировав идеально-белые зубы, – Ну, мистер Браун, отвезите меня в самое красивое место в Лондоне!
Глава 2. Первый пассажир
Такой вот парадокс: мы совершаем подвиги для тех,
кому до нас нет абсолютно никакого дела,
а любят нас те, кому мы нужны
и без всяких подвигов…
– Куда Вы хотите поехать? – мужчина завел машину и таксометр негромко затарахтел.
– Думаю, в театр, – женщина провела ладонью по красному атласному платью, выправляя складки на ткани, – Шафтсбери.
Шафтсбери был театром, куда туристы просились не часто. Гораздо чаще они добирались на Черных Кэбах в Королевский театр или в Доминион. Они были куда популярнее и выглядели на их взгляд, по-лондонски. Эзра мельком взглянул на рыжеволосую женщину, которая смотрела куда-то вдаль. То, что это явно не турист, мужчина знал абсолютно точно. Платье было слишком уж не по погоде, босоножки на небольшой ступне сжимали тонкую кожу красными ремешками. К тому же первая посетительница его автомобиля вообще не рассматривала достопримечательности города. А значит, видела весь этот антураж много раз.
– Работаете в этом театре? – поинтересовался Эзра. Не смотря на всю свою скрытность по отношению к людям, он все же часто интересовался жизнью людей, которые оказывались в Черном Кэбе.
– Да, – женщина улыбнулась, сжав руки в замок, – Шафтсбери мой второй дом.
И Эзра знал, что она не лжет, хотя бы только потому что зеленые глаза загорелись каким-то слишком уж полыхающим огнем, того и гляди обдаст жаром, и кожа превратится в темную корку с гнойными подтеками, настолько ожоги могут оказаться сильными.
– Актриса? – Браун продолжал говорить, пока они стояли в очередной пробке, образовывающейся в центре Лондона в девять утра.
– Да, сегодня мой двадцатый спектаклю здесь, – женщина заглянула в небольшую сумочку, черт!
– Что-то случилось?
– Оставила телефон в машине.
Эзра кивнул, в таких ситуациях лучше помолчать. Женщина заметила его растерявшийся взгляд.
– Сегодня мы всей семьей ехали в театр, на премьеру. Хотела показать им место, где работаю. Где дышу и… И просто радуюсь жизни… Но машина попал в аварию…
Эзра открыл рот, чтобы что-то сказать.
– Нет-нет, не переживайте, авария не серьезная, небольшая царапина, она провела по тонкой шее длинными пальцами, задевая небольшую рану, – мой муж и сын подъедут позже. А мне надо было срочно ловить такси, чтобы приехать пораньше, и провести генеральную репетицию.
– Вы вижу, очень любите свою семью, – мужчина включил поворотник, и свернул вправо.
Женщина вдруг погрустнела.
– Вообще-то в нашей семье не все так гладко, как могло бы быть.
– И в чем же дело? – Эзра рукой показал водителю, пытающемуся перестроиться в другой ряд, чтобы тот проезжал.
– Это долгая история, – женщина поджала ярко накрашенные губы и отвернулась, наблюдая теперь за тем, как соседняя машина трогается с места.
Эзра привык, что сначала люди бывают неразговорчивыми. Закрытыми. И думающими, что они здесь единственные, кто понимает все в этой жизни. И Эзра полагал, что он тоже знает о жизни больше, чем люди, которые садятся в салон Черного Кэба. У него были на то причины. Он полагал, что лучше разбирается в жизни.
Но это проходит.
Для этого обычно требуется не один месяц, для осознания этого порой года бывает мало.
Женщина по-прежнему молчала, и даже когда Эзра мельком взглянул на нее, она продолжала смотреть в окно и делать вид, что ничего не происходит.
Молчание никогда не длится вечно. Рано или поздно человек начинает говорить. Когда – зависит только от ситуации. И обычно, если человек все-таки садится в такси к незнакомцу – ситуация располагает. Ведь гораздо легче открыться незнакомцу, нежели человеку, с которым тебя связывает что-то общее.
– Знаете, он, мне кажется, никогда не относился ко мне… С должным уважением.
Вот оно. Из нее вырвался крик о помощи, крик, говорящий о том, что она была одинока. У нее был муж. Был ребенок. Но эта женщина была одинока. Ведь зачастую одиночество – это в голове, а не в пустой квартире, когда металлические ключи ударяются о стеклянный столик в темной прихожей. Одиночество – это когда не можешь сходить в кафе или в кино без компании, когда зависим от людей и ждешь, что они будут тебя ценить.