Центр кабинета оставался пуст для свободного перемещения между столами. Его застилал вытертый до дыр палас.

   - Поставь корзину вон на стол, - сказал учитель. Глаза его при этом оживлённо блеснули, движения сделались порывисты и даже несколько суетливы. Подобное с ним происходило, лишь когда работа была интересной и всецело захватывала старика.

   Сэм поставил корзину. На столе звякнули склянки. От случайно задетого им лотка поднялось облачко какого-то порошка. Он чихнул и потёр нос. Да уж, пованивало здесь изрядно, и сразу не скажешь, чем именно, но явно какой-то гадостью.

   - Так-так-так, - затараторил старик. - Где-то у меня тут была записана рецептура. Состав несложный, но крайне важно выдержать пропорции... Ай, ладно, вроде и без бумажки помню. Что встал? Вынимай ингредиенты.

   Сэм вздрогнул. Он робел, робел как зелёный первокурсник на первом практическом уроке. Он-то, успевший наготовить этих составов навалом! Отругав себя, парень принялся доставать из корзины пузырьки с порошками и пучки трав.

   - Язык с яйцами куда класть?

   Старик замер со скрученным в металлические кольца змеевиком в руках, глядя на него, словно не понимая, о чём его спрашивают.

   - А, яйца! - Отмахнулся он, вновь переключая всё внимание на змеевик. - Положи куда-нибудь в сторону, чтобы не мешались. Они нам понадобятся только в самом конце.

   Сэм разложил все купленные ими ингредиенты. Старик между тем возился с двухфазным перегонным циклом, что уже был собран на соседнем столе. Учитель заранее подготовился к их совместной работе. Сейчас он зажёг синий язычок пламени горелки. На столе перед ним на высоком штативе была зажата круглая колба толстого алхимического стекла. К ней кожаным ремешком крепилась прозрачная трубка, другой конец которой соединялся со второй колбой, стоящей уже в небольшом тазике с водой, под которым тоже помещалась горелка, более крупная. Старик зажёг и её. Трубка заходила внутрь второй колбы и погружалась в налитую до половины неё жидкость с лёгким желтоватым оттенком. У этой колбы имелось ещё два носика. Один заткнут пробкой, а к другому учитель, повозившись, приладил тот самый змеевик, подвесив его к дополнительному штативу. Свободный конец змеевика он опустил в обычную пустую глиняную кружку.

   - Так-так-так, где наши порошочки? - Старик откуда-то из-под стола извлёк глубокую фарфоровую чашу. Прежде эта чаша, должно быть, сияла белизной, а теперь покрывающая её глазурь совсем потускнела, и на краю образовался скол. По кромке тянулся узор из маленьких человеческих фигурок, изогнутых в разных, словно бы танцующих позах. Старик подошёл к выложенным покупкам, что-то бормоча себе под нос, начал перебирать пузырьки и некоторые складывать в чашу.

   Сэм вновь стоял столбом и от того чувствовал себя не у дел.

   - Вы хотели мне что-то предложить, учитель, - вызвался напомнить он. Если это, конечно, не было очередной из вашим нынешних придурей.

   Старик вскинул на него прищуренный в свете свечей взгляд. Тени, залёгшие в складках его морщин, делали те похожими на глубокие каналы, избороздившие тёмную дубовую доску, - древнюю хищную на вид маску. Худые в бурых пятная пальцы продолжали рыться в чреде склянок.

   - Да, хотел.

   Учитель уложил все отобранные пузырьки в чашу и отставил её на стол. Тяжко вздохнул. Посмотрел куда-то в сторону, потом снова на Сэма.

   - Парень, ты не думай, что я совсем старый осёл, в чьей голове сквозит лишь ветер, - произнёс он. - Ветра там, может, и стало поболее, чем в прежние годы, но и другое содержимое ещё не всё усохло.

   И снова этот прищуренный взгляд. Пронзительный, будто что-то выискивающий, некую слабину или сомнение. С таящейся за ним чёрствой надменностью. Царапающий взгляд с расходящимися от уголков глаз рубцами морщин. Сэм никогда прежде ни замечал такого у старика.

   Он почувствовал, как вязкий желчный ком ползёт вверх по его горлу. Губы и язык совсем высохли, на них появилась какая-то горечь. И в этот миг ему вдруг нестерпимо захотелось сбежать из этого мрачного тесного захламлённого чулана, от этого чумного сегодня старика, вообще из дома. Но снаружи на улице было ничем не лучше, чем здесь. Да и не хотел он на самом деле никуда сбегать.

   - Я выгляжу жалко - я знаю это, - спокойным голосом продолжил учитель. - Я также знаю, что ты думаешь обо мне, парень: этот старый пень напрочь погряз в маразме, живёт в гнилой дыре и от него самого воняет, как от гнилой рыбины.

   Сэм хотел возразить. Но, не издав ни звука, закрыл рот. Возьмись он спорить, это прозвучало бы показной ложью. Лучше было просто молчать. Положение складывалось неприятным, ну да старик сам завёл этот разговор.

   - Я знаю и про твоё... кх-м стремление разузнать мои наиболее ценные рецептуры. Те, за которыми приходят все эти служки, и за которые они платят немалые деньги. Что, к слову, полностью соответствуют стоимости товара.

   Тут Сэм точно бы бросился возражать, если б старик властно не поднял ладонь, прося не перебивать его.

   - Не спорь, парень, всё так. Но я на тебя ни капельки не сержусь. Право, за что тут сердиться? Ты желаешь узнать сокровенное - в деле науки это первейшее и необходимейшее начало. А уж о желании получать за свою хорошую работу хорошие деньги я вовсе молчу. - Учитель усмехнулся. Его пальцы с бурыми печёночными пятнами и следами давних ожогов вернулись к перебору пузырьков внутри фарфоровой чаши, но скорее, лишь чтобы быть чем-то занятыми. - Если бы ты пытался выкрасть рецептуры, как те, что были здесь до тебя, ты бы и месяца у меня не продержался. Но ты добросовестно трудился эти годы. Ты стал мне опорой не только в работе, но и в жизни. Я всё помню. Ты стремился заслужить знания. Заслужить!

   С этим Сэм спорить не собирался.

   Старик вновь тягостно вздохнул:

   - Я стар, буквально разваливаюсь на части, как дряхлое огородное пугало, что ещё как-то ковыляет на двух негнущихся ходулях. Мне давно пора на покой. Но я всё что-то бегал, что-то делал. Почему? А потому, что не хотел, чтобы в один прекрасный день - а скорее через неделю или месяц - кто-то из очередных, залезших в дом грабителей нашёл здесь мой окоченевший труп. Это и ладно, мне было бы уж всё равно. Но мои знания тогда ушли бы безвозвратно. Мысль об этом не давала бы мне покоя и на том свете... Я искал, кому передать накопленный десятилетиями опыт.