<p>

Последнее наставление</p>

<p>

Знание - сила.</p>

   Этот жирный боров в заляпанном кровью фартуке пытался втюхать им говяжий язык месячной тухлости. По крайней мере, воняло от него соответствующе.

   - Лучший товар для лучших господ! Другие втридорога возьмут, а я ещё медяк сброшу.

   "Ещё бы не сбросил, - хмыкнул Сэм. В своё время, чтобы оплатить учёбу, ему довелось поработать и на бойне. - Да если кто купит эту отраву хотя бы за медяк всё прибыль, а так лишь собакам выкинуть".

   Толстяк щерился самой любезной улыбкой, на которую был способен. Вот только недостающий спереди зуб и трёхдневная щетина подпорчивали радушный образ. Волосатые лапищи обтирались о край фартука. Позади него в колоде, на которой рубили мясо, торчал топор с широким полукружием лезвия, а на прилавке по обеим сторонам лежали свиные головы. Глаза их были зажмурены будто от страха. По палёной коже ползали вялые осенние мухи. Всё в этой лавке отдавало душком.

   - Чего встал? Бери и пошли, вечереет уже, - проворчал старик.

   Сам провозился весь день в кабинете, и на рынок они вышли поздно. Чтобы успеть всё купить, пришлось едва ли ни бегом бегать. После такого колени у старика, конечно, разболелись. Надо будет сделать ему на ночь припарки.

   - Учитель, давайте лучше на выходе купим. Для наших целей ведь нужен первосортный товар.

   Сэм смахнул со лба спадающую вихрастую прядь, перевесил корзину с локтя на локоть и пошёл из лавки. Старик, недовольно бурча, двинулся следом. Мясник не преминул пожелать им в спину споткнуться на ровном месте. Недобрый посул да возвратиться изрёкшему его сторицей.

   Выйдя наружу, они полной грудью вдохнули предвечерней прохлады. Тени удлинились. Солнце уже коснулось черепичных крыш, зависнув у шпиля церкви святого Луки, от чего её островерхая колокольня казалась неким гербовым знаком, вышитым на алом круге. Небесная синь набиралась малиновый. Сердце в груди частило, словно куда-то спеша, как музыка в той новомодной песенке, где барабаны и "тарам-бам-бам-тарам-бам-бам". Сэм улыбнулся. Сегодня выдался отличный день.

   - Дай руку. Умучил меня совсем. Но воняло там и вправду гадко.

   Парень позволил повиснуть на своём свободном локте. Учитель утёр нос рукавом не единожды штопаного балахона и помял поясницу. Если бы взяли двуколку, им не пришлось бы столько ходить. Но когда старик раскошелится на подобную роскошь, мир, верно, в тот же миг слетит со своей оси. Ладно, может скоро всё и изменится.

   Сэм поволок его за собой.

   Рынок на площади у малых городских ворот почти опустел. Меж торговых рядов ещё ходило лишь несколько припозднившихся кумушек с цепляющейся за юбки ребятнёй, да бегали бездомные шавки. Лавки закрывались. Кто из торгашей был нездешний, грузил товары на телеги. Лоточники все давно разошлись.

   Они не купили только говяжий язык. И зачем он нужен? Равно, как и пара гусиных яиц. Неужели тоже есть в рецептуре?

   Лавка на выходе, где заправляла бойкая деревенская тётка с высоко подпоясанной грудью, тоже запиралась, но последних покупателей обслужили с радостью. Здесь с товаром оказалось получше. Сэм расплатился. На насущные расходы старик деньги ему выделял. Очень и очень скромные.

   Сэм вытянул ладонь, показывая купленный кусок.

   - Сойдёт, - сказал учитель, зачем-то ткнув в мякоть пальцем.

   Язык был завёрнут в чистую холстину и убран в корзину к другим покупкам: сухим цветкам лютоцвета, свежеевыкопанному корню вершинника, склянке "чёрного масла" и дюжине пузырьков с порошками, что старик сам отобрал в одном захламлённом магазинчике "редкостных товаров", над входом в который висела медная вывеска с летучей мышью, держащей в когтях змею. Всё это понадобится им уже этим вечером.

   Наконец направились к дому.

   Улицы Альруна, не смотря на задувающие с запада холодные порывы, верные признаки скорых осенних бурь, полнились народом. Кто-то спешил по делам, а кто-то прогуливался в своё удовольствие. По булыжной мостовой грохотали двуколки. Проскакала кавалькада всадников - несколько разодетых в бархат юнцов с белоснежными манжетами и перьями в шляпах, с ними сурового вида вояки при мечах. Поросль местных нобилей отправилась на театральный показ: в городе давала представление заграничная труппа. И нет бы взять кареты, но надо ведь покрасоваться. Прачки, мастеровые, прочий мелкий люд оборачивался им вослед. Мамаша в чепце отдёрнула молодую дочурку, что вытаращилась на удаляющихся красавцев. Правильно, нечего зариться на то, что твоим никогда не станет.

   Сэм остановился, давая закряхтевшему старику откашляться. Ветер трепал похожую на паутину прядь волос, выбившуюся из-под вязаной шапочки учителя. В последнюю неделю тот что-то совсем сдал. Его дряхлые кости чувствовали близящиеся холода и были им не рады.

   "Сколько ему лет? Уж верно за шестьдесят. Надо как-нибудь спросить".

   - Придём, будете ноги отпаривать и травяного настоя выпьете, а то, как бы простуду не подхватили. - Сэм поправил корзину на локте. Зачем же язык и яйца? Никогда ничего такого они в составы не клали. Хотя, что это были за составы - так мелочёвка всякая от коликов да соплей. Для чего-то серьёзного, конечно, всё другое потребно. К старику ходят, в том числе, и люди высокого полёта. Ну, не сами, а слуг посылая. От тётки бургомистра являются. И навряд ли за горчичными припарками. Для них он готовит зелья, запираясь один в дальней комнате, называемой кабинетом. Часто оттуда долетал запах палёного, а ещё неясный тонкий писк, словно пар выходил через меленькое отверстие. Что это были за работы, Сэм мог лишь гадать. За то время, что он состоял у старика в помощниках, к подобным делам его ни разу ещё не допускали. Единственное же окошко в комнате всегда оставалось завешено плотной шторой - ничего со двора не разглядеть, сколь ни пытайся.