Чего ему надо? - думал он. - Вопросы эти. Разве мне до пустой болтовни сейчас. А ему, похоже, нравится поддевать меня.
- Сегодня ты полетишь. Помню, как я в твои годы сдавал экзамен со своим первым ящером Сморгом. Его пасть довольно скалилась, уж он-то был рад-радёшенек сбросить цепь! Мои же зубы стучали так, что это, наверное, слышал весь Загон. Те воспоминания откладываются на всю жизнь. Страшно было до жути! И колени у меня дрожали.
- Отец, ты сто раз рассказывал эту историю. Вообще, мне надо...
Хэмфаст поднялся из-за стола.
- Подожди. Не сердись, - Глорин примирительно вскинул руку. - Я только хотел сказать, что у тебя всё получится. Твоему брату не суждено быть всадником от рождения, но у тебя есть все задатки. Ты станешь замечательным летуном. Лучше, чем я. А я, хочется верить, не последний в наших горах в этом деле. К тому же, мне скоро придётся, к-хм... спуститься с небес на землю.
Обычно строгий, отягощённый заботами отец улыбнулся.
- Не забудь сегодня, как следует выбриться, - добавил Глорин, стремясь сгладить возникшую натянутость. - Тебе это пора. Тем более перед первым полётом. Примета хорошая.
Хэмфаст дотронулся до своего подбородка. Пальцы кольнуло щетиной. Про примету он помнил. Потому ещё ни разу в жизни и не брал в руки бритвы, хотя, как и остальные его сверстники, достигшие возраста совершеннолетия, имел на то полное право.
Гладкие подбородки являлись гордостью мужей Норгорда, отличавшей их от других колен гномьего племени, обитавших в иных горах этого безграничного мира. Норгордец, вздумавший отпустить даже самую куцую бородку, посчитался бы не иначе, как повредившимся рассудком. Прочие могли сколь угодно глумиться над подобной щепетильностью. Верность традиции - вот, что имело значение, а мнение чужаков, тем более извне, никого не заботило. Однако Хэмфаст, рискуя навлечь на себя косые взгляды, "щеголял" с неподобающей порослью. Как бы глупо это ни звучало, он берёг её, чтобы расстаться с ней во вполне определённый день. Только попозже, ближе к самому вечеру.
- Ладно, - сказал Хэмфаст. - Мне, правда, нужно идти.
- До испытаний ещё увидимся. Если Совет не затянется. Но в Загоне уж точно. Может, вместе полетаем.
Хэмфаст хмыкнул нехитрой шутке. Развернулся. И замер в проёме стены.
- Отец, ты про какой совет говоришь?
- Что? А, Совет... - По лицу Глорина скользнула тень. - На сегодня назначен Совет Старейшин. Вчера ты уже спал, когда мне сообщили. Пришли вести с севера. Тролли бесчинствуют. Ещё две выработки разорены. Все, кто на них работал, убиты - сорок два рудокопа и шестеро кобольдов. Так же десять гномок и четыре дитя. - Ладони отца сжались в кулаки. - Вожаки боевых крыльев будут на Совете держать слово. И слово наше будет жёстким.
Хэмфаст закрыл рот. Тролли льют кровь в пределах их гор! Куда катится мир? Мало отовсюду слышатся стенаний о закате гномьего царства, и вот ещё повод страдальцам (лентяям и пьяницам) посетовать на неблагосклонность судьбы, отвернувшейся от некогда славного Норгорда.
Но убийства! Рудокопы, женщины и дети.
Детей в Норгорде всегда рождалось мало, особенно девочек, и со временем, по словам мудрых старух, положение только ухудшалось. Потому молодняк берегли, как самое ценное, что есть у народа. А тут сразу четыре смерти, и не от каких-то болезней, с чем ещё можно смериться. Да была б его воля, он немедля отправился бы истреблять зеленокожих отродий, лезущих к ним из своих вонючих болот. Всех подчистую!.. Может, скоро так и будет!
- Что окаменел? - вырвал его из краткого ступора всё понимающий голос отца. - У тебя же дел выше гор. Или нет?
- Да, да, - отозвался Хэмфаст, чувствуя, как опадает, вскипевшая было волна праведного гнева. О чём он думает? Размечтался! Едва ли ни завтра уже собрался лететь на войну. О том пусть достойные воины думают, а не всякие сопляки. - Я пойду.
Глорин кивнул, не отрывая тяжёлого взора от своих кулаков на изрезанной ножом столешнице.
Хэмфаст ещё раз мельком глянул на сгорбленную фигуру отца. Его тень горбилась рядом на стене, только раза в два большая. Стараясь не шуметь и более не натыкаться на углы, он прокрался к наружной двери и вышел из дома. В этот миг под сводами пещеры разнёсся протяжный гулкий звон. Одинарный. Переотражённое эхо заметалось по сторонам, так что его услышал бы каждый, даже сквозь крепкий сон. Хранители отбивали первый гонг - утренний или, как его ещё называли, пробуждающий, дававший зачин новому трудовому дню.
До того, как идти в Загон, Хэмфаст хотел немного прогуляться в тишине, пока остальной народ только просыпался. Собраться с мыслями. Настроиться. Успокоиться, в конце концов. Что бы он ни говорил отцу, колени его дрожали.
Но успокоиться не получилось. От того задуманная прогулка обернулась бесцельным шатанием по ещё пустующим туннелям, где встречались лишь одинокие фигуры фонарщиков, подливающих в светильники масло. Скоро отзвучал и второй гонг, сзывающий работников в мастерские и цеха. А значит, хватит бездельничать.
По утрам голодные ящеры поднимали такой вопль, что, если их во время не покормить, можно было оглохнуть. Хэмфаст сам ухаживал за Кроуром. Подобные тесные отношения - некоторые усмехались, что не слишком ли тесные? - связывали гнома и его горгулью третий год. Ещё первогодкой он участвовал в рискованном изъятии Кроура из гнезда не слишком заботливой, зато крайне свирепой матери, устроенного на склонах Бездонной Глотки. Поход в горгулье ущелье являлся для учеников школы своего рода посвящением. В нём их сопровождали опытные охотники и учитель Трор. В остальные дни соваться в тот район всем, кроме охотников, настрого запрещалось.
Кроур любил, когда Хэмфаст приносил ему угощения, всему прочему предпочитая живых мышей. По случаю столь важного дня гном припас для друга целую крысу. Пора было дарить подарок.
Загон располагался не так далеко. Хэмфасту пришлось пройти лишь малую часть лабиринта улочек меж громоздящихся друг на друга зданий, образующих Каменный город, с расходящейся от него во все стороны сетью туннелей, избороздивших чрево горного массива. Этот путь он мог бы проделать и с закрытыми глазами.
