Лейтенант никак не мог прийти в себя и взять командование. Бойцы тупо бродили вокруг разбитого эшелона, не зная, что им делать. Я просто сидел на какой-то деревяшке и наблюдал за всем происходящим. Станция странная, одна платформа, и все. Никаких тут вокзалов не было, о чем вы, обычный такой полустанок. Так как нам не сообщали, куда везут, все были в растерянности от того, что никто не знал, что делать. Куда идти, как быть с ранеными? Полная задница.

– Товарищ командир, что делать-то? – наконец, нашелся кто-то и обратился к лейтехе. Поглядев в ту сторону, с удивлением увидел Пашку-студента. А я ведь грешным делом думал ему хана, – оказывается, живой.

– Я не знаю, бойцы. Нас вроде должны были встретить, а никого нет… – Лейтеха мальчишка совсем, чуть старше нас. Разве так отвечает командир?

– Так уходить надо, вдруг фашисты снова прилетят! – Пашка продолжал доставать командира. Вряд ли фрицы прилетят вновь, чего им тут делать? Специально лететь, чтоб добить два десятка оборванцев? Делать им больше нечего. Была крупная цель, они ее уничтожили, так что да, вряд ли полетят.

– А куда? – ничего лучше не нашел, чем спросить, лейтеха.

– Нужно добраться до ближайшей части, – в разговор вступил политрук.

– А где она, ближайшая часть? Вы вообще тут кого-то видите? – у лейтенанта началась истерика. А политрук молодец, соображает.

– Товарищ лейтенант, возьмите себя в руки…

– Да пошел ты, умный, что ли? Куда идти? К немцам? Мы ж не знаем, кто и где. Посмотри, что осталось от эшелона, ни бойцов, ни пушек. Кому мы нужны сейчас?

– Успокойтесь, товарищ командир, на вас бойцы смотрят, – на удивление спокойно ответил политрук. Он мне нравится все больше.

– Товарищ политрук, – решительно встал я и подошел к политработнику.

– Да, боец?

– Красноармеец Некрасов, заряжающий третьего орудия…

– Говорите, товарищ Некрасов.

– А у командира разве карты нет?

– Товарищ лейтенант, у вас есть карта? – тут же переадресовал вопрос командиру политрук.

– Наверное, – осекся тут же лейтеха. Начал хлопать рукой по планшетке и вскоре извлек на свет карту.

– Так посмотрите, у вас же должна быть обозначена хотя бы та часть, в которую нас везли. Это должно быть где-то рядом, ведь лошадей у нас нет, как бы мы орудия доставили на место?

Лейтеха стал долго что-то искать на карте, но толку не было. Политрук подошел к нему и склонился над картой. Видимо, быстро сообразил, потому как что-то шепнул на ухо командиру.

– Нужно идти в полк, – вообще без уверенности в голосе произнёс лейтенант.

– А как же раненые? – спросил опять студент, чего-то он разговорился. – Да и убитых бы надо похоронить…

Следующие три часа мы усердно копали землю и хоронили наших однополчан. Я все это время только и думал о том, сколько вот так людей закопают на этой войне. Это же потенциальные пропавшие без вести. Если документы, которые, опять же только с подачи политрука, начал оформлять командир, потеряются, кто узнает об этих бойцах и командирах? Господи, сколько же людей… Никогда, наверное, не смогу привыкнуть. Все время себя сам же одергиваю, знаю же, что погибнет в войну очень много, а осознать все никак не могу. Для меня прямо сейчас и один убитый – это много, а уж больше…

После похорон убитых политрук собрал команду из четверых бойцов и направил собирать все ценное, что осталось целым после бомбежки. Собрали несколько винтовок, патронов в подсумках, снятых с убитых. Еды не было, воды тоже, да ничего не было, если так разобраться. Теперь встала новая проблема. Как мы должны были тащить пушки, я так и не понял. Идти нам километров десять, если верить лейтенанту, а как нести раненых? Поискав в округе, нашли остатки брезента, которым были укрыты орудия. Сами-то пушки перекорежены, просто куски металла, а вот брезент слетел, видимо, теперь пригодится. Спустились с насыпи к роще, что стояла неподалеку, и нарубили толстых сучьев для носилок. Хреново было тем, что раненых около тридцати человек, а нас-то двадцать семь. Как утащить такую прорву народа, я не представлял. Выручил всех политрук.

– Товарищ командир, думаю, нужно отойти в рощу и встать там. А в полк послать кого-то из бойцов, чтобы вернулись с подводами. Смотрите, на карте, рядом совсем, деревня есть, может, раненых вообще туда удастся пристроить?

– А кто пойдет?

– Давайте я схожу в деревню, может, там что-то найду для раненых? По крайней мере узнаю, где наши еще есть, – политрук вызвался сам, это он схитрил, конечно, – а в полк послать двух бойцов пошустрее, не так и далеко тут.

– Да, хорошо, – согласился лейтеха. Вроде начал приходить в себя, больше не дергается.

– Некрасов? – окликнул меня политрук.

– Да, товарищ политрук, – подошел я.

– Пойдешь со мной в деревню, может, что-то найдем для транспортировки раненых. Или туда их свезем.

– Есть, – отчеканил я.

В полк отправили двух ребят, один был Пашкой, мы накоротке перебросились парой слов, обрадовались оба, что живы. Шустрый малый этот Павел, быстро ребята доберутся до наших. Если они, конечно, там еще есть. Мы же с политруком направились по узкой проселочной дороге к деревне. Она была вроде как за небольшим леском, думаю, быстро обернемся. По дороге политрук молчал, ну и я не собирался с ним беседы вести. Нет настроения совсем. Приехал на фронт, вашу маман, топаю теперь незнамо куда. А сколько так протопали наши деды? От Москвы и Ленинграда, от Сталинграда и Курска? До самого, мать его в одно место, Берлина поганого. Сколько пар обуви стоптали, сколько мозолей кровавых натерли? В будущем даже те, кто неравнодушен к прошлому и войне, не представляли себе такой картины. Просто это не представить, сидя в тепле и уюте. Много там развелось всяких либерастов, пишущих, орущих на каждом углу о зверствах Сталина, тупости генералов и кровожадности энкавэдэшников. А что они знали-то? Ведь понять, как было, и то, что по-другому, наверное, не так просто. Достаточно поставить себя на место обычного деревенского паренька восемнадцати лет от роду, призванного защитить Родину. А что он может-то, этот паренек? Он жизни-то не видел, только-только бриться начал, а его в это дерьмо! Да и командирам не легче, опыта-то нет, связи нет, никто не подскажет, что и как, как тут воевать? Никогда еще в истории не было такой бойни, что назовут Великой Отечественной войной, и опыта, естественно, ни у кого быть не может. Наверное, столько и воевали, потому как нужно было научиться, запустить заново все производства, потерянные в захваченных врагом областях, выстроить всю систему. Как же жалко-то всех этих людей, ведь кому, как не мне, их жалеть молчаливо, с такими-то знаниями…

Деревня была цела. Даже удивительно, как немцы ее не разбомбили? Рядом летали, а сюда ни одной бомбочки не скинули. Здесь даже не суетился никто особо, живет деревня обычной жизнью, как будто и войны нет, даже странно как-то.

Встретили нас хорошо, в деревне оказался председатель колхоза, который расположен чуть дальше на север, в одном из сел. Быстро организовав деревенских жителей, в основном стариков, нам передали четыре подводы. Местные вызвались помочь, поехали с нами. Они же и перевезут наших раненых к себе, окажут помощь, а позже отправят дальше в тыл. В общем, обернулись мы с политруком быстро, уже через три часа оказавшись возле разбитого эшелона. А тут… В общем, я наглядно узрел, что такое в эти годы особый отдел. Вовсю шла проверка, или допросы, уж и не знаю, как это назвать. Досталось и мне, но это был просто допрос. А вот лейтехе и политруку не повезло. Обоих строгий лейтенант из особого отдела увез куда-то почти сразу. Тот прибыл на «эмке», в ней же увезли и наших командиров.

Распекали нас недолго, все же мы простые бойцы. А дальше произошло вновь нечто, от чего не я один опять удивился. Нас просто оставили тут. Уехали все, кто нас только что допрашивал, не сказав ни слова.

– Эй, Большой, – окликнул меня вновь шустрый парнишка Павел.

– Чего тебе, Шустрый? – я так и назвал его, поддев в ответ.