Глава 1

1535 год, Держава Габсбургов. Крайна.

Воздух пропах сыростью и грязью. Поднявшись высоко в небо, яркая луна освещала Блейское озеро. Пробираясь через густой лес, Бостьян думал о месяце, что взошел на небо несколько дней назад. Молодой месяц не может так ярко светить. Дневное небо было затянуто тучами, дождь лил не переставая, но стоило пробить часу сумерек, как небо развиднелось, тяжелые капли перестали падать на землю, почва, как по волшебству впитала лишнюю влагу, что по законам природы должна была сейчас усложнять его путь, увязая ноги в глубокой грязи.

Бостьян рассчитывал, что непроглядная мгла заручится поддержкой стихии воды, скрыв беглецов под покровом ночи. Вот уж несколько дней шли дожди, размывая дороги. Погода такая, что ни один хозяин собаку на улицу не выгонит, ни то что сам нос высунет из дома. Но эта ночь была ясной. Ясной и сухой. Прекрасная ночь, чтобы зажечь факела, вооружиться вилами и продолжить поиски. Как раз к полуночи отец Тадей призовет добровольцев, их соберется не менее дюжины, и вот тогда они отправятся на охоту. Что станет с беглецами? Нет-нет, мрачные мысли нужно гнать от себя, иначе ноги врастут в грязь, разум затуманит страх, и Бостьян не найдет дорогу. Дорогу к ней. К своей Катарине.

Ясное небо посреди недели дождей – наказание за грех, что они сотворили. Бостьян знал это, но в тот момент утешал себя ложью, трактуя знак лучом надежды, освещающим выбранный им путь. Был еще один знак – Полона. Из-за деревьев виднелась темница. Несколько стражей ночного караула разожгли костер. Устроившись поудобней, они грели руки над костром. Бостьян остановился, посмотрел в небо. Луна достигала зенита.

– Полночь, ― прошептал Бостьян, тяжело сглотнув. ― Не подведи, ― взмолился он, но не к небесам. Сейчас его жизнь, что он когда-то вверил Господу Богу, зависела от двенадцатилетней девчонки. Ох, сколько раз он проклинал её за бесовские происки. А после проклинал себя, за клевету на невинное дитя. Ведь если кем и завладел бес, так это им.

Вдали послышался треск сырого дерева. Резкий порыв ветра принес с севера запах гари. Схватившись за нагрудный крест один из стражей перепугано глянул в сторону темницы, но шум раздавался издали. Стражники переглянулись. Внизу склона, на острове виднелась церковь. Вдруг, ночное небо охватило зарево. Языки пламени высоко поднимались, охватывая ветхий дом священника.

– Пожар! ― закричал один из стражей.

Едкий дым разносился по ветру. Черные клубни сгущались, поднимаясь над долиной. Отовсюду сбегались люди, тащили все что было под рукой: кто ведра с водой, кто таз, кто бидоны. Огонь разрастался с сумасшедшей скоростью, подбираясь к святым стенам.

– Церковь горит! ― закричал один из стражей, срываясь на бег.

Напарник его остановил, схватив крепко под руку.

– Куда ты? Мы не можем уйти. Как же она? ― кивнул в сторону темницы.

– Господь на нашей стороне, никуда она не денется. Девка заперта наглухо, а там рук не хватает. Мы же не будем стоять здесь сложа руки, пока церковь горит?!

Перекрестившись несколько раз стражи бросились бежать к озеру, прихватив несколько пустых ведер.

Бостьян выждал несколько минут. Удостоверившись, что парочка глупцов, покинувших пост – единственная стража, он тут же бросился к дверям темницы. Дрожащими руками он вставил длинный ключ в замок и прокрутил два раза. Предвкушая желанную встречу, каждый щелчок отзывался трепетом в его сердце. Отворив наконец дверь, разгоряченное любовью сердце, сжалось. На полу сырой темницы лежала Катарина.

Связанная тугими веревками, девушка едва дышала. От огненно-рыжих кудрявых волос остались лишь небрежно торчащие из-под чепца пучки. Ее, как овцу перед забоем обстригли. Милое личико опухло от слез. В измученной узнице с трудом можно было узнать прекрасную девушку, чья улыбка заставляла цвести магнолии еще в апреле. Быть может Бостьяну только так казалось, ведь он был по уши в нее влюблен. А может люди правы, и здесь не обошлось без ведовства? В любом случае, даже сейчас, измороженная от пыток, лишившись своей нежной красоты, для Бостьяна она была мечтой, что, несмотря ни на что воплотилась в жизнь.

Склонившись над Катариной, Бостьян прислушался. Из алых уст послышался тихий хрип.

– Хвала небесам, ― пробормотал на выдохе себе под нос.

– Это ты… Ты пришел… ― быстро моргая, не веря своим глазам прошептала Катарина.

Сгребая в охапку, Бостьян жадно обнимал любимую. Она жива. Жива… Они вместе. Ну разве это не Божья благодать? Не простил бы Господь им эту грешную связь, разве обвенчался бы план успехом?

– Нужно бежать, ― сказал Бостьян, освобождая узнице руки. ― Можешь идти?

Катарина пошатнулась, но все же твердо встала на ноги. Объятия любимого, как глоток свежего воздуха после удушья, вдохнули в нее жизнь. Она кивнула. Замкнув темницу влюбленные бросились бежать.

Сухие веточки леса хватали Катарину за юбки, грязь налипала на подол, а корсет нещадно впивался в ребра, но ничто, ничто не могло их остановить. Спрятанная в лесу лошадь послушно ждала беглецов в тайном месте. Бостьян на ходу забрался в седло и подал Катарине руку.

– Стой! ― вдруг закричала она, оглянувшись назад.

С крутого спуска было видно озеро и окутанную пламенем церковь. Катарина с ужасом зажмурила глаза. «Один грех порождает другой», – говорил святой отец на проповеди. Но как теперь жить, зная, что именно она случившемуся виной?

Катарина подняла на Бостьяна полные слез глаза.

– А как же Полона? Что будет с ней?

– Уверен, Полона не пропадет. Она хитрая, как бесова дочка. Поспешим!

– Но… ― еще раз оглянувшись назад возразила Катарина.

– Нет времени на это, Катарина, ― прервал девушку на полуслове Бостьян. ― Это все по ее воле. Она хотела, чтобы ты жила! Поспешим.

Катарина взяла Бостьяна за руку, он потянул ее на себя и усадил в седло.

Яркая луна освещала дорогу, поспевая за беглецами. Кроме луны, никому до них не было дела. Дом священника пылал. Огонь подбирался к церкви. И никакие молитвы прихожан, ни сотни ведер воды, что чуть ли не осушили озеро в ту ночь, не остановили жадный огонь, пока он не поглотил божий дом, обглодав его стены, все до остатка. Громкий треск возвестил о поражении, люди бросились врассыпную бежать. Не выдержав огня колокол упал на землю, оглушая своим последним звоном всю деревню.

2008 год. Блед. Словения.

Угнетающую тишину разрушила короткая мелодия, на экране телефона появилось напоминание: «Час до дежурства». Антония тяжело вздохнула, взяла сумку с формой и вышла из комнаты. Опаздывать не в ее привычках, но как выйти со спокойным сердцем из дома оставив племянницу одну, сложно было даже представить.

Она понимала, пришло время перевернуть эту страницу и жить дальше, как ни в чем не бывало, да и роль цербера никак не шла ее натуре, но теперь, каждый раз проходя мимо комнаты Николы, ей хотелось заглянуть и удостовериться, что все в порядке. Никола дома. В своей постели. В пижаме, что уже приобрела характерный нестираной одежде запах. Наверняка надела наушники и врубила на всю динамики, заглушая саму себя в собственной голове тяжелым роком.

Это продолжается уже неделю. Ответственные родители забили бы уже в колокола, подобрав несносному ребенку психолога, что за сотню евро в час года пол вытягивал бы девочку из глубокой депрессии. Ну, или хотя бы отобрали наушники, побеспокоившись о барабанных перепонках. Здоровье ведь гробит, как ни как. С другой стороны, можно ли девицу девятнадцати лет до сих пор считать ребенком? Теоретически нет. А если она продолжает вести себя как дитя?

Да, конечно, так было бы правильно, но дело в том, что Антония никогда не претендовала на роль ответственного родителя. Пусть простит ее Всевышний и общественность, но в этот момент, взявшись за дверную ручку в комнату Николы, Антония молила всех святых, увидеть привычную за неделю картину. Пусть бы Никола вообще никогда больше не выходила из этой комнаты. Пусть красит волосы в безумный цвет, носит месяц одну и ту же одежду, ест чипсы прямо в постели, и слушает тяжелый рок на полную громкость, только не выходит из комнаты. Никогда.