Он совсем приуныл и замолчал. Поезд пока, на счастье, не останавливался "посреди черного леса". Вагон ритмично раскачивался, тщась нас всех убаюкать. Мамаша, видимо, прониклась сочувствием к своему попутчику и новой темой попыталась отвлечь его от горьких умозаключений:

- Наш хоть в такой роскоши не купается, как ваш Бориска.

- Что-о?! - вдруг взвился "блейзер", будто и не было примирительной передышки. - А что вы, собственно, знаете? А дом возле Андреевской церкви? Президентские хоромы. Целый этаж ему! А?! Да там одни двери из орехового дерева знаете сколько стоят?!

- Я не хочу знать: мне не до того, - отвернулась "байковая" мамаша и поправила на сыне одеяло.

- А то бы я вам порассказал, - не унимался "блейзер". - Я занимаюсь стройматериалами, и я-то знаю. Да у него один стол по спецзаказу за пятнадцать тысяч.

- Как это мелочно с вашей стороны, - криво улыбнулась "байковая".

- Мелочно? А дача? - "Блейзер" подпрыгнул и ударился макушкой о мою полку. - Вы когда-нибудь, где-нибудь слышали, что у него дача на Мальорке? Личная дача. Не дача - дворец! Домина пятиэтажный. Знаете ли, что такое Мальорка? Вот видите, вы даже не знаете. Остров на юге Испании, жемчужина!..

- Да на здоровье, - отмахнулась "байковая".

- Конечно, на здоровье, если народ сыт и не страдает, - настаивал "блейзер". - А то ведь за его счет-то, семь шкур-то с него дерут и еще лицемерят, прикидываются. Видали его, Кучма-скромняга! Уже приготовил на всякий случай, куда смыться. Вы что же думаете, это за президентскую зарплату? Да продал что-то, угодил чем-то мировым олигархам! Не-е, если рыжий, так и знай - мошенник. Это в одной мудрой скандинавской сказке утверждается.

- Ну, у вас тоже есть свой "рыжий", еще похлеще, - захихикала "байковая".

- Да, тоже... - согласился "блейзер". - Это уж точно. Да что там "у вас", "у нас" - все они наши, общее наше ярмо.

Опять ненадолго замолчали. Вроде подвели итоги, пришли к историческому российско-украинскому консенсусу. Думал, сейчас погасят тусклый свет и будем спать. Ан нет, "байковая" с чувством всколыхнувшегося превосходства вдруг заметила:

- Зато у нас в Киеве людей из танков не расстреливали. И Верховную Раду нашу еще не расстреливали.

- Вот именно "еще", - буркнул "блейзер", не желая ни с чем соглашаться.

Но "байковая" туже запахнула халат и, опять скрестив руки на груди, вкрадчиво проговорила:

- Вот я вам лучше, так и быть, расскажу, что сама знаю точно. Слушайте, в газетках такое не прочитаете. Был у мужа моего друг, Саша. Тоже офицер, тоже в отставке, вместе они свое дело начинали. Парень хоть куда, красавец, высокий такой, статный... Жена у него так себе, пигалица, худюсенькая такая, а он... Я даже была в него влюблена. Но так, без всяких там. Он, может, и не знал даже: ну, друзья и друзья. И вот все его на подвиги тянуло. Вдруг исчез. Оказывается, в Приднестровье поехал, когда там эта заваруха началась. Вернулся - живой, слава Богу. Дово-о-ольный: мы, говорит, народ защищали. "Какой народ!" - муж говорит. А он так резко: "Советский!" Ну, поспорили ладно. Дочка у них с Любкой наконец родилась. Думаем, все, теперь он на привязи. Правда, он счастлив был: купать донечку свою - так только он. Ну а тут "Белый дом" этот ваш, будь он проклят, Бориска решил черным сделать: колючей проволокой его оплел...

- Спираль Бруно, - вставил "блейзер". - Она запрещена международным правом: тело режет. Вот зацепись только...

- Да наплевать, - махнула на него рукой "байковая". - Я ж не про то. Короче, опять он сорвался - и в Москву. На этот раз, чувствовал он, что ли, с женой попрощался. Она к нам в слезах прибежала, но уж поздно: уж он усвистал. Ну и там началось. По телеку-то все показывали, как танки в окна стреляют... Муж еще говорит: "Что ж это там у них в "Белом доме" орудия, что ли, противотанковые стоят, что Бориска свои танки прикатил?" А с той-то стороны "Белого дома" что творилось, с которой нам не показывали! Людей и пулеметами косили, и бронетранспортерами давили... Ну ужас, бойня прямо! Там же палатки стояли...

- Чечню репетировали, - опять вставил свой пятак "блейзер". - Приказ о роспуске Верховного Совета Ельцин издал двадцать первого сентября, а номер его тысяча четыреста. Разделите эту цифру на первую, получатся сплошные шестерки - число зверя, знак сатаны.

- Не знаю я, что там на что делить, - закатила глаза "байковая", - но только Сашку нашего мы по телеку увидели. Мелькнул быстро так, в куртке камуфляжной, и куда-то его омоновец толкнул. И все. Но точно он, потому что крупно на экране был. И пропал. Был - и пропал. И все уж успокоилось, и дом уж ремонтируют, а его нет и нет. И никто, и ничего... Пропал без вести. Любка с ума сходит. Ты, говорит, с дочкой останься, я- в Москву поеду. Ну, мы, ясно, ее не пустили. А тут нам, - "байковая" погладила спящего сынишку, подоткнула одеяло, - в этот центр детей-церебральников в первый раз надо было ехать. Полгода мы в Москве пробыли. Ну и стала я, по наивности конечно, Сашку искать. Думаю, ну что ж такое, как это так пропал человек? Такой видный хлопец, и на тебе. Пошла к "Белому дому", вот с той стороны, которую нам по телеку-то не показывали. А та-а-ам... Кладбище! Вот прямо могилы на газонах. И свечи горят, и венки, и оградки. Кресты на могилках. Только вот покойников-то под ними нет: хоронить-то не дали, увезли куда-то, и все. Это уж потом люди устроили на месте раздавленных палаток да где смерть по газонам топталась... Чтоб родным было куда приходить. Вот и наслушалась я там. Стадион там есть, знаете?

- Знаю, - коротко ответил "блейзер".

- И знаете, что на нем расстреливали всю ночь?

- Знаю.

- Хм, а я сначала не поверила. Как это так, думаю, парнишка-москвич какой-нибудь, например, на этом стадионе в кроссовочках бегал, а тут его взяли да на нем же расстреляли без суда и следствия, и вообще невесть по чьей злой воле?

- Почему это? Известно, по чьей злой воле.

- Ну, это сейчас, может, известно, а тогда... Смотрю, на заборе красные тряпочки. И на деревьях... Будто все кровью кругом забрызгано. А мне говорят: "Всех, кого в камуфляже схватили, всех прямо тут и добивали, и били, и убивали, и всю ночь в самом центре Москвы тра-та-та-та-та, тра-та-та-та-та!" На стадионе! Как в Чили, нам в школе рассказывали...

- Так по одному же рецепту, - тихо сказал "блейзер".

- Я все туда ходила, все надеялась Сашку найти. На портреты смотрела. Там много на стендах наклеено. Погибших. И лица всё такие... Ну, чистые, что ли. У меня прямо слезы текут. А эти, ну, чиновники из "Белого дома", идут так себе преспокойненько с работы вечерком, болтают что-то, друг другу, наверное, анекдоты рассказывают, смеются. Так и хотелось крикнуть: здесь кладбище, здесь убиенных души! Рядом женщины в черном стоят, и глаза у них... Ой, мама, моя мама! А я ж упрямая: стала по домам, которые вокруг стадиона, ходить, расспрашивать. А люди рассказывать боятся. Одна бабка, которой уж терять нечего, сказала: было, говорит, все было, только ты, милая, не ищи, а то худо тебе будет и деткам твоим. И ушла я. И всё. И нет больше Сашки. Чего он туда поехал, спрашивается? С кем воевать? Кого защищать?

- Родину свою, наверное, - очень тихо сказал "блейзер".

- Ага, того самого "огромного медведя", как вы говорите. А я так скажу, - "байковая" ударила себя ребром ладони по колену, - нечего туда было соваться, в эту Москву!

- Но вы же суетесь.

- При чем тут? У меня сын - церебральник. Вы тоже суетесь к нам в Ивано-Франковск.

- У меня там мать.

- Ну вот. А из Москвы - все беды. И всегда так было. Сколько Сталин загубил?..

- Сталин хоть строил, - вздохнул "блейзер" и поднялся разбирать свою постель. - А эти же всё разрушили.

- Ага, строил... На костях. - "Байковая" откинулась назад в тень верхней полки и вновь скрестила руки на груди. - Я так и знала, вы сталинист.

- Да бросьте вы! "Коммунист", "сталинист"... Одинаковые мы с вами "исты". Люди сейчас делятся только на тех, кто выжимает, и на тех, кто выживает, вот и все. А нам с вами одинаково мозги компостируют. Быдло мы и есть быдло, и заслужили эту скотскую жизнь своим всеобщим предательством. Каждый предавал свою великую родину как мог, каждый, от Горбачева до последнего дворника. Каждый называл свою цену, в меру собственного рвачества. Вот вы помните, в начале девяностых в центре Киева, на Майдане нэзалэжности, в ту пору еще площади Октябрьской революции, студенты голодали: палатки ставили, раскладушки с одеялами, лбы себе белыми тряпками перевязывали - независимость требовали. Ну, понятное дело, журналисты, телевизионщики там всякие шум подняли на весь мир: молодежь готова умереть за свободу Украины. Так вот, эта самая молодежь, во всяком случае ее лидеры, за это голодное шоу получили потом возможность за границей учиться - в Канаде, Германии, Штатах... А? Каково? Как на ваш взгляд, не прогадали?