Богиня сияла так страшно, что казалась сплошным столпом пламени. На глаза навернулись слезы, и только сквозь их пелену я смог различить очертания ее тела. Палден Лхамо была огромного роста, раза в два или в три выше дакини. Ее непомерно длинные пальцы сжимали трамбам – деревянную булаву с колдовскими насечками, без промаха поражающую врагов; за извивающийся пояс из живых змей была заткнута стопка таблиц с проклятиями. Вдоль щек богини спускались драгоценные змеи – подвески, но само лицо я увидеть не мог – оно горело слишком ярко.
Две расторопных шенмо подбежали к вахане богини. Одна подхватила фыркающего зверя под уздцы, другая подняла над спешившейся Палден Лхамо зонт из перьев белого павлина. Невидимые музыканты встряхнули связками серебряных колокольчиков; те едва отозвались – должно быть, от рассеянной в воздухе влаги язычки прилипали к стенкам. Под мерное глухое бряцание богиня поднялась во внутренний круг. В ее следах, как дождевая вода, собирался текучий огонь.
Наконец дождавшись свою госпожу, Симхамукха и Макаравактра встали за ее спиною: львица за правым плечом, чешуйчатое чудище – за левым. В сопровождении дакини Палден Лхамо подошла к трем линга; от страха те скрючились, будто трава в засушливый год, и спрятали морды между связанных лап. Богиня медленно повела плечами. Ее дубина указала на запад, откуда тянуло горьким чадом кузниц и мест кремации; согнутый в грозном жесте крюка указательный палец ткнул прямо в пленников.
Тут в третий раз запрокинулись к грозовому небу и завыли раковины – теперь уже на площади. Из тумана один за другим начали выходить ряды священного шествия: воины князя со знаменами и трезубцами; погонщики баранов и яков, везущих ларцы-гао с мощами прославленных колдунов и свитками молитв и заклинаний; и, конечно, великое множество шенов, больших и малых, стариков и совсем детей, – все население Перстня. Впереди шенпо, и воинов, и слуг скакали четыре зверя, похожие на вахану Палден Лхамо, но черные, как смоль; на спинах они несли четырех всадников. Как и богиня, те были настоящими великанами, а вместо морд у них были живые вороньи головы с бородами из густых перьев и клацающими клювами-щипцами. Демоны-всадники соскочили на землю у границ внешнего круга, но не спешили подыматься во внутренний – видно, поджидали кого-то.
Одна за другой три быстрые молнии разорвали туман, осветив на мгновение темную громаду Мизинца за озером, а следом ударил оглушительный гром. Я взвизгнул, зажмурившись – а когда открыл глаза, на площади уже появился черный бык Эрлика. Этот зверь был больше любого дронга, что родился в Северных Горах; в его скелете мог бы, наверное, устроиться целый дом, где ноги стали бы торанами, хребет – балкой, а ребра – стропилами. Его шерсть была такой короткой, что можно было без помех рассмотреть каждую жилу на мощной шее, каждый узел мышц под лоснящейся шкурой. К телу быка широкими кожаными ремнями были прикреплены носилки-хоуда49, со всех сторон забранные тканью; вокруг роились шены-прислужники, подметая камни перед копытами ваханы метелками из ячьих хвостов.
– С лха сорвавший венцы, разоривший подворье ньен, попирающий троны Лу, Владыка трех пространств! Чья пурба50 сквозь Нагараджу прошла, как сквозь теплое масло! Разрушивший камни цен, развеявший тени Дуд, скорпион с сотней голов, господин Эрлик Чойгьял! – мычали пришедшие на площадь шенпо, подбрасывая в воздух хвосты железных четок; вторя им, до хрипоты надрывались ганлины и флейты.
Черный бык опустился на землю у границ внешнего круга. Трое слуг, орудуя насаженными на длинные древки крюками, одним рывком стянули покрывавшую носилки ткань – и я увидел Железного господина.
Он явился не в облике гневного демона, каким его обычно изображали на тханка: без оскаленной пасти и огненных бровей, без ожерелья из трех видов голов – свежих черных, гниющих красных и иссохших белых, – без набедренной повязки из шкуры тигра… да и самих бедер, чтобы натянуть повязку, у Чойгьяла не было. Была только тьма – шевелящаяся, текучая, как дым. Пока Железный господин обходил внешний круг, ее поверхность колыхалась, складываясь в переменчивые узоры: мне чудились в них то строки заклинаний, то высунутые языки, то стаи летучих насекомых… Но когда Эрлик поднялся во внутренний круг, мгла вокруг него сжалась, принимая форму исполинского тела. Разошлись в стороны две могучие лапы, крепко сжимающие аркан и скелет-булаву; поднялась над широкими плечами голова, похожа одновременно на морду быка и рыло змеи, с широкими пластинами чешуи на щеках и голыми, пышущими паром ноздрями. Изо лба Железного господина, как столбы дыма, выросли два изогнутых рога; между ними блестела корона из пяти черепов.
Палден Лхамо, заметив приближение супруга, приветственно подняла левую ладонь; Эрлик поднял правую в ответ. Боги соприкоснулись предплечьями, сотворив жест победы над тремя мирами, и несколько мгновений стояли так, позволяя народу рассмотреть себя. Затем Лхамо отступила назад, скрывшись за спиною мужа. Четверка вороноголовых, украдкой пробравшаяся наверх, переглянулась меж собою. Их зобы заходили вверх-вниз, раздулись, как кузнечные меха; затрепетали во рту языки – но демоны молчали. Зато возвысили голос почжуты.
– Смотрите, смотрите все! – крикнул один, тыча когтем в дрожащих линга. – Эти трое зовутся Дактри, Сибтри, Жалкар.
– Они – худшие из преступников, – подхватил второй. – Они забирали чужое добро и чужие жизни; они колдовали, не испросив разрешения богов.
– Сегодня их ждет справедливый суд, – продолжил третий. – Душе, отягощенной грехами, место в адских мирах.
– Там, приняв страдание, она очистится для нового рождения, – добавил четвертый. – И в этом – мудрость и милосердие Эрлика Чойгьяла.
– Убей! Уничтожь! – закричал кто-то в толпе. Дур-бдаг, до того стоявшие неподвижно, подняли полосатые палки и принялись колотить линга по спине, призывая к ответу. Одна из них, женщина с неровно остриженной бурой шерстью, подняла глаза на бога, горой нависавшего над нею. Ее челюсть беспомощно отвисла; с морды на подол падали капли – то ли слезы, то ли слюна. Железный господин поднял сначала левый кулак, с арканом, а потом – правый, с булавой, предлагая ей выбор. Линга всхлипнула и кивнула на аркан. В тот же миг ее тело обмякло и повалилось вниз, задев вторую женщину. Та дернулась так, будто в нее брызнуло кипящим маслом, и застонала – но не от страха, а от ярости; третий линга, молодой и крепкий мужчина, зарычал, оскалив желтые клыки.
– Справедливый суд! – крикнула женщина, уставившись прямо на макушку скелета-булавы. – Справедливый, ха! Мы грабили, да, мы убивали! Но чем вы, боги, лучше? Ваш холод отнял нашу землю! Ваша зима заморозила нашего сына, новорожденного, ни в чем не повинного щенка! Если мы будем страдать в адских мирах, то и вам там самое место!
Ее голос из визга превратился в утробный, жуткий рев – и вдруг оба линга принялись расти, раздуваясь изнутри! Толстые веревки с треском лопнули на запястьях; ободранная шерсть вздыбилась медными иглами. Линга вскочили на лапы и отпрыгнули назад, к самой границе внешнего круга. Никто не пытался остановить их: ни дур-бдаг, ни вороноголовые демоны, ни сам Железный господин. Впрочем, преступники и не собирались убегать. В их грудных клетках, которые стали уже шириною с сундук, что-то ворочалось и разгоралось, просвечивая сквозь кожу и шерсть, как сквозь промасленную бумагу. Вдруг линга припали к земле, опершись на все лапы, точно ящерицы, и широко распахнули пасти. Огонь хлынул из их глоток; шафраново-желтые клубы окутали тело бога, от рогов до пят, а линга все выплевывали и выплевывали потоки пламени. Я успел десять раз моргнуть и дважды облизать пересохшие губы – и только тогда их дыхание иссякло. Они упали на колени, обхватив лапами плечи и заходясь хриплым кашлем.
– Будьте вы все прокляты, – выдавила женщина, глядя исподлобья на притихший народ. Кожа на ее ноздрях и щеках полопалась и кровоточила; обгоревшая шерсть свернулась бурыми комьями, – вы и ваш господин…
