Воистину, дивен был Бьяру! Его портили только угольно-черные вороны, рассевшиеся повсюду и гадящие на головы горожан. К моему удивлению, те не замахивались на пернатых тварей и даже не припечатывали их крепким словцом, а, вжав головы в плечи, быстрее убирались восвояси. Но этой странности, кажется, никто и не замечал. Жизнь шла своим чередом: летели из дверей клубы мохнатой пыли, скопившейся за старый год; в чанах с шипящим маслом жарились пирожки из цампы; на деревянных подносах лепились клёцки с девятью видами начинки. По ним предсказывали будущее – и Мардо, не удержавшись, купил пару. Мне досталась клецка с бумагой – к учебе, а дяде – с навозом, сулящая богатство.
Ну а пока слуги и бедняки занимались приготовлением пищи и уборкой, господа шатались по городу, крича и распевая песни, молясь и чертыхаясь, и снова молясь. Улицы были так забиты, что капли влаги, упав из резных пастей макар на водостоках, не достигали земли: им преграждали дорогу то шапки, подбитые леопардовым мехом, то зонты из павлиньих перьев, то увешанные колокольчиками и ячьими хвостами посохи шенпо. Последних в Бьяру было особенно много – кажется, они собрались со всей Олмо Лунгринг. Были здесь одетые в желтое, увешанные пластинами золота и янтаря дети Норлха, были поклонники птицеголового Пехара в широкополых шляпах с пучками белых и зеленых перьев, и закованные в медь сыновья Бёгдзе, и дочери Курукуллы44, полностью обнаженные, с выкрашенной хной шерстью, несущие за спиною луки из сахарного тростника и стрелы, украшенные цветами белого и синего лотоса, ашоки, жасмина и ядовитого борца. Но больше всего было шенов Железного господина и белых женщин Палден Лхамо. И те и другие славились умением колдовать – так что неудивительно, что, как бы тесна ни была улица, как ни густа толпа, никто не смел коснуться даже края их чуба.
– Дядя! А правда, что колдуны сами умеют становиться птицами и врагов могут превратить в зверей? – спросил я, дергая Мардо за рукав.
– А то, – буркнул тот, потирая ноющую поясницу. – Тебя бы вот точно в улитку превратили, бараний ты помет. Пошли быстрее!
Дом лекаря мы нашли на одной из узких боковых улиц, по примете, переданной Наммукмуком: над его порогом висела сложная паутина из тонких палочек и цветных нитей – ловушка для неприкаянных духов45, которые могли помешать исцелению. Дядя осторожно постучал в выкрашенную ярко-синим дверь; потом, не дождавшись ответа, толкнул ее. Дверь поддалась, и нас тут же обволокло облаком густой вони. Мне захотелось чихать, пока мозг из ноздрей не полезет, и кашлять, пока легкие не выпадут из пасти, – верный признак того, что лекарь здесь жил умелый.
Сквозь слезы, обильно брызнувшие из глаз, я оглядел нутро дома: там, безусловно, располагалась вотчина Эрлика на земле. Крохотные окна кто-то плотно занавесил красной тканью, так что в комнатах царила зловещая мгла. От пола до потолка вздымались клубы дыма – это тлели, порою вместе с плохо остриженной шерстью, конусы горьких, едких и соленых прижиганий. С закопченных стен свешивались жуткие картины, с дворцами из костей, пучеглазыми черепами и гирляндами блестящих внутренностей, разложенных в разновеликие чаши. Стоны ужаса и страданий подымались откуда-то снизу. Проморгавшись как следует, я различил на полу пару десятков подстилок, на которых безвольно распластались больные. Над ними, точно неутомимые демоны-мучители, суетились старый лекарь и его ученики. Дел у них было много: кого-то требовалось истыкать иглами от макушки до пяток, кого-то – обложить нагретыми на жаровне камнями, кого-то – полить растопленным ячьим маслом. В глубине комнаты, за длинным низким столом, сидели ученики помладше. Склонив угрюмые, заспанные морды и насупив брови, они готовили снадобья: терли в ступках пряности и минералы, рубили серебряными ножами пучки сухих трав и с остервенением месили что-то, похожее на плотное зеленоватое тесто. Я поморщился, представив, какой пирожок получится из такого; вторя моим мыслям, тесто зловеще хлюпнуло в бадье.
– Заходите, не стойте на пороге! – неласково крикнул лекарь. – Вижу, помирать вы не собираетесь… Тороло, поди сюда! Займись господином!
Не успел Мардо даже пикнуть, как к нам, взбаламутив дым похожими на крылья рукавами, подлетела ученица из тех, что постарше. У нее были удивительные лапы – то ли тщательно обритые, то ли нарочно обожженные огнем или едкими веществами так, что ни одного волоска не осталось. Зато на голой серо-розовой коже, на пальцах и подушечках обеих ладоней, были выведены хной какие-то знаки и буквы.
– Здрасьте, га-аcпадин! Ты не местный, да? Кажется, с запада… или севера? С северо-запада? А лет тебе… тридцать? – протараторила она, подхватывая дядю под локоть и увлекая его вглубь комнаты. Я же двинулся следом, стараясь не потеряться в густом чаду и не наступить ненароком на кого-нибудь из лечащихся.
– Двадцать восемь, вообще-то, – обиженно пробормотал Мардо, пока его усаживали на лавку для осмотра.
– Мгм, – понимающе кивнула девушка и принялась загибать пальцы, подсчитывая что-то, – видимо, закорючки на лапах помогали ей в этом действе. – Значит, Мева Семерка Красная… Ну что ж, заметно, заметно: пищеварительный огонь что надо! Ел ли ты, господин, вчера чеснок или редис? Пил ли чанг?
– Нет, – невиннейше похлопал глазами дядя, хотя я был уверен, что слышал его пьяные песни вчера ночью. Наверняка еще и чесноком закусывал.
– Ну-ну. Давай-ка тогда послушаем твое сердце…
Ученица лекаря сложила щепоткой указательный, средний и безымянный пальцы на правой лапе и приложила ее к левому запястью Мардо; затем повторила то же с левой лапой и правым запястьем; наконец, сложив лапы крест-накрест, коснулась обеих запястий одновременно и долго стояла так, закрыв глаза. Наконец, Тороло выпустила дядю из своей хватки и поцокала языком.
– Что такое? – испуганно прошептал тот.
– Звуки у сердца бывают разные. Один зовется «гордым орлом, парящим в облаках», другой – «змеей, ползущей среди бамбука». Бывает даже «горшок мотука, кипящий на жарком огне». Ну а у тебя, господин, «толстый осел, плетущийся через сумрачный лес». Впрочем, жить будешь. А мочился ли ты сегодня? Нет? Вот и хорошо, сейчас как раз самое время. Чашечку мы дадим. Да ты проходи в уголок, не стесняйтесь.
– Но у меня же всего лишь спина болит! – почти взмолился дядя.
– Это тебе только кажется, – пропела Тороло, ласково улыбаясь. – Больные вообще никогда не понимают, как на самом деле все запущено. Они – как утопающие посреди моря, которые беспокоятся не о том, как выбраться на сушу, а о том, что рыбы слишком больно кусаются за ляжки. Будь остальное тело в порядке, этою спиной можно было бы орехи колоть!
– Это как?
– Неважно. Но можно. Так что… – Тороло выразительно помахала посудиной из белой глины, кивком головы указывая на ширму в углу. Дядя вздохнул, но покорился. Я решил не смущать его еще больше и остался сидеть на лавке, рассматривая развешанные по стенам рисунки: кроме скелетов, отрубленных конечностей и внутренностей на них оказалось еще и много растений – должно быть, из тех, что добавляют в лекарства. Хоть подписи я прочесть и не мог, но некоторые травы и цветы узнал. Тут были обычные репа и чеснок (тот самый, который не стоило есть Мардо), вьющийся горох и темный трипутник, растущий у берегов медленных рек, лютик с листьями, похожими на лапы лягушки, и лиловый шлемник с листьями-мечами, белые подушечки песчанки, солнечный девясил и кхур-мон, одевающийся в летнюю жару летучим пухом. Но были здесь и штуки, которых я никогда не видел – например, диковинное дерево, увешанное чем-то вроде перевязанных мешков для масла.
– Это го-чжэ. Его плоды наполнены вязким бальзамом, похожим на кровь, – послышался вдруг голос слева от меня. Оказывается, сам лекарь присел на лавку, чтобы перевести дух; когда я обернулся к нему, старик указал на другой рисунок – растение с крючковидными шипами на стебле, похожими на птичьи когти. – А это – чжунг-дэр, он помогает от ядов и похмелья. Только он не растет в Олмо Лунгринг. Обычно запасы привозили из южной страны, а теперь где его достать? Впрочем, чжунг-дэр можно заменить куркумой или борцом. А вот что перца стало маловато, это жаль: в последнее время много болезней холода, а от них перец всегда был лучшим средством. Ну, хоть старого масла, чтобы лечить безумие, и шо для геморроя у нас достаточно!