А потом были вечера, наполненные рассказами пожилого мага об опере, о его любимых исполнителях и композиторах. Гриффиндорец узнал, что так впечатлившая его песня называлась арией Царицы Ночи, и была она из «Волшебной флейты» Моцарта. А тот дивный голос назывался колоратурным сопрано.

И, конечно же, первым делом, после выхода из «Святого Мунго», Гарри отправился в маггловскую часть Лондона, где купил себе магнитофон и несколько записей опер.

С тех пор его коллекция неоднократно пополнялась новыми кассетами, и, что самое приятное, все они сейчас находились в его комнате на втором этаже. Рассудив, что Снейп все равно находится в подвале, и если включить магнитофон не очень громко, он ничего не услышит, Гарри в радостном предвкушении отправился наверх.

***

– А вы не так безнадежны, как хотите казаться, – эти слова Снейпа, прозвучавшие после финальных аккордов «Тоски», застали Гарри врасплох. Он совершенно не слышал, как зельевар появился в гостиной. А учитывая его чуткий слух и аврорскую тренировку, это было более чем неприятно.

– Здравствуйте, профессор, – несколько невпопад ляпнул Гарри. Он медленно развернулся на табуретке, на которую встал, чтобы удобнее было протирать книги с верхней полки шкафа, и сверху вниз посмотрел на замершего у противоположной стены зельевара.

Какое-то время Мастер Зелий молча рассматривал своего бывшего ученика, будто обнаружил в нем что-то новое. Гарри почувствовал, как от этого откровенного разглядывания ему становится неловко. Ну вот, не хватало еще только покраснеть!

– Вы любите оперу, Поттер? Не ожидал.

– А, да. Люблю. Но если хотите, я могу ее больше не слушать. Простите, что помешал, – зачем-то начал оправдываться Гарри. Он совершенно не понимал, почему его так смущает взгляд зельевара. Ведь даже в школьные годы Гарри не тушевался перед грозным профессором. Хорошо хоть, его сейчас не видят коллеги по оперативной работе! И аврор из чувства противоречия ответил Снейпу таким же прямым взглядом.

– Вы не помешали, – зельевар прервал зрительный контакт и прошел к недавно починенному Гарри креслу. – Это ведь Каллас и Ди Стефано? Запись 53-го года из Ла Скала, если не ошибаюсь? Отличный выбор.

– Вы любите оперу? – с недоверием в голосе повторил Гарри недавний вопрос Мастера Зелий. Это казалось ему тем удивительнее, что с тех самых пор, как молодой человек вышел из больницы Святого Мунго, он не встречал еще никого, кто разделял бы эту его страсть. А Джинни так и вовсе называла высокие оперные голоса воплями неудовлетворенных кошек.

– И оперы, и симфонии. Вообще классическую музыку.

– О! Здорово! – Гарри, наконец, спустился со стула. – А я симфоническую музыку не очень понимаю, – сказал он, и тут же пожалел о своих словах, приготовившись выслушать от Снейпа очередную порцию оскорблений.

– Еще поймете, – неожиданно доброжелательно ответил Мастер Зелий. – Ее, чтобы понять, нужно слушать чаще. И знать хоть что-нибудь о том, кто ее писал, и что хотел этим выразить.

– Наверное, – Гарри с некоторой опаской приблизился к зельевару, будто боялся, что спокойный тон Снейпа – не более, чем отвлекающий маневр перед каким-нибудь особенно обидным высказыванием. – А вы… У вас есть любимая опера? Или композитор?

– Вам действительно интересен мой вкус или вы спросили для поддержания разговора? – приподнял бровь зельевар.

– Интересен. Я вот очень “Норму” и “Набукко” люблю. А еще “Аиду”.

– Итальянская опера? Пуччини и Верди… Любопытно. Нет, я, как ни странно, предпочитаю немецких композиторов. В опере - Вагнера.

– Не знал, что вы романтик, – улыбнулся Гарри. В его понимании язвительный, прагматичный Мастер Зелий и исполненные драматизма и героического пафоса оперы Вагнера ну совершенно не подходили друг другу. – А вы слушали «Кольцо Нибелунга»?

– Странно было бы утверждать, что любишь Вагнера, не будучи знакомым с грандиознейшим его произведением. Хотите сказать, что и вам нравится этот цикл?

– Нет. Не знаю. Я его не слышал. Мне говорили, что он скорее ближе к симфониям, чем к опере.

– Да, некоторые произведения Вагнера, действительно, называют симфонической оперой, – Мастер Зелий откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. А у Гарри появилось совершенно детское желание покрепче себя ущипнуть, чтобы проверить, не спит ли он. Сидящий в совершенно расслабленной позе Снейп, да еще и обсуждающий музыку с Поттером – подобная сцена не могла быть ничем, кроме сна или горячечного бреда. А зельевар меж тем заговорил снова. И были в его глубоком, низком голосе какие-то совершенно новые интонации – завораживающие, бархатистые. И Гарри даже поймал себя на том, что думает: а каково это – услышать, как Снейп поет. С его слухом и голосом это наверняка должно быть потрясающе красиво. – На самом деле оперы Вагнера – это музыкальная драма. За основу либретто своих произведений он брал сюжеты различных германских легенд и преданий. Вам как раз должно понравиться то, что героев Вагнеровских опер отличает сила переживаний. Здесь вы встретите и жажду подвигов, и героику борьбы, и вероломство предательства. И, - легкий, на удивление не обидный смешок, - присущее вам самому стремление к самопожертвованию. Но Вагнер, безусловно, не ограничивается подобной сентиментальщиной. В его произведениях присутствуют глубокие философские раздумья, богатый и сложный мир идей. Удивительно, как точно с помощью музыкальных инструментов он рисует величественные картины германской природы. Вы никогда не были в Баварии? А Вагнер провел там несколько лет, среди озер и холмов близ замка Хоэншвангау. Позже король маггловской Баварии Людвиг второй, с которым композитор довольно много общался, построил настоящий архитектурный гимн операм Вагнера. Прекрасный Нойшванштайн, что в переводе значит «Новый лебединый утес».

Снейп замолчал, но Гарри, завороженный его глубоким голосом и красотой рассказа, продолжал как наяву видеть удивительный лебединый замок – белый, со вздымающейся к небу башней-шеей. Замерший, наподобие гордой птицы, имя которой он носил, у самого берега озера, как бы любующийся своим отражением в безмятежном зеркале ярко-синей водной глади. Откуда в его голове возникла эта картина? Такая четкая, как будто молодой человек на самом деле побывал в тех местах. Аврор мысленным усилием прогнал наваждение и возмущенно посмотрел на Снейпа. Он больше не был тем неспособным к защите сознания мальчиком, которого профессор зельеварения безуспешно пытался учить окклюменции. А то, что в данный момент он поддерживает лишь самую слабую из ментальных защит, еще не является приглашением лезть к нему в голову. И Гарри, демонстративно глядя в глаза Мастеру Зелий, установил вокруг своего сознания непроходимую ни для какого лигиллиментора стену.

Неожиданно зельевар поднялся и прошел к одному из тех глухих шкафов, открыть которые у молодого человека не получалось.

– Хотите выпить? – спросил Снейп, доставая из этого шкафа два бокала и бутылку огневиски.

– Спасибо, – Гарри принял от зельевара наполненный золотистой жидкостью бокал и поудобнее устроился на диване.

«Интересно, это стоит понимать, как одобрение моих успехов в окклюменции?» - мысленно посмеиваясь, подумал аврор. Действительно, ситуация была более чем забавной. Расскажи кто-нибудь Гарри еще этим утром, что он будет пить со Снейпом огневиски, молодой человек просто покрутил бы пальцем у виска.

А между тем, чудеса этого вечера еще не закончились. И следующие несколько часов аврор и Мастер Зелий провели в гостиной перед зажженным камином, разговаривая о классической музыке и легендах, положенных в основу многих опер. Вернее было бы сказать, что Снейп рассказывал, а Гарри удивлялся, восторгался, задавал вопросы. Даже с главным врачом из Святого Мунго ему не было так интересно, как сейчас, рядом с этим удивительным, совершенно непредсказуемым человеком, которого когда-то он считал своим врагом номер один. И – подумать только – ненавидел сильнее, чем Волдеморта.

А позже, уже лежа в кровати в своей комнате на втором этаже, Гарри подумал, что это был один из самых интересных и счастливых вечеров в его жизни. Настораживало только то, кто именно был его собеседник.