Моя улыбка была такой же мрачной, как мое разбитое сердце.

— Уверена, что хочешь знать, о чем я сейчас думаю? — я снова шагнул к ней, она попятилась. — Я думаю, что ты гребаная динамщица, и надо было мне просто трахнуть тебя — и делу конец!

По моим венам тек чистейший яд, я сделал шаг вперед, вставая вплотную к Кире. Я мог бы схватить ее, затолкать в машину и положить всему этому конец прямо сейчас. Зная, что мне стоило бы отойти и успокоиться, я также знал, что для этого уже слишком поздно, слова вылетели, пусть я уже успел пожалеть об этом.

— Надо бы трахнуть тебя прямо сейчас, как шлюху, ведь ты и есть…

Ее ладонь коснулась моей щеки прежде, чем я договорил. Удар был рада в два сильнее ее предыдущего, уверен, останутся следы. Я задолбался получать пощечины! Я толкнул ее к машине.

— Ты это начала. Все это твоя работа! К чему, по-твоему, катился наш «невинный» флирт? Как долго ты собиралась морочить мне голову? — сомкнув пальцы вокруг ее запястья, я даже не понимал, что несу. — Что же, я до сих пор тебя мучаю? Все еще хочешь меня?

Когда она отвечала, по ее щекам текли слезы.

— Нет… Теперь я по-настоящему тебя ненавижу!

Я чувствовал себя так, словно она забралась внутрь меня и вывернула мою душу наизнанку. И только остатки злости помогали мне держаться на ногах.

— Отлично! Тогда полезай в гребаную машину!

Не имея ни малейшего понятия о том, что я делал, я затолкал ее в машину и громко хлопнул дверью. Хотелось открыть дверь и хлопнуть еще раз, но сейчас я бы вряд ли смог это провернуть. Господи, что за хрень я творю? С какой, блять, радости я говорил ей такое? А выражение ее лица… Чистая ненависть. А теперь она плачет. Блять, блять, блять. Я все испортил. Все итак было хуже некуда, но теперь… Мост окончательно сожжен, я уверен. Господи Боже, я потерял ее навсегда.

Я нервно топтался у машины. Что теперь делать? Что, черт возьми, теперь делать? Как мне все это вернуть? Как все исправить? И можно ли вообще что-то исправить?

Не зная, что еще можно сделать, я подошел к двери со стороны водителя. Если бы я точно так же подошел к двери с самого начала, всего этого бы не случилось. Если бы я оставил ее одну в клубе, всего этого бы не случилось. Если бы я просто уехал из Сиэтла, всего этого бы не случилось.

Раздраженный, подавленный и напуганный, я сел в машину и громко хлопнул дверью. Внутри повисла давящая тишина. Даже воздух был каким-то другим. Теперь все изменилось, потому что я не умею держать язык за зубами.

— К черту! — воскликнул я, ударив рукой руль. Все должно было быть не так. — К черту, Кира, к черту, к черту!

Еще несколько ударов, и я наклонился, касаясь лбом плотной кожи руля.

— К черту, нельзя было здесь оставаться…

Когда я поднял голову, я чувствовал себя опустошенным, одиноким и продрогшим до самых костей. Коснувшись пальцами переносицы, я надеялся унять усиливающуюся головную боль, но это не помогло. Я один, совсем один. Опять.

Нуждаясь в тепле и хоть каком-то способе уйти от этой реальности, я завел мотор и включил обогрев. Я не могу покинуть это богом забытое место, пока не извинюсь. Нужно хотя бы попытаться исправить неисправимое. Она все еще плакала, когда я заговорил:

— Прости, Кира. Я не должен был так говорить. Этого не должно было случиться.

Она не ответила, только продолжала плакать. Я вздохнул. Не так я хотел провести этот вечер, не поэтому я поехал за ней. Я только… хотел помочь ей. Я хотел вернуть ей ее вещи и отвезти домой, чтобы быть уверенным, что она в безопасности. Я просто хотел, чтобы с ней все было в порядке. И чтобы она была счастлива.

Видя, как она дрожит, я потянулся и достал с заднего сиденья ее куртку. Моя тоже была там, но мне это было не нужно. Я свой озноб заслужил.

Я молча передал ей куртку, она молча надела ее. Все слова уже были сказаны. Между нами все кончено настолько, насколько это вообще возможно. Теперь она и ее любовь для меня так же недосягаемы, как мои покойные родители. Но в этот раз я действительно заслуживаю этого. Ей будет лучше без меня.

Ведя машину в полной тишине, я поддался отчаянию. С ней я прикоснулся к настоящей любви, это я знал наверняка. Может, ненадолго, может это была любовь только как к другу. В этом я не был уверен. Но что бы это ни было, ничего лучше я не чувствовал за всю свою жизнь. А сейчас это исчезло, и я никогда не познаю этого снова. Я буду одиноки никогда не испытают ничего подобного вновь. Но теперь, когда я знаю, каково это, я уже не смогу без этого жить. Боль этой потери будет постепенно убивать меня, теперь еще быстрее, чем прежде. Как мне теперь жить без любви? Как я жил без нее раньше?

Я почувствовал, что срыв близко, когда мы подъезжали к дому, к моему пустому бесполезному дому, где не были даже частички меня до тех пор, пока Кира не вдохнула в него жизнь. Я заглушил мотор и тут же вышел из машины. Я не хотел, чтобы она видела, как я разваливаюсь на части. А я уже был на грани. На грани того, чтобы разрыдаться.

Когда я открыл дверь, по щекам текли слезы, а когда вошел в прихожую, горло сжалось. Я держался изо всех сил, пока поднимался по лестнице. Не сейчас, держись, еще рано. Я закрыл за собой дверь и на секунду задержал на ней руку. Затем я отпустил себя, всхлипнул и позволил стене сокрушительного горя разрушиться. Подойдя к кровати, я упал навзничь и заплакал, подтянув колени к груди, совершенно не заботясь о том, что грязные ботинки испачкают белье.

Подруга. Любовница. Компаньон. Семья. Она могла бы стать для меня кем угодно, но я потерял ее навсегда. И я понятия не имею, как двигаться дальше.

Я слышал, как открылась дверь, но не мог перестать плакать. Хотя она все равно уже все слышала. Кира присела рядом со мной, но я не пошевелился. Просто не мог. Я мог только скорбеть. Скорбеть по всему, что я потерял, и тому, чего у меня никогда не было. Забытый, не достойный любви. Я не мог понять, почему она вообще сидит со мной рядом.

И вдруг, вопреки всем ожиданиям и надеждам, Кира приобняла меня. Она просто пыталась успокоить меня, но это меня сломило. Я не могу потерять ее. Пожалуйста, Господи, не дай мне потерять ее. Она нужна мне. Я сделаю все, что угодно. Мы прекратим эти игры, снова будет просто друзьями, только не забирай ее у меня сегодня.

Я всхлипывал, обняв ее в ответ и положив голову ей на колени. Прости. Прости. Не бросай меня, пожалуйста, не презирай меня. Остатки моего душевного равновесия испарились, когда я полностью потерял контроль и зарыдал. Казалось, прошли часы. Я выпустил абсолютно всю накопившуюся боль: от нехватки любви Киры и до того, что я никогда не чувствовал любовь своих родителей. Мне было больно от того, что я так обидел Киру, и от того, что предал Денни. Мне было больно от того, что я упустил свое детство. Я оплакивал даже множество бессмысленных случайных связей, которыми довольствовался всю жизнь, потому что теперь, кажется, бессмысленные связи — это все, что у меня когда-либо будет.

Кира не сбежала, увидев мой срыв. Она поддержала меня, прижимала к себе и поглаживала по спине. Даже натянула одеяло на мое дрожащее тело и согрела меня своим теплом. Я никогда прежде не ощущал столько любви и поддержки от другого человека. Никогда. В конце концов ее нежность смягчила мою печаль и высушила мои слезы. В тишине, теперь уже приятной, она обнимала и укачивала меня, как, наверное, матери укачивают своих детей. Хотя откуда мне знать, моя мать никогда так не делала. Никто не делал. Я успокоился и почувствовал, как сон одолевает меня, стремясь заполнить пустоту, что осталась после взрыва бол.

Колеблясь где-то на грани, я проваливался в странный сон. Сон, в котором Кира бросала меня. Я потянулся к ней, крикнул “Нет”, но она все равно ушла. В конце концов, она все равно меня бросила.

Перед глазами все плыло, свет в комнате был слишком уж ярким, и, хотя это очень мешало, я все еще видел отца, стоящего у моей кровати. Его рот скривился, выражая крайнее недовольство. Впрочем, как обычно.