Солнце позолотило пространство, которое мы пересекли. Труп отсюда уже не был виден, мы забыли о нём и успокоились. Хотелось погреться под солнцем, но выходить из тени, которую отбрасывала стена, было небезопасно. Мы сидели, жевали бутерброды, напряжённо смотрели перед собой. Ноги гудели, но надо было идти дальше.

Теперь предстояло двигаться вдоль стены. Григорий, как обычно, шёл первым. За ним Фёдор, потом Зоя, замыкала вереницу я.

Зоя запела, и все подхватили. Песня была о том, как храбрый юноша вернулся домой после сражения и увидел, что его родная деревня разорена. Погоревав, он пошёл в соседнее село и встретил там девушку, самую прекрасную на свете. Он взял её в жёны, и они вернулись туда, откуда он родом, построили дом, навели порядок и наладили хозяйство. Тогда туда приехали и другие, деревня снова разрослась и стала ещё краше, чем прежде. Дети в ней рождались здоровее своих родителей, росли в любви и не знали горя, пока любопытство не заставило их покинуть деревню.

Мы знали, что эта песня про нас – это мы не усидели на месте и двинулись в опасный путь, чтобы повидать мир.

Нам навстречу шли два мужика. Вид у них был недовольный. Когда Григорий поравнялся с ними, нам задали вопрос:

– Куда прёмся, молодняк?

– На вершину.

– Серьёзно? Не доберётесь. А этот ваш толстячок, – мужик покрупнее кивнул на Фёдора, – и до Белой горы не доберётся.

– Доберусь! – крикнул Фёдор и потряс кулаком.

Мужики заржали.

– Ну и хрен с вами, идите, ищите приключений на свои жопы.

Мы пошли дальше, а через несколько минут услышали позади грохот, как будто обрушилась часть стены и – мы были в этом уверены – раздавила наших новых знакомых.

Никто не расстроился. Было не до этого – мы приближались к Белой горе.

Белая гора издавала низкий гул. Старики рассказывали, что внутри неё вечный холод. Были варианты: пойти прямо и надеяться, что на нас не сойдёт каменная лавина, или сделать крюк и обойти гору с другой стороны, но нам хотелось скорее попасть туда, куда нас вёл Григорий, и мы пошли напрямик.

Двигались осторожно, перебегая от одного укрытия к другому. Неожиданно, почти преодолев гору и зайдя в углубление в скале, мы увидели старуху. Сгорбившись, она сидела в углу и перебирала чётки. Когда Григорий приблизился к ней, она дотронулась до него и изрекла: «Перст указующий накажет за жадность!»

Мы оставили старухе хлеба и быстро ушли.

До захода солнца мы поднялись на большую высоту. Была видна вся плодородная долина. Григорий сказал, что мы почти добрались. У колодца разбили лагерь. Сидя у костра, разговаривали о будущем. «Возможно, этот поход – последнее наше свободное решение», – мрачно произнёс мой брат. «Ты думаешь, власть будет закручивать гайки?» – спросил Фёдор. Вид у него было скептический. «Только дурак этого не понимает», – буркнула Зоя, но чтобы смягчить свои слова, погладила Фёдора по спине. В тревожном настроении мы легли спать.

Рано утром проснулись от крика Зои. Над ней навис чёрный парень, приставив к лицу копьё, а его дружки, такие же чёрные, здоровые, как циклопы, окружили остальных.

– Куда направляетесь, красные ублюдки? – спросил главный.

– В храм Покрова на Пирогах, – сказал им правду Григорий, поняв, очевидно, что за ложь нас без раздумий проткнут копьями.

– Паломники, что ли? – удивился громила.

Мы закивали.

– Отпустить, – скомандовал главный. – Теперь весь этот район принадлежит нам, так что возвращайтесь другой дорогой.

– Договорились, – ответил Григорий. Он казался таким спокойным, уверенным в себе. Меня же трясло от страха. Зоя смотрела на чёрных с вызовом, а Фёдор, закрыв глаза, чуть слышно декламировал поэму-молитву, приготовленную на случай смертельной опасности.

Нам дали одеться и провели до границы. Мы шли не останавливаясь несколько часов и наконец увидели его – храм, похожий на огромный шатёр, от которого исходил божественный аромат. Фёдор почесал голову. Зоя сказала: «Ну и дела, товарищи!» Я нервно засмеялась, а Григорий улыбался, как бы имея в виду: «А я что вам говорил!»

Теперь нужно было попасть внутрь, и мы двинулись к храму.

– Ой, сколько муравьёв! – вскрикнула женщина на кухне.

– Одолели, сволочи, – ответил ей мужчина. – Этих красных случайно привёз с дачи в сумке с овощами, и они расплодились. А чёрные, наверно, пришли от соседей… Ну ничего, сейчас разберусь с ними.

Мужчина стал давить пальцем бегущих по столу муравьёв.

– Ногтём, ногтём лучше! – посоветовала женщина.

Они сели пить чай. В центре стола на блюде лежали пироги, покрытые белым кухонным полотенцем.

Снег ещё не выпал, был поздний ноябрь. По платформе бродила собака, которую кассирши звали Собакой и не давали ей в последнее время спать у батареи.

Ира замёрзла. Темнело, фонари пока не горели. Со склада стройматериалов неподалёку доносились скорбные звуки бензопилы. Слева темнело здание вокзала, за ним возвышалась водонапорная башня. Прогрохотал товарный поезд, подняв ветер. Ира сосредоточилась на летящих мимо надписях на цистернах и не заметила, как из-под платформы вылез человек в валенках и длинном тулупе, с бородой до пуза, известный местным как Магаюр.

– Дочка, нужна твоя помощь.

– Что случилось? – насторожилась Ира.

– Пошли, пошли.

Ира послушно двинулась за Магаюром, отгоняя нехорошие мысли. Они спустились с платформы на тропу, ведущую куда-то на задворки вокзала. Ира растерянно смотрела на мусор в пожухлой траве под ногами: обёртка от шоколада, бутылки, пакет из-под чипсов. К ветке куста была привязана чёрная тряпка – будто кто-то оставил предостерегающий знак.

Они подошли к водонапорной башне, Магаюр достал ключ и отпер деревянную дверь. Войдя внутрь, Ира осмотрелась: под огромным резервуаром для воды, к которому вела металлическая лестница, было устроено жильё: стол, буфет, кровать и табуретка. Наверху блестели узкие окна. Магаюр усадил Иру на табуретку, включил свет и обогреватель. Снял шапку, сел напротив. В башне пахло щами, чаем и хлебом, сверху тянуло сыростью.

– Вот, живу здесь, – сказал Магаюр и уставился на Иру.

Лампочка над столом мигнула.

– А это разрешено?

Магаюр не ответил.

– Я как-то от дождя здесь прятался и услышал её, – задумчиво сказал он.

– Кого?

– Музыку водонапорной башни. Воды уж нет, а музыка осталась. Вот я сюда и перебрался. И шум поездов люблю, пение рельсов, гудки электричек. Понимаешь, у меня есть слух, но нет музыкального образования, не учился я. А башня эта старая, я её на довоенных фотографиях видел…

– Вы говорили, помочь надо.

– Да-да… Видишь ли, музыка пропала. Больше не слышу. Нужно возобновить. Ты же на гитаре играешь?

– Откуда вы знаете?

– Видел, как ты её с собой таскала. Значит, должна мне помочь.

– Как?

Сначала Магаюр учил её настраиваться: «забудь что знаешь», «противься времени», «прерывай инерцию», «говори с Богом». Потом они сидели и прислушивались. Но ничего не происходило. Ира слышала объявления о прибытии поездов, голоса прохожих, тиканье своих наручных часов, но в этом не было ничего, связанного с водой. Магаюр вдруг встал, наклонился к ней, будто принюхиваясь, а потом резко выпрямился.

– Ясно! – сказал он и стал ходить вокруг Иры, бормоча: «Исчезни, демон нечистый и скверный, льстивый, безобразный, слышать музыку не дающий, или сам Вельзевул, или змеевидный, или звероличный, или в смехе скачущий, или злосмрадный, или звездоволхвующий…»

Ира закрыла глаза и услышала, как где-то над ней текут ручьи, ухают совы и шелестит лес. Пробежал заяц, перепрыгивая через лужи. Скрипнуло дерево. Утка взлетела с поверхности круглого озера посреди болота. Журчание тысяч ручьёв стало громче, они слились в бурный поток, а потом всё стихло, и это внезапное безмолвие испугало Иру.

– Что случилось? – спросила она.

– Видать, бобровая плотина… – ответил Магаюр. Он весь обратился в слух, глаза его были закрыты, а голова запрокинута, и борода торчала горизонтально, как антенна для приёма всех мелодий земли.