За окном тяжело заскрипело старое дерево, защищающее от зноя летом и обеспечивающее темноту кухне круглый год, – как будто протяжно застонал человек.

«Абонент вне зоны действия сети».

Марина подумала о другом совете Анатолия Ивановича и медленно пролистала список контактов до буквы «М», зная, что нужного номера там нет. Последние пару лет его номер не был ей нужен. До сих пор.

Машинально она протянула руку туда, где обычно стоял ноутбук, но пальцы ухватили лишь воздух – ноутбук забрали. Если захочет, она легко и быстро найдет Аниного отца в социальных сетях, расспросит общих знакомых… Ее бывший одноклассник мог продолжить общаться с ним – Марина попыталась вспомнить имя и не сумела.

Мысли перекатывались, как стеклышки в детском калейдоскопе. У Ани был такой давным-давно. Она очень любила его, любила так сильно, как редко любила вещи, всюду носила с собой, а потом, кажется, потеряла – оставила в детском саду? Опрометчиво одолжила кому-то из настойчивых товарищей по детской площадке? В раннем детстве Аня избегала других детей, но, если не удавалось, плохо умела им сопротивляться. Марина нервно отхлебнула коньяка, и горло обожгло горьким жаром. Она не могла вспомнить, что именно случилось с калейдоскопом… И почему-то ей вдруг показалось, что вспомнить это – куда важнее, чем дозвониться до Аниного отца. Важнее, чем обзванивать больницы. Она торопливо отпила еще коньяка, глубоко вздохнула, нервно закусила нижнюю губу и обнаружила, что уже изгрызла ее до ошметков, как не делала со времен учебы в университете. Ее вело, голова кружилась, и кухня дробилась, плясала, распадалась.

Почему-то Марина почувствовала, что вспомнить, что случилось с калейдоскопом, – предельно важно.

«1 сентября

Не знаю, почему я думала, что теперь они прекратят.

Летом все кажется другим. Издалека угрозы выглядят крохотными. Как люди умудряются вестись на такой простой оптический обман? На даче или на море они посмеиваются над одноклассниками и учителями, как будто напрочь забывают о страхе и ненависти. Они так радуются бабочкам и плеску волн, что совсем забывают головой подумать. В конце концов, окончание лета захватывает их врасплох, и они возвращаются по коробкам, присмиревшие, чтобы уже через пару дней снова начать и страдать, и ныть, и жаловаться, и обещать себе, что в следующем году… Что?

Впрочем, кажется, в этот раз и я тоже поддалась общему помешательству – и поплатилась за это. Потеря бдительности – непозволительная роскошь для того, кто еще не окончил школу.

Утром мама, как всегда, ушла на работу попозже, чтобы проводить меня. Лучше бы она этого не делала. Охи, ахи, умиленный щелчок фотоаппаратом – кажется, если бы в улыбках можно было перемазаться, эти я бы оттереть не смогла.

– Просто не верится, что ты стала совсем взрослой. Подумать только, выпускной класс. Аня, ты наелась?

– Да, сыта по горло, спасибо.

Она прекрасно знает, что я ненавижу, когда меня называют „Аней“, и все равно каждый раз упорно продолжает талдычить свое. Папа, когда я еще имела глупость делиться с ним тем, что думаю, говорил, что мама не хочет обижать меня или злить. Раньше, в детстве, я в это верила, но больше – нет. Когда она говорит свое „А-ня“, в ее глазах загорается удовлетворенный, счастливый огонек. Она отлично знает, как сильно меня бесит. Ей это нравится.

– Я купила тебе цветы. Заказала вчера. Они в коридоре.

Кажется, она обиделась на мое „сыта по горло“, ну, что ж. Получила за дело. По крайней мере, больше в это утро она меня „Аней“ не называла, и я милостиво погладила ее по шерстке.

– Спасибо, мам. Неплохие.

Она довезла меня до ворот школы, но, к счастью, не вышла из машины.

– Извини, опаздываю на работу. Не рассчитала. Удачи!

– Ага. Спасибо.

Громкий хлопок дверью машины, бегство. Очень забавно было убегать от нее сюда – примерно как если бы Одиссей спас свою команду от Харибды в пасти Сциллы.

Одноклассников я заметила издалека – возбужденно галдели, как дети, у самых ворот, сбились в стаю, как волки. Или скорее шакалы. Волки мне нравятся. Не знаю, чем они занимались летом, но явно не „Одиссею“ читали. Вообще не уверена, что кто-то из них когда-нибудь берет книгу в руки по доброй воле.

Меня заметили сразу. Я это поняла, потому что они еще сильнее сгрудились, стали близко-близко друг к другу, того и гляди слипнутся. Но ничего не сделали – слишком много людей, учителя, родители. Полный двор свидетелей.

Я открыла книгу, которую прихватила с собой, чтобы показать: я не стремлюсь общаться, но Маргарита Михайловна (бегущая надпись „хороший педагог“ на лбу), естественно, подвалила с жизнерадостной улыбкой наперевес.

– Аня! Какая удачная стрижка!

(Кажется, я попросила парикмахера убрать сантиметр или два с кончиков – иначе мать закатила бы скандал.)

– Поздравляю с началом нового учебного года! Что читаешь? Эдгар Алан По? Какая прелесть!

Вот за это я и ненавижу школу. Место, в котором человек, который вроде бы преподает литературу, может сказать про По „прелесть“, и никто его не остановит.

– Что ж, с новыми силами на штурм золотой медали?

– Да, попробую, спасибо.

А дальше она говорила какую-то дичь вроде:

– Очень порошок! Я в избе не сомневаюсь, Аня! Ты всегда божешь обратиться за помощью, если будет недужно. Одиннадцатый глаз – бремя не простоя…

Впрочем, дальше я не слушала. За последние несколько лет мамы и школы я освоила этот навык в совершенстве. Стоишь, улыбаешься, киваешь, изредка озабоченно хмуришься – и, что характерно, почти всегда угадываешь с реакциями. Напрашивается вывод: люди, в принципе, практически никогда не говорят ничего важного.

Линейка прошла хорошо, потому что мне удалось спрятаться в задние ряды так, чтобы меня не видела Маргарита Михайловна, и всю дорогу читать книжку. Потом – классный час, на котором третий год подряд в старосты класса переизбрали Свету, а потом – русский, литература и биология. Не знаю, кто в принципе придумал заниматься учебой первого сентября, но, по крайней мере, не худший выбор предметов, спасибо.

Из школы я постаралась свалить раньше всех, но Света и компания все равно догнали меня по пути к метро. Что ж, попытаться стоило.

– Как прошло лето, Анечка?

– Где отдыхала, в Нарнии?

– Чего ты так спешишь? Посиди с нами, отметим начало года.

– Она не может, у нее дома дела ждут. Подготовка к ЕГЭ, все такое… Чем еще заняться первого сентября?

– А что, в Хогвартс по ЕГЭ принимают?

Прекрасно. В этом году Света гуляет еще и с парнями из параллельного класса. Впрочем, остроумия ее компании это не прибавило – факт.

Я вообще зря пошла к метро через паркообразный скверик. Пару раз уже попадалась на этом… Но в этот раз в нем было слишком много народу из-за 1 сентября, чтобы они решились по-настоящему ко мне пристать. А может, в одиннадцатом классе Света просто переросла желание отнимать у кого-то сумки и закидывать в кусты или хватать людей за волосы. Но я бы на это не слишком рассчитывала.

Дома я хорошенько вымылась под душем, и мне полегчало. За лето я и вправду забыла, каково это – каждый день быть там, где не хочешь, с людьми, от которых тебя тошнит. Интересно, взрослые люди сталкиваются с такими же проблемами на работе? Возможно ли вообще найти место, где все вокруг будут тебе нравиться и где при этом тебя не начнет очень скоро тошнить от самого себя?

Сомневаюсь.

Ночь с 1-го на 2 сентября

Я так хорошо чувствую себя в момент, когда пишу стихи, а потом перечитываю и вижу, насколько все это беспомощно и глупо. Больше не буду переписывать их сюда – записываю отдельно, в скетчбук, вместе с рисунками.

6 сентября

Иногда я думаю: в чем вообще смысл?

Все, что происходит со мной, уже происходило с кем-то до меня. Кто-то до меня ходил в школу и ее ненавидел. Пробовал говорить с матерью, чтобы снова и снова понимать: она не слышит и не услышит никого, кроме себя. Читал книги и понимал, что в его реальной, настоящей, единственной жизни никогда не будет ничего и вполовину настолько же интересного, как то, что удается пережить в воображении. Если это так, зачем вообще стараться? Реальности никогда не угнаться за вымыслом, как ее ни причесывай, ни лакируй. Получится сплошное притворство – а ведь можно просто читать и думать, и получить гораздо больше удовольствия.