– Идем, моя баню перед отъездом затопила, попаримся. Перед боем лучше в чистое переодеться. Да и на стол собрали.

– Неплохое предложение, я только за, – улыбнулся я, но решил уточнить интересующие меня вопросы. – Из добровольцев кто умеет водить машины?

– Все мы тут на машинном дворе работали, все шоферят, и на мотоциклах тоже можем. Да и тракторы, конечно, знаем.

– Отлично. Значит, задача у нас такая. Отдыхаем до двух часов ночи и выезжаем. Бой вести у села я не хочу, иначе от него ничего не останется. В десяти километрах я приметил неплохое место для засады, там утром и встретим противника. Уничтожим. А ту технику, что уцелеет, вы восстановите и отгоните к себе. Считай ваши трофеи, оформите на МТС, тем более техника немецкая, может, и оставят вам, если она не боевая. Отобрать трофеи не имеют права, а вам пригодится. Тот же урожай вывозить. Все же не беженцы-побирушки, своя техника, будет куда привлечь, местные начальники сразу это поймут. Я справку напишу, что это трофеи и вам передал их.

– Все равно отберут, – отмахнулся многоопытный орденоносец.

– Отберут, – согласился я. – Но не все, что-то да останется.

– Ну что, идем?

– Погоди, – остановил я его и посмотрел в сторону дощатого забора. – Вылезай, видел я тебя.

Увидев, кто из-за забора вышел, орденоносец, его Корнеем звали, ругнулся. Это была девушка, с которой я целовался, точнее, целовал. Посмотрев вдаль, на горизонте еще видно хвост обоза, Корней пытался ее прогнать следом, но та неожиданно проявила характер, мол, с ними и уедет, и тот махнул восстановленной рукой, видимо знал ее характер. А девчушка, когда мы в саду участка Корнея, сидя под навесом, все вместе ужинали после баньки, кто в простыню завернут, кто в чистом исподнем, как я, нам прислуживала, бегала в дом и носила вкусности. Как я отметил, крутилась в основном около меня, и Корней с мужиками явно заметили ее интерес. А в соседнем пустом доме, где меня устроили на постой, та где-то в десять вечера и появилась, шепнув:

– Я ребеночка от тебя хочу.

Несмотря на ночевку в доме, я постоянно был на связи с танками. Да и тактическая карта активна. Поэтому, когда меня в час ночи приперло, квасу много выпил (он тут был у Корнея восхитителен, мне даже в термос налили, и я его в танк убрал), выйдя из сортира, я прислушался. От спиртного перед боем я, в отличие от фронтовиков, отказался. Неподалеку явно гудели авиационные моторы. Услышал, что приближались, но удаляться не стали, самолет кружил над селом. Включив рацию на китайце, стал просеивать эфир и вдруг обнаружил явно уставший голос, что монотонно вызывал, причем меня:

– Лазарь, вызывает старшего лейтенанта Шестакова, прошу ответить. Прием.

Вот это я и прослушал трижды, после чего, добежав до китайца, открыл люк, подключил лежавший на сиденье шлемофон и, прижав его к уху, ответил:

– Шестаков на связи. Прием.

– Наконец-то, – явно обрадованно отозвался неизвестный. – У нас уже топливо на исходе. Прошу дать вектор для посадки. Прием.

– Принял. Ожидайте.

Корней без охраны село не оставил, двое на часах стояли, они тоже слышали самолет наверху, и все горели зеленым, а самолет «Дуглас» был забит до предела.

Разбудили Корнея. Так что тот, запахивая куртку, не забыв автомат, как раз подошел, когда я закончил. Вот и пояснил ему причину суматохи.

– Наши. Просят показать место для посадки. Держи сигнальный пистолет и осветительные ракеты. Одну пустишь по земле и две в воздух, дальше те сами сориентируются. Удобное место для посадки на околице у дороги. Я оденусь и подъеду к месту посадки.

– Точно наши?

– Да вроде.

– Хорошо.

Он быстрым шагом ушел, прихватив одного часового, а я, сбегав в дом, стал одеваться, но все же разбудил Машу. Ну не мог я ее прогнать. Когда женщина приходит с таким желанием, мужчине остается только покориться. Сообщив, что все, нам пора готовиться, а ей велел спать дальше. Когда Корней со своими людьми будет возвращаться после засады, то ее заберут, а вот брать ее с собой я отказался наотрез. Застегнув ремень с тяжелой кобурой, я выбежал на улицу, и забравшись в ИС-3, он первым стоял в колонне на улице, покатил в сторону севшего самолета. Остальные брать не стал, тут метров триста, дальности хватало. А то, что там не госбезопасность, было такое предположение, уверен, пассажиры мерцали, явно раненые. Фара танка вполне освещала самолет, стоявшего рядом Корнея и рядом с ним генерал-майора ВВС РККА. Те о чем-то оживленно общались, и Корней показывал восстановленную руку, задрав рукав до плеча, и, когда они, жмурясь от света, повернулись ко мне, я остановил танк и, подскочив к генералу, доложился. Тот сразу сказал:

– К штабу моего авиационного корпуса вышла дивизия Песочина. Они помогли отбить атаку моторизованной группы немцев, которая внезапно на нас налетела. По дивизии ходили рассказы о вашей работе, мои особисты за голову схватились, считая это массовым гипнозом. А я поверил, лейтенант, поверил, поговорил с комдивом Песочиным и поверил. У меня сын в самолете горел, ноги ему ампутировали и кисть руки. Я отдал приказ штабу корпуса эвакуироваться, а сам взял транспортный самолет и полетел в Сталинград, там в госпитале у меня сын лежал. Я не мог взять его одного и забрал всех увечных, сколько смог, даже экипаж пришлось оставить, сам за штурвал сел, машина с перегрузом летела. Где ты находишься, я узнал, когда к нам перелетел У-2, и сразу отправился сюда. Я прошу, помоги. Помоги также, как парням Песочина. Сын у меня один.

– Сделаем, товарищ генерал. Нужно парней в танке устроить, там все и пройдет.

Генерал чиниться не стал, а вполне помогал, переносил раненых с нами. Подбежал и часовой, что с Корнеем был, он в стороне с СВТ прикрывал начальство, да и остальные скоро набежали. Корней знал, что делать, нож свой имел, наносил раны, и дальше большая аптечка срабатывала. В общем, десять минут, и тридцать шесть бывших покалеченных воинов Советского Союза были излечены. Мужики, зная, как после излечения на жор пробивает, принесли еды, сало, хлеба, квасу, разносолы разные. Так что излеченные парни, все в больничных пижамах, жадно ели. Надо сказать, генерал меня поразил, так среагировать на информацию о возможности излечения и моментом все провернуть, это дорогого стоит. Я же уточнил у генерала. Фамилия у него Лазарев, командир авиационного корпуса:

– Товарищ генерал, как у вас с топливом?

Тот общался с сыном, крепким парнем, старшим лейтенантом, на ЛаГГе воевал (теперь их нужно вернуть в госпиталь, чтобы признали годными и вернули в строй, это они и обсуждали), когда я подошел. Он обернулся и, подумав, сообщил:

– Плохо с топливом, мы бы смогли долететь до аэродрома, где мой истребительный полк дислоцировался, но они уже сменили место стоянки. Да и что там полк, сгорел в боях, семь машин осталось, латаных-перелатаных.

– У меня есть топливо, в канистрах авиационный бензин для танков. Он вам подойдет?

– Не совсем то, что нужно, но если мешать с тем, что в баках, то думаю – хватит.

– Отлично. Сколько нужно?

– А сколько есть?

– Сколько попросите, столько и дам.

– Давай двенадцать канистр, – что-то мысленно подсчитав, велел тот.

Вскочил на танк, внутри пахло свежей кровью, это нормально, вон, после излечения бойцов четыреста одиннадцатой стрелковой дивизии внутри танков все было забрызгано кровью, лужи плескались на дне, сгустки подсохших потеков. В общем, мрак. Я стал покупать канистры с бензином и ставить на корме, пока там не оказалось двенадцать. Генерал кликнул излеченных, несколько поднялось на крылья, им подавали канистры, и они заливали бензин в баки. Как я понял, летчиков среди привезенных генералом ранбольных было не так и много, семеро. Остальные танкисты и командиры разных родов войск, а вот бойцов не было, ниже младшего лейтенанта никого. Значит, генералу все же пришлось делать выбор. Сомневаюсь, что в госпитале были одни только командиры увечные. С другой стороны, я его понимал и уважал, это его выбор, он его сделал и исполнил, и получил то, что хотел. Живого и целого сына. Остальные для него бонус, приятно, но не более. Все ради сына. А пока шла заправка, я попросил генерала отойти, и мы стали прогуливаться в стороне: