— Святые, сохраните! — воскликнула Лиа и поспешила позвать служанку, желая отвлечься от всяких мыслей.

Следующие полторы недели прошли без всяких потрясений. Тишина и покой царили в замке наместника. Раненый ласс, более не нарушавший указаний лекаря, быстро шел на поправку. Теперь он лежал редко, предпочитая бродить по переходам замка, не нарушая дозволенных границ, за которыми скрывалась лаисса Ренваль. К ней он не пытался подниматься, не искал встреч, ничего не просил. Лиаль, увидев, что ее гостю лучше, и он желает скорей вернуться к здоровой жизни, сама позволила Гаэрду посещать библиотеку и свободно перемещаться на ее половине.

Теперь ласс Дальвейг жил в покоях, находившихся под покоями благородной лаиссы. Там было просторней и удобней. Между этажами стояла стража, обозначая границу, за которую лассу не было доступа. Но каждое утро Мальга все так же приносила известия о самочувствии раненого, ухаживала за ним и выполняла небольшие просьбы.

Лиаль радовалась тому, что ласс Дальвейг быстро идет на поправку, и печалилась одновременно. Теперь, когда он мог ходить и даже начал упражняться с мечом, хоть лекарь и пытался отговорить благородного ласса, Лиа понимала, что мужчина скоро покинет замок. И вроде нужно было тому радоваться, ведь, исчезни ласс Дальвейг до возвращения наместника, обитателям замка станет гораздо спокойней. Да и самому лассу было безопасней уехать, пока хозяин замка не вернулся. Но Лиаль с затаенной тоской ждала того дня, когда Гаэрд заберет свой медальон и верный меч, оседлает Ветра и умчится в белую даль, чтобы уже больше никогда не вернуться.

Девушка уговаривала себя, что подобные мысли ведут к бедам, но ничего не могла с собой поделать. Она вставала утром и бежала к окну. Если она видела метель или снегопад, то радовалась, будто ребенок. А Святые, словно внемля затворнице, усердно посыпали землю снегом, не давая покинуть замок, но и пробраться к нему. Возможно, потому все еще никто не разыскивал благородного ласса. Этому Лиаль тоже радовалась.

Нет, она так же не искал встреч с мужчиной, как и он с ней. Навещала, как и прежде, один раз в день в присутствии слуг и задерживалась недолго. Лиаль даже не пыталась увидеться с Гаэрдом наедине, хотя теперь и имела подобную возможность, например, в библиотеке. Девушка была по-прежнему благоразумна, не забывая, что она замужняя дама, и ее долг не опорочить имя супруга, пусть и не любимого, но соединенного с ней священным обрядом в Доме Святых.

Но… Но присутствие в замке ласса Дальвейга вдруг превратило серые стены в более уютные, словно лаисса Ренваль вернулась домой. Знать, что рядом есть человек, относившийся к ней с дружеской симпатией, было приятно. Добрая светлая улыбка, озарявшая благородные черты Гаэрда Дальвейга, когда он видел Лиаль, неизменно радовала девушку, даря отдохновение от привычных переживаний. С тех пор, как он появился в замке, благородной лаиссе более не казалось, что она одна, как перст. И девушка ложилась спать, вознося молитву Святым, чтобы все это длилось, как можно дольше.

Не видя своего гостя, Лиаль занималась тем, что изучала историю его рода. Конечно, в Хрониках написано было кратко, да и заканчивалось древо на прапрадеде Гаэрда. Но и того, что имелось в книге, девушке хватило, чтобы узнать, что род мелкопоместных лассов Дальвейг издавна служили княжескому роду Верналь, пока не погиб последний потомок славного рода, защищая удел, когда его отец и младший брат сражались под королевскими знаменами, где так же сложили свои головы. После лассы перешли в лассарат нового сайера, которому перешла часть Удела Верналь.

В роду ласса Гаэрда было много славных предков, чьи имена значились среди победителей. Лиаль знала наизусть их имена и годы жизни. Зачем ей это? Она не могла сказать точно. Наверное, девушка видела в изучении истории чужого ей рода некое развлечение. Правда, показать свой интерес и узнать, что случилось с родом Дальвейг после того времени, что последним значилось в Хрониках, Лиаль не решилась бы никогда. Тем более, что ей следовало так подробно изучать предков своего супруга, чтобы потом рассказать их детям о том, какому славному роду они принадлежат, как и полагалось делать добропорядочной матери и жене. Но, к своему стыду, лаисса Ренваль знала о роде, с которым теперь была связана ее жизнь, так мало, что и заговаривать об этом не стоило.

А еще очень хотелось узнать больше о том, что привело ласса в замок наместника, но он по-прежнему не спешил рассказывать, а Лиаль не осмеливалась спросить, несмотря на все свое любопытство. Медальон она все так же носила под одеждой, снимая его лишь тогда, когда ложилась спать, потому что менее всего хотела, чтобы прислуга, если войдет в ее опочивальню, заметила на госпоже чужую вещь. Но оставаясь в одиночестве, лаисса Ренваль доставала его, снимала с шеи и ласково обводила кончиком пальца каждую букву, повторяя написанный девиз, поглаживала орла и снова прятала под одеждой. И она, скорей, рассталась бы с жизнью, чем показала бы кому-то этот медальон или рассказала о нем.

Лиот теперь пел ей песни не о воинах и странствующих благородных лассах, сражавшихся с разбойниками, бравшими замки и спасавших прекрасных лаисс. Бард был удивлен, ибо раньше госпожа не выбирала песен, и он пел то, к чему лежала его душа. Но теперь, стоило мужчине ударить по струнам, как Лиаль останавливала его и просила:

— Лиот, спой мне про благородного ласса Хенрика. Хочу послушать о его странствиях.

— Как будет угодно моей госпоже, — склонял голову бард и заводил долгую балладу о подвигах благородного странствующего ласса.

За это время бард не принес лаиссе новых писем от брата, но тому была причина. Лиот успел только передать ее послание, а после начались снегопады, и выбраться из замка не представлялось возможным. Дорогу завалило настолько, что челядь подумывала начать расчищать путь, дабы избежать гнева господина, когда он вернется в замок и не сможет пробиться через сугробы. Но его возвращения не ожидалось еще около двух-трех недель, а снеди в замке хватало, потому прислуга позволила себе облениться, не особо слушая увещевания наложницы, а госпожа молчала.

Да, стоит заметить, что авторитет любовницы господина пошатнулся после того, как ее прогнала Лиаль, показав, кто в замке супруга ласса Ренваля и благородная лаисса. Если бы девушка пожелала, ее бы послушались, но она ни во что не лезла, не желая ругаться с наместником еще и из-за этого. А коли госпожа молчит, то и челядь не норовит сунуться вперед повелений.

Сегодня опять шел снег. Неспешный, он кружился крупными хлопьями в призрачном лунном свете. Не свистел в трубах ветер, не швырял в окно колючие снежинки, не задувал под накидки воинов, стоявших на стенах. Огонь, как всегда ласковый и уютный, лизал дрова в камине, выстреливая время от времени веселыми искрами. Лиаль некоторое время сидела у огня, глядя в его сердцевину.

— А почему бы и нет? — вдруг произнесла она и поднялась с кресла. — Ничего дурного в этом не будет.

Девушка решилась на совместную трапезу со своим гостем, за которой можно было побеседовать более обстоятельно. К тому же слуги будут находиться рядом, и никакого неприличного уединения не выйдет. Гость уже достаточно окреп, и Лиаль, как радушная хозяйка, вполне может оказать ему подобную честь… хоть один разочек! И если супруг будет недоволен, то лаиссе Ренваль будет, что ему ответить. И пусть после этого ей, возможно, придется сидеть с супругом за одним столом, но подобное не пугало лаиссу. Наместник умел вести себя за столом. Правда, Лиа не была уверена, что не отобьет аппетит своим ехидством, однако ради одной продолжительной беседы с лассом Дальвейгом, девушка готова была терпеть язвительность супруга в будущем.

Лиаль кликнула служанку и дала повеление накрывать стол в трапезной зале, имевшейся на ее половине. Служанка одарила госпожу удивленным взглядом, но поклонилась и поспешила передать повеление благородной лаиссы. Затем Лиа отправила слугу, приставленному к лассу Гаэрду вместе с Мальгой, передать тому приглашение на совместную вечернюю трапезу. Лиаль хотела кликнуть и музыкантов, но сдержалась, подумав, что это было бы уже лишним. Всего лишь ужин и приятная беседа, не больше.