Только вот дома меня ждала ещё одна проблема. Стелла.

Перед тем, как я уехал к Эмме, я заехал в полицейский участок за сестрой. Которая на свою пятую точку, в очередной раз нашла приключения. И как у неё это получается. Ну не умеет моя сестра жить спокойно. Слава богу, что её вообще отпустили, а то могло бы быть куда хуже.

Интересно, а чем ей полицейский то помешал, что она с ним подралась.

В этой ситуации мне даже не сестру жалко, а самого полицейского. Она ещё та боевая штучка. Сам порой её побаиваюсь.

Когда я приехал домой, бабушка со Стеллой сидели в гостинной, и смотрели телевизор. С чаем и пряниками.

— Можно тебя на минуточку? — позвал я сестру. — Ну рассказывай.

Минут двадцать Стелла рассказывала мне как оказалось в полицейском участке, и почему подралась с ментом. К концу рассказа моя голова кипела, и всё, что мне хотелось, так это завалиться в кровать.

Как выяснилось, Стелла не в чём не виновата. Ну да, она вообще никогда не в чём не виновата, просто это всё как-то само. Ну да, конечно. Вот умеет она притягивать к себе проблемы. А потом пожимает плечами, "типа я не виновата". А мне потом расхлебывать за неё.

— Ты хоть иногда можешь подумать головой, — тыкаю пальцем ей в лоб, — а не тем местом на котором ты сидишь.

— Но я не виновата. — разводит она руками. — Он сам.

— Сам полез к тебе с кулаками?

— Нет. Я приехала к подруге, а там какой-то чувак домогался.

— И ты как мать Тереза побежала спасать? — перебил я сестру.

— Ну нет же. Ну то есть да. Ну не совсем. А там кто-то вызвал ментов. Ну и он хотел забрать мою подругу, ну а дальше ты знаешь. — вздохнула она.

— Аааа. — завыл я. — За что мне всё это?

— Прости. — она состроила щенячьи глазки, подойдя ко мне поцеловала в щёчку и обняла.

Ну за что мне такое наказание? Где я так согрешил? Почему у всех сёстры как сёстры, а у меня сплошной кошмар.

Я переругалась с отцом в пух и прах. Горькие слёзы катились из глаз. Мне было больно, обидно. А больше из-за того, что мой отец отказывается меня понимать. Он должен быть на моей стороне, но никак не наоборот. А он готов идти по головам, угрожать, лишь бы было так, как он этого хочет, а на чувства другого человека ему далеко плевать.

Вернувшись домой, я громко хлопнула дверью и закрылась в своей комнате. Не хочу не с кем говорить, не хочу никого видеть. На попытки мамы со мной поговорить, я никак не реагировала. Мамуля не в чём не виновата, но сейчас, мне было так тяжело, что любые слова давались сложно. Перед глазами снова возникла пелена слез, и как бы я не старалась успокоиться, ничего не получалось. Слёзы горькими ручьями катились по щекам. И только мысль о Дамире, о нашем с ним пикнике, придавала мне сил, и заставила улыбнуться. Что же он теперь подумает обо мне? И увижу ли я его ещё? От этих мыслей, что я могу больше Дамира не увидеть, сердце заныло, а слёзы с большей силой вырывались наружу.

Весь вечер прошёл как в тумане. Я забилась в истерике, свёрнувшись калачиком, я ревела навзрыд, не подпуская к себе никого. Меня разрывало на маленькие кусочки. Чувство, что у меня вырвали из груди сердце, и разорвали его в клочья. И если раньше я ещё могла держаться, и улыбаться, то сейчас, меня будто бы не было. Мне просто хотелось исчезнуть, забыть, чтобы только не чувствовать всю ту боль, что во мне сейчас. Во мне взорвалась ядерная бомба, и в этом только его вина, моего отца.

Я мысленно успокаивала себя, что мне станет легче, просто нужно немного времени. И мне обязательно станет легче. Боль, обида, утихнет, и мне полегчает. Я пыталась найти своему отцу оправдание, но его не было. Предатель. Ненавижу. Как он мог со мной так поступить. Никогда не прощу его. НИКОГДА. У меня больше нет отца. Я просто больше не хочу его знать. Не хочу слышать, не хочу видеть. Хочу, чтобы он уехал в командировку, и всем станет только легче, и спокойнее.

Эх, папа, папа, Как ты мог.

Как уснула, сама не знаю. Но проснулась я поздней ночью, в мокром поту. По началу я даже не обратила на это никакого внимания, скинув всё на все переживания, что случились со мной за сегодняшний день. Но когда я поднялась с кровати, чтобы переодеться, у меня закружилась голова, в глазах потемнело, и я чуть не потеряла сознание, то не на шутку перепугалась. Тело ломило так, будто я стометровку пробежала, или вагоны разгружала. Мне одновременно было и жарко и холодно. И как не лягу, всё неудобно. Ещё и пить хочется ужасно.

С огромным трудом я поднялась с постели. Вы бы знали каких это трудов мне стоило. Кое-как я доковыляла до кухни, тяжело дыша и вытирая пот со лба. Ощущение, что я не до кухни шла, а в горы поднималась. Даже не шла, а бежала.

Не включая свет, я открыла полку, и нащупала кружку, не знаю как так получилось, но та самая кружка, что только что была у меня в руках, упала и разбилась. Звук был настолько громкий, что зазвенело в ушах, в глазах вновь потемнело, и я присела на стул, что стоял рядом, дабы не упасть в обморок.

— Что случилось? Что разбилось? — в кухню влетает мама, и включает свет. А следом за ней заходит и папа. — Почему ты в темноте? — спрашивает мама, и смотрит на меня волнующимся взглядом. — Что случилось? На тебе лица нет.

— Попить хотела. — тихо отвечаю. Говорить сейчас я просто не в силах. Во рту всё пересохло. К горлу подкотил ком, и кажется меня сейчас стошнит.

Мне не становилось лучше, состояние только ухудшалось.

— У тебя жар. — обеспокоенно трогает мой лоб. — Ты вся горишь. — она наливает воду, и протягивает мне стакан. — На, выпей. Андрей, вызывай скорою. — обращается она к папе, он сразу же бежит в комнату за телефоном.

— Не надо скорую. — мычу. Говорить было сложно. Глаза закрывались, а взгляд был мутный. — Мамуль, всё в порядке. Мне просто нужно полежать.

Я старалась собрать все мысли воедино. Всё сливается, сил даже нет встать и дойти до комнаты.

— Давай для начала померим температуру. — я киваю, и ставлю градусник в подмышку.

Хороший мне однако подарок ко дню рождение. А оно у меня уже через два дня. А это значит, что за два дня я должна встать на ноги, как не крути.

— Давай. — я протягиваю маме градусник, и пытаюсь подняться, но не могу. Ноги не держат, и я сажусь обратно. Хорошо, что хоть не мимо. — у тебя почти сорок. — воскликнула мама, и с тревогой посмотрела сначала на меня, потом на папу. — Скорую нужно вызывать.

— Не надо. Пожалуйста. — умоляюще прошу я.

— Ладно, — соглашается мама, — но если утром не станет лучше, то никакие твои уговоры, просьбы не помогут.

Я киваю, и в очередной раз пытаюсь подняться и сделать хотя бы шаг, но у меня ничего не получается. Ноги отказываются мне повиноваться, и тело тоже. Каждое движение мне даётся с огромным трудом. Видя мои мучения, папа берёт меня на руки, и несёт в комнату. Ложит на кровать, и укрывает одеялом. И сейчас я даже благодарна ему. Сама я уж точно никак не дойду, только если доползу. И то если….

— Спасибо. — бормочу я.

— Тебё что-нибудь принести? — спрашивает он с нежностью в голосе. Я уже и забыла когда последний раз он так говорил со мной.

— Водички.

Папа вышел из комнаты, и сразу вошла мама, с лекарством. От температуры, от головы, и ещё от чего-то. И чай с лимоном и мёдом. Мне сейчас было всё равно, что пить. Лишь бы полегчало.

— Попробуй поспать. Сон — это лучшее лекарство.

Я очень долго крутилась и вертелась с одного бока на другой. Родители по очереди заходили ко мне в комнату, и проверяли меня. Моё состояние, стало ли мне хуже, или лучше. Но лучше мне не становилось, казалось, что только хуже и хуже.

Ближе к утру я всё таки уснула. Температура немного спала, и я смогла уснуть. Мама права, сон-это лучшее лекарство. Посплю, и всё пройдёт. Ведь правда же?

Легче мне не стало. Температура мёртвой хваткой держалась около сорока. Сбивалась, и через пару часов снова поднималась.