– А я бы хотела оказаться сейчас в том времени, когда товарищу Копытову вручали этот патефон. Наверняка это происходило именно здесь, единственном вместительном здании. Аплодисменты, смех, танцы… Уверена, счастливых людей в то время было намного больше, чем сейчас. Как вы считаете, Игорь Викторович?

Склонившись над патефоном в ожидании вполне возможной его остановки и собираясь предотвратить ее, коли она случится, Ефимов задумчиво стал озвучивать давно пришедшие ему в голову мысли.

– Как историк, смею утверждать – нам только кажется, что мы знаем прошлое. Даже будущее менее загадочно. Будущее мы узнаем завтра, прошлое, возможно, никогда.

Голованов подошел к столу, пальцами выловил из тарелки кусок какой-то закуски, отправил в рот и только тогда развернулся к Ефимову.

– Совершенно с вами согласен, товарищ Ефимов. Ни вы, ни я, ни она, ни все кандидаты исторических наук на свете никогда не узнают, почему стахановец Иван Копытов оставил на чердаке восьмилетней школы свою бесценную по тем временам премию. Это все равно, что выбросить сейчас на помойку цветной телевизор. А вот чем закончится предстоящий визит высокого начальства, которое вы ожидаете с таким нетерпением, Наталья Степановна, я могу предсказать один к одному.

– Предсказывайте. Чем?

– Все пойдет по-старому.

– Сомневаюсь.

– Готов поспорить. Все элементарно. В противном случае наш новый шеф окажется в роли нарушителя конвенции. Тогда ему не выжить и месяца. И он не может этого не понимать.

Мелодия, доносившаяся из патефона, внезапно захрипела и оборвалась.

– Оправдываете самого себя? – явно не справившись с прозвучавшем в голосе раздражением, поинтересовалась Наташа.

– Исхожу из реалий нашего нынешнего существования. Нельзя без риска оказаться нежелательной белой вороной нарушать удобное для всех положение дел.

– Нытье и мировой пессимизм.

– При чем тут пессимизм? Здравая житейская проза.

В их разговор снова вмешался Ефимов:

– История этих мест не менее уникальна, чем здешняя природа. Мне кажется, именно здесь сложили миф о Золотой горе. Могу рассказать, если кому интересно.

Неожиданно из своей каморки вышел Старик и, ни на кого не глядя, направился к выходу из заезжей.

– Вполне подходящий экспонат для вашего музея, – с раздражением прокомментировал его проход Голованов. – Я бы поместил его в отдел «непонятные ископаемые».

– Нет у нас такого отдела. Мы все стараемся понять и объяснить. Кажется, он пошел движок включать.

– Давно пора, – буркнул Голованов. – Скоро совсем стемнеет.

– А мне его жалко, – грустно сказала Наташа. – Представляете – прожить всю жизнь при заезжей… Заезжая – проезжая. Заходят люди, греются, спят, едят и уходят. Он топит для них печку, кипятит чай и – ждет. Ждет, ждет. А они переночуют и исчезают навсегда. И всё мимо, мимо и мимо.

– Проводите параллели, уважаемая Наталья Степановна?

– Вы сегодня невыносимы, Голованов. Да, провожу! Разве у всех у нас не то же самое?

– Представляете, сколько всего он понавидался и понаслушался, – вступился за Старика Ефимов. – Но он катастрофически неразговорчив. Я к нему и так и эдак – бесполезно.

– Только безнадежные дураки делятся своим жизненным опытом и поучениями. Умные понимают, что каждый должен сделать свои собственные ошибки, стукнуться своим собственным лбом, самому разобраться в смысле своей жизни.

– Вы, конечно, уже разобрались?

– Никак нет, Наталья Степановна. Я ещё полон надежд и иллюзий.

– Да? У вас еще остались иллюзии?

– Представьте себе. Я все еще надеюсь, что мне когда-нибудь повезет. Могу, например, стать начальником техотдела в нашем Управлении. Как, по-вашему, не высоко беру?

– Скромненько, но со вкусом.

– А вы, уважаемая, какую ставите перед собой жизненную цель? Если не секрет, конечно. Ваше здесь появление для меня до сих пор загадка. Либо вы совершили величайшую глупость, либо метите в дали неоглядные.

– Скорее первое.

– А зачем?

– Надеялась встретить вас и выскочить за вас замуж.

– Это скорее умно, чем глупо. Советую поторопиться. Не обещаю вам Золотых гор, но старый золотой прииск в вашем полном распоряжении.

– Если вы добавите к этому год другой безоглядной страстной любви, я, может быть, соглашусь.

– А через год-другой, что?

– Будем вспоминать о зря потерянном времени.

– Страшновато. И скучновато.

– А я бы согласился, – не утерпел Ефимов. – Прошлое никогда не исчезает бесследно.

– Да? – удивился Голованов. – Однако, товарищ краевед! Что ж, последую вашему совету. Соглашаюсь! Только, если можно, Наталья Степановна – небольшую консультацию… Страстная – это как?

– Безоглядная.

– А безоглядная, значит, страстная. Больше вопросов не имеется. Согласен! Оглядываться мне некуда. Кроме серых трудовых буден и нескольких неудачных попыток стать единственным и неповторимым, ничего интересного позади не имеется. Готов не оглядываться до самой пенсии.

Выждав некоторое время, но, так и не дождавшись ответа, он направился было к лестнице, ведущей в его кабинет, но вдруг замер в раздумье. Было похоже, что он к чему-то прислушивается. Потрескивали дрова в топящейся печке, за стеной в пристройке заработал включенный Стариком движок, ветер, явно наращивая свое далеко не весеннее присутствие, переключился с разноголосого подвывания на ровный настойчивый гул. Не сразу набрав положенный свет закраснелись подвешенные над столом лампочки, немного пораздвинув сжатое до того сумерками пространство. И тогда, совершенно неожиданно для самого себя, Голованов включил стоявший на ступеньке лестницы, приготовленный для предстоящего застолья магнитофон. Загремела, загрохотала современная ритмичная музыка. Явно дурачась, Голованов подошел к Наташе и склонился в приглашающем поклоне. До того сидевшая низко опустив голову, почти на грани истерики, Наташа словно очнулась от транса, протянула Голованову руку, поднялась и, уловив необходимую ритмичную паузу, вступила в танец. Они танцевали, позабыв, казалось, обо всем на свете. Танцевали легко и непринужденно, органично вписавшись и одновременно совершенно не вписываясь в окружающую обстановку. За грохочущей музыкой все они не расслышали неожиданно распахнувшуюся дверь и не сразу разглядели застывших на пороге Кодкина и Веселова.

Некоторое время вошедшие обалдело следили за танцующими, пока заметивший их Ефимов не выключил магнитофон.

– Мужики, трактор имеется? – прохрипел преодолевший наконец свою ошеломленность Кодкин.

– Найдем, – выпустив из объятий партнершу, отозвался Голованов. – Сели?

– Влипли, – угадав в Голованове главного, стал объяснять Кодкин. – По пояс. Хорошо, что порожняком шли. Если трактор на ходу, выдернем, как миленькую.

– Вы же все насквозь, – посочувствовал Ефимов. – Проходите к печке… Согрейтесь…

– Далеко кораблекрушение? – поинтересовался Голованов.

– Можно считать рядом. За косой. Вода там дуром прет. Если сейчас не зацепим – все, поплывет моя кормилица аж до Лены. Одна на ваш трактор надежда.

– Чаю хоть выпейте, – пригласила Наташа, разливая по кружкам чай.

– Сначала трактор, а чай всегда успеется, – не согласился Кодкин и вытолкнул вперед прятавшегося за его спиной Веселова, при виде которого Наташа резко повернулась спиной к вошедшим. Кипяток из чайника, который она все еще держала в руке, пролился на пол.

– Вот он пускай хлебает. Навязался на мою шею загадка природы. Спрашиваю – кто такой? Говорит – «человек без смысла жизни». Спрашиваю – бич? Говорит – «не совсем». А чего «не совсем», если сам не знает, куда и зачем направляется. Пей чай, загадка природы. Мы с тобой еще поговорим, в чем смысл жизни. Я тебе подробненько все объясню. Так подмогнете, а, мужики?

Голованов, который к тому времени уже успел переодеться в подходящую для погоды спецуру, направился к двери.

– Прет, говоришь, вода?

– Ну. Наледь на наледи. Не едешь, а плывешь.