Голованов снял висевший у двери забытый кем-то полушубок, кинул Ефимову:

– Утепляйтесь, товарищ старший научный сотрудник. Поможем рабочему классу. Банкет по поводу приезда высокого начальства, судя по погоде, отменяется.

Ефимов быстро собрался и выскочил следом за покинувшим заежку Головановым. Кроме Наташи и Веселова в заежке больше никого не осталось.

Наташа по-прежнему стояла к нему спиной и, кажется, не знала, что ей делать. Оглянувшись на закрывшуюся за Ефимовым дверь, все еще непослушными замерзшими руками Веселов неловко достал из своей сумки букет тюльпанов и стал снимать с него шуршащую упаковку. Наташа наконец оглянулась.

– Думал, не довезу, замерзнут. По пятьсот рублей штука. Почти весь аванс хлопнул.

Подошел к Наташе и протянул ей цветы. Та цветы не взяла, отошла подальше от Веселова. Словно что-то решая про себя, прошлась из угла в угол заежки и только после этого подошла к Веселову.

– Как ты узнал, что я здесь? – злым, неприятным самой себе голосом, спросила она.

– По телефону.

– Как всегда врешь.

– Как всегда говорю правду. Позвонил на твое прежнее место работы, представился. Вежливый мужской голос сообщил вот эти вот координаты. И что тебя сюда занесло? Край света и даже дальше. Четвертый день добираюсь.

– Зачем?

– Если помнишь, я всегда дарил тебе в этот день цветы.

– Как мне надоели твои вечные фокусы! Я устала от них. На всю жизнь устала. Мы же обо всем договорились! Ты не знаешь меня, я не знаю тебя. А ты заявляешься как ни в чем ни бывало. Со своими дурацкими цветами… Как ты им все это объяснишь?

– Никому ничего не собираюсь объяснять.

– Даже заикаться не вздумай. Мы с тобой не знакомы.

– Согласен, согласен… Я даже согласен снова начать ухаживать за тобой.

– Если ты скажешь хоть слово… Если ты скажешь им хоть слово…

– Этот… С которым ты танцевала… Он кто?

– Не твое дело! Хороший человек.

– Уверена? Я тоже, между прочим, неплохой человек. Тебе придется теперь выбирать из двух хороших человеков. А что – идея. Ты снова влюбляешься в меня, я тебе все прощаю, забираю с собой и… все! А ему чайник начищу, чтобы не танцевал в рабочее время.

– Помолчи! Вечный твой треп. Единственное, что ты можешь. Ну чего стоишь? С тебя уже лужа натекла. Иди, грейся.

– К тебе?

– Дурак! К печке! Господи, какая же я была дура!

– Я всегда тебе это говорил. И всегда за это любил.

– Не смеши.

– Если тебе плохо – готов помочь…

– Помоги. Исчезни отсюда, испарись, сгинь! Немедленно!

– Любовь закончилась, не успев начаться. Слушаюсь и повинуюсь.

Веселов надел снятую было куртку и направился к двери. На пороге остановился, вернулся, положил на лавку цветы, которые до сих пор все еще держал в руках.

– Поставь их, пожалуйста, в воду. В отличие от меня они ее обожают.

Лишь когда за ним захлопнулась дверь, Наташа спохватилась.

– Ты что, с ума сошел! Вернись сейчас же!

Схватив полушубок, бросилась следом. В дверях столкнулась с входящим Стариком и выскочила наружу.

Попривыкший за последние годы, особенно, последние месяцы, к не всегда разумному на его взгляд поведению своих загостившихся постояльцев, Старик долго глядел на незакрытую до конца дверь, закрыл ее и, не снимая шапки и не расстегнув полушубка, прошел к печке. Подбросил в топку оставшиеся дрова, прихватил лежавший недалеко от печки топор, потоптался в раздумье и вышел – то ли за новой охапкой дров, то ли намереваясь хоть чем-то помочь покинувшим заежку людям.

С высокого крыльца заежки, несмотря на разыгравшийся ветряк и быстро погасавшие сумерки, еще можно было разглядеть ближние окрестности, знакомые ему до каждого шага – хоть вдоль, хоть поперек. Разглядев в самом конце береговой косы огни трактора, направлявшегося, как догадался Старик, на выручку просевшей на наледи машины, он попытался разглядеть в снежной круговерти только что покинувших заежку женщину и незнакомого мужчину. Но в той стороне, куда они, судя по быстро заносимым следам направились, он так ничего и не разглядел. Впрочем, был уверен, что в том направлении дальше скалистого берегового обрыва им нипочем не пройти, а значит, поневоле придется вернуться, Покачав головой, он осторожно спустился с крыльца и направился к навесу, под которым покоилась основательно поредевшая за зиму поленница. Находящейся под его присмотром заежке, как он догадывался, предстояло справиться с непростой многолюдной ненастной ночью, а потому быстро выстывающую печь надлежало в достатке снабдить дровами, чем он и занялся, выпрастывая из поленницы годные для быстрой колки колоды.

Наташа догнала Веселова у самого края обрыва.

– Веселенький сегодня у меня день рождения образовался. Один замуж зовет, другой из давно забытого прошлого заявляется. Третий…

– Что, еще и третий имеется? – с показным безразличием поинтересовался Веселов и попытался застегнуть на Наташе распахнутый полушубок.

Она оттолкнула его руки, стала застегиваться сама.

– Имелся. Теперь уже, как и ты, в прошедшем времени. Не везет мне с мужиками. Один без смысла жизни, другой, наоборот, с очень большим смыслом, в котором для меня крохотного местечка не нашлось.

– Что, такая сволочь оказался?

– Скорее наоборот – я оказалась. Ему про меня такое наплели, что пришлось исчезать сюда в срочном порядке. Для сохранения содержания.

– Какого еще содержания?

– Все того же – смыла жизни. В отличие от тебя мне со смыслом расставаться не хочется. Ладно, хватит дурью маяться, пошли. Замерзла.

– Это ты дура. В ботиночках по здешним сугробам и буеракам… Хочешь, понесу тебя на руках?

– Неси. Не забыл еще, как нес меня на шестой этаж? Это было что-то. По-моему, именно тогда ты решил убежать.

Веселов попытался поднять ее на руки, но Наташа увернулась.

– Не дури, я пошутила. Здешняя местность опасна для слабого здоровья и необдуманных поступков.

Они медленно пошли по направлению к заежке, подталкиваемые в спину порывами ветра. Когда уже отчетливо провиделась сквозь снежную круговерть жилая громада бывшей школы и стали слышны удары топора, которым Старик расправлялся с очередной сосновой колодой, Веселов неожиданно остановился и окликнул идущую впереди Наташу:

– У вас тут приведения случайно не водятся?

– Бывает иногда. А что?

– Мы с тобой в наличии, хозяин дровишки приуготовляет, наиболее активная часть вашей общаги выпрастывает из наледи застрявший грузовичок…

– Ну? – остановилась Наташа.

– А кто тогда вон те двое? – и он показал рукой в сторону реки. Обходя нагромождение торосов, от реки на берег с трудом поднимались две темные, плохо различимые фигуры. Но Наташа, кажется, сразу догадалась, кто это.

– Они сошли с ума…

– Привидения?

– Сам ты приведение. Наше высокое начальство.

– Понятно. Это для них стол накрыли?

– В том числе.

– Понятно. День рождения в том числе. Специально подгадали?

– О дне рождения он понятия не имеет. О том, что я здесь, тоже.

– Твой третий?

– Уже никакой. Выброси и его, и меня из головы. К тебе это давно не имеет никакого отношения. Давай спрячемся. Не хочу, чтобы они нас здесь увидели…

Она потянула Веселова за угол недалекой полуразрушенной избушки.

– Все ясно, – невесело ухмыльнулся Веселов. – Стадия окончательной переоценки. Первый всегда лишний. Из этого следует – если они прошли и не заблудились, значит, тоже отыщу дорогу. Насколько помню, ты очень хотела, чтобы я навсегда исчез из твоей жизни. А я привык уважать твои желания.

– Не валяй дурака! – прошипела, чтобы не услышали проходившие неподалеку Зарубин и Пустовойт Наташа. – Пропадешь на первом же километре.

– Что и требовалось доказать. Счастливо оставаться.

Шутливо поклонившись Наташе, он неторопливо направился в сторону реки почти сразу исчез из виду в снежной круговерти. Наташа хотела было снова побежать за ним, закричать, вернуть, но двое проходили уже совсем рядом. Привлекать их внимание своим появлением и криками ей совсем не хотелось. Ругая про себя Веселова самыми последними словами, она выждала, когда прибывшее неизвестно откуда и как начальство поднимется на высокое крыльцо, и, когда за ними захлопнулась дверь, побежала не за Веселовым, а к приближавшимся огням трактора, тащившего на буксире вызволенную из ледяного плена машину.