Вообще-то довольно странное получилось пристанище из этой старой, основательно затронутой временем средней школы. Разобраться с первого взгляда в сложном интерьере этого не очень удобного человеческого пристанища было непросто. И лишь постепенно, если кому-то приходило в голову задержаться здесь дольше положенного разовой ночлежной необходимостью срока, можно было разобраться в расположении и нынешних функциях обустроенных в здании помещений.

Прямо от входной двери открывалась сама заезжая, с нарами для временного отдыха, большой почти непрерывно топящейся печкой и длинным тяжелым столом. В глубине, почти незаметная под лестницей на второй этаж дверь в комнату Натальи Степановны. Ближе к входной двери, в каком-то из бывших подсобных помещений – каморка хозяина заежки, которого не раз ночевавшие здесь шоферы привычно называли просто Стариком, что было куда удобнее и проще по сравнению с его настоящим именем-отчеством. А уже на втором этаже, куда вела добротная хорошо сохранившаяся лестница с перилами, в большой комнате, бывшей учительской, Голованов обустроил и свою спальню, и свой весьма удобный кабинет, заставленный полками с книгами и многочисленными образцами местных пород. Здесь же располагались и два стола, заваленные папками, служебными бумагами, блокнотами и впервые оказавшимися под этой крышей довольно сложными и дорогими приборами, необходимость которых он несколько месяцев с пеной у рта доказывал вышестоящему руководству. Во избежание совершенно ненужной огласки прежнее руководство Управления пошло ему на уступки – приборы наконец-то появились, хотя никто, кроме самого Голованова, так и не понял, зачем они ему понадобились. Да еще так срочно.

А месяц назад в заезжую вселился еще один довольно неожиданный жилец – сотрудник Областного краеведческого музея Игорь Викторович Ефимов, свято уверовавший в мистическую уникальность как окружающей местности, так и самого прииска, по своей необыкновенности не имеющего аналогов в краеведческих изысканиях не только областного, но и общесибирского масштаба. Сумев каким-то образом заполучить творческий отпуск, он оккупировал в заезжей неуютный закуток, куда стал стаскивать из окрестных развалюх всё имеющее на его взгляд мало-мальскую ценность, способную впоследствии пролить свет на удивительные своеобразие и загадочность происходивших здесь за последнее столетие событий. События же, по мнению многих, определившие будущую судьбу старого заброшенного прииска и окружающих его «таинственных» мест, произошли именно в этой заезжей всего за одну предстоявшую ночь.

Вечером, все нынешние обитатели заежки поневоле находились в ее стенах, в ожидании как заранее запланированных собственных, семейного масштаба мероприятий, так и ожидании возможного прибытия нового начальника Управления, о котором утром им сообщили по рации. Сообщение, правда, было не вполне определенным – мол, все будет зависеть от погоды, но готовыми надо быть в обязательном порядке. Погода погодой, а начальство начальством – мало ли что и как может сложиться. Кстати, погода снаружи, вернее, непогода, затевалась на сей раз нешуточная. Можно уже было говорить чуть ли не о пурге, которой, несмотря на полноценные весенние сроки, зима и особенные условия здешней местности, возможно, в последний раз огрызнулись на значительно потеплевший воздух и утреннее солнечное изобилие. Солнце к полудню заволокло выползшими из-за хребта тучами, и сейчас за стенами уже отчетливо подвывал с каждой минутой усиливающийся ветер, а щели забитых на зиму досками окон из ярких и светящихся превратились в тусклые, постепенно погасающие полосы.

– Пора, кажется, запускать движок, – заявил спускавшийся из своего служебно-жилого обиталища Голованов. – Как бы высокое начальство не заблудилось. Кто «за»?

Наташа, уже сменившая свой повседневный рабочий комбинезон на нарядный костюмчик, еще раз прошлась вдоль богато сервированного всяческой местной и привозной снедью стола, с одобрением оглядывая впечатляющие плоды своих многочасовых усилий.

– Похвалите меня, в конце концов, кто-нибудь. По-моему для наших специфических условий очень даже ничего?

С увлечением ремонтирующий на огромной спальной лавке старый патефон, Ефимов повернулся к столу и склонился в шутливом низком поклоне.

– Только не надо скромничать, Наталья Степановна. С полной уверенностью заявляю, что подобного великолепия здесь не наблюдалось с 1902 года, когда новоявленный золотопромышленник Яков Фризер в честь открытия прииска давал обед на двадцать восемь персон.

– Поприсутствовать бы на том обеде… – хмыкнул Голованов. – В благодарность за угощение я бы им рассказал, чем кончится вся их затея с золотишком.

– Никто бы вам не поверил, – уверенно заявил Ефимов. – Золото тогда здесь не находил только ленивый.

– Сюда бы еще букет подснежников… – вмешалась Наташа в затевающийся не в первый уже раз спор.

– Или алых роз, – снова хмыкнул Голованов. – Начальство любит красивые цветы и красивых женщин.

Наташа шутливо замахнулась на него:

– Не портите мне настроение, Голованов. До сих пор не могу привыкнуть. Конец апреля, а снег по пояс.

Ефимов, пытаясь исправить зазвучавшую в ее голосе грусть, замахал руками:

– А вы представьте себе, что тут будет через месяц… Взрыв цветов, зелени, света, звуков…

– Не слушайте вы его, Наталья Степановна, – не согласился Голованов. – Через месяц тут заноют, загудят, запищат, завоют миллиарды вот такущих комаров. Потом к ним присоединится мошка. Потом зарядят дожди. Вода в реке поднимется на восемь метров. Потом первые холода, потом вторые. Потом мороз тридцать градусов, потом сорок, потом шестьдесят. И все сначала. Может, правда, для разнообразия шарахнет землетрясеньице бальчиков на 5–6.

– Вы очень веселый человек, Голованов. Веселенький… – демонстративно отвернулась от него Наташа.

– Я – философ. Слышите, ветер все усиливается? К вечеру наверняка пойдет снег. Пойдет, пойдет. А в городе девушки ходят в белых платьях, вот-вот зацветет сирень… Ей-богу, зацветет.

– Перестаньте, а то я заплачу!

– Не верьте ему, – не выдержав, закричал Ефимов. – Красоту надо уметь находить везде. Здесь ее тоже огромное количество. Немереное…

Голованов неожиданно подошел вплотную к Наташе и осторожно развернул ее к себе.

– Наталья Степановна… Долго не мог решиться… сейчас, судя по всему, приближается критический момент. Имеется серьезное предложение. Пока не приехало новое начальство. Выходите за меня замуж. Бог знает, сколько мы тут еще проторчим во благо родного Управления. Вы одиноки, я – не менее. Вдвоем нам будет немного потеплее. Погоды тут действительно достаточно серьезные.

– «Немного»… «Потеплее»… Звучит не очень убедительно.

– Разве плохо, когда людям становится немного теплее?

– Я не поняла – вы объясняетесь в любви или предлагаете элементарное сожительство?

– Хм… Как вам сказать? Будем считать – и то и другое.

– Немного того, немного другого?

– Уверяю вас – нам вполне хватит.

– Вам хватит, мне – нет.

Ефимов снова не очень уместно вмешался:

– Когда-нибудь вы обязательно полюбите эти места…

Голованов отодвинул его в сторону.

– Значит, отказываете?

Наташа неожиданно улыбнулась:

– Нет, я подумаю.

– Как долго?

Пауза затягивалась. И тогда, отыскавший наконец способ, сгладить нараставшее по его мнению напряжение, Ефимов стал осторожно заводить патефон.

– Неужели починили? – обрадовалась возможности перевести разговор на другую тему Наташа.

– Избавил от пыли и ржавчины, только и всего. Он был совершенно исправен. Даже надпись цела, видите: «Ивану Копытову за стахановскую работу на промывке». Непонятно, почему его бросили. Или вот, пластинки… Такие пластинки можно достать только у коллекционеров. Это будет ценнейший экспонат в нашем музее.

Зазвучала старая полузабытая песня. Наташа в одиночестве проделала несколько танцевальных па и опустилась на единственный стул у торца стола, явно предназначенный для начальства.