Оттарабанила я ночную перед конкурсом, две нормы выдала и домой собралася. А мастер Петрович в бытовку забегает и кричит:

– Даша, спасай! План горит, бетон стынет. Степанида заболела, а там арматуры – на 10 тонн.

Я говорю:

– Ты что, Петрович? У меня конкурс красоты после обеда.

Он долго на меня смотрел и говорит:

– Даша, человек красив трудом. А если ты ещё каким местом хочешь быть красивой, то иди красуйся. Только премии всему цеху не видать.

Пришлось остаться. Дала я за Степаниду ещё две нормы до обеда и дунула на конкурс. Ну, ясное дело, переодеться некогда, так в спецовке туда и прибежала.

А дело на летней эстраде происходило. Там уже красавицы стоят, правда, пока еще в платьях. Народу – тьма. Пробилась я к эстраде, заскочила на неё и говорю членам жюри:

– Граждане судьи! Извините за опоздание, у нас в цеху Степанида заболела, я за нее нормы отрабатывала, вот переодеться и не успела. Но платье у меня есть. Я его отдельно от себя могу продемонстрировать.

Достала я им платье, показала.

Они, посовещавшись, допустили меня к конкурсу. Видать, платье понравилось.

Поглядела я на красоток, у них платья шикарные. А я думаю, в платьях-то из Парижа меня каждый полюбит. А вы меня в спецовке оцените!

Тут музыка заиграла, пошел первый тур – танцевальный конкурс. Выделили всем по партнеру. Ну, мне тоже один достался. Думаю, как же мне его обхватить, чтоб не травмировать. Только я к нему приспособилась, он как заорет. Оказывается, я ему на ногу сапогом наступила. Ну, дали партнера. Да мне шагающий экскаватор раз на ногу наступил – и ничего, дальше пошел, захромал только. А этот орет, на одной ноге скачет.

Я рассердилась, говорю членам жюри:

– Вы кого красавицам в партнеры подсовываете? Да его поставь у нас на арматуру – он на первой минуте загнется. Партнер…

Хорошо, что в первом ряду наш бульдозерист сидел, Петро. Как пошли мы с Петром вприсядку на сцене, так публика и зааплодировала. Мы под свою музыку плясали, под тра-ля-ля.

Петька частушки пел:

– Тына, тына, у Мартына голова из ежика.

А у меня такая легкость в теле. Двух красавиц с эстрады случайно смахнула, не заметила. Легкость у меня всегда возникает, если три смены подряд работаю.

Во втором туре надо было походку показать. Пройтись по сцене с партнером. Конкурентки мои прошлись – у-тю-тю-тю. Походка – от бедра. Не скажу, походка есть. Правда, бедра нету.

А мой партнер не подходит ко мне, боится. Там «скорая» приехала, на ногу гипс ему наложили. Тогда я одна пошла по сцене. И тоже – от бедра. Слышу, в жюри один шепчет:

– Походки нет.

А второй говорит:

– Зато бедро есть!

В третьем туре мужичок из жюри встал и объявил:

– А теперь, уважаемые красавицы, продемонстрируйте нам, пожалуйста, простую комбинацию в стиле аэробика. Комбинацию демонстрируйте в купальниках.

Зашла я в свою кабину для переодевания и думаю, где же мне… простую комбинацию взять? Ведь у меня только шёлковая. Их, простых-то, хлопчатобумажных, и в магазине нет. Потом думаю, да зачем это я буду простую комбинацию демонстрировать, когда у меня шёлковая с такими красивыми кружевами.

И вышла в шёлковой. А под комбинацией – купальник. Публика такую овацию устроила. Чувствую, красивше меня никого не будет. Конкурентки мои вообще без комбинаций вышли, в одних купальниках. Я тоже свою сняла, да как торсом повела, как плечиком подвигала, так – все! Чувствую, они мне больше не конкурентки.

Вышли мы в финале на сцену для оглашения меня первой красавицей. Председатель жюри встал и объявил:

– Первой красавицей объявляется Марина Суслопарова.

Я ему подсказываю:

– Да не Марина я Суслопарова, а Даша я Рукосуева.

Он как не слышит. Я думаю, да что это они? Шутки со мной шутить. Взяла я этого председателя за грудки. А ну, говорю, объявляй как следует.

Он потрепыхался и объявил меня первой красавицей.

Вася мой выбежал на сцену, обнял меня и сказал:

– Я знал, что ты у меня красивше всех, но что настолько – не знал.

И нёс он меня на руках три остановки до самого дома. С перекурами. И привалами.

Да кто мог знать, что оно заколдованное? Обычное полено, правда, крученое от комля, но без сучков. Поставил я его перед собой на «попа», пригляделся к нему и чувствую, идет от него какая-то аура непонятная. Ну, размахнулся я топором мощно, и тут поясницу заклинило. Прострелило по позвоночнику снизу вверх и молнией из глаз вылетело. А я с топором над головой стою, как окаменел. Ни рукой, ни ногой.

Потом ноги вроде отпустило, и я в дом пошел на цыпочках с топором над головой. Захожу. Зинаида меня увидела и как закричит:

– Федор, не надо! Не виноватая я! Это Валентина меня подставила, скотина такая.

Я ей говорю шепотом:

– Зина, возьми у меня топор из рук.

Она замолчала настороженно:

– Возьми топор, – шепчу я, – не могу руки опустить.

Топор она взяла и засуетилась:

– Может, тебе рюмочку выпить от боли?

– Как я ее выпью? Стою, как фриц под Сталинградом. Что я, подпрыгивать буду? Или струйку сверху лить?

Попоила она меня из стакана – боль прошла, но руки не опустились. Даже после бутылки. На каждую руку.

Утром проснулся я распластанный на диване с кирпичом на спине. Зинаида мне спину грела, да видать переборщила спьяну, всю шкуру сожгла. Я поворчал на нее:

– Ну ты, рэкетирша, палачиха, за что пытала раскаленным кирпичом?

– Ты сам говорил, что хорошо тебе.

Встал я с поднятыми руками, ну беда – ни умыться, ни опохмелиться. И тут до меня дошло, что я во двор хочу. Я аж побледнел от этой мысли – а как?

Вот тут надо сказать, у нас в соседях живет брат Зинаиды Иван. Парень он с юмором. Но больше – с похмелья. Вот и теперь он, как нельзя кстати, влетел в дом с двустволкой и заорал:

– Руки вверх! Это у него коронная шутка.

Но когда увидел, что я уже стою с поднятыми руками и весь бледный, он опешил, и палец на спусковом крючке у него дрогнул. Выстрел был такой неожиданный и оглушительный, что внутри у меня что-то екнуло и руки резко опустились вниз. Ну, как футболисты во время штрафного в стенке, чтоб закрыться от мяча. Понял я, что в туалет уже бежать можно, и дернул на улицу. Возвращаюсь немного радостный, все-таки одну проблему решил. Но возникла другая – руки в нижнем положении зафиксировались.

Иван пришел в себя после выстрела и говорит:

– Зина, чего это он у тебя такой стеснительный стал, прикрывается, как Афродита. Пнуть, ей-богу, хочется.

Зинаида выпроваживать стала брата:

– Иди, Иван, отсюда, все равно не дам опохмелиться. А Федор болеет. У него прострел в спине.

– Чо ж он тогда не за спину держится?

– Иди, иди, – вытолкала брата Зинаида.

Упал я на кровать в состоянии футболиста-защитника и думаю:

– Что ж эго за полено такое?

А тут и к ночи дело. Зинаида легла рядом, поегозилась и говорит:

– Федь, а если я чего хочу?

– Ну ты же видишь, заклинило.

– А может, между пальцев пропустим?

– Если б у меня пальцев, как у страуса было, три. Или два.

Утром пошел я во двор, подошел к полену – стоит, как вчера, никуда не сбежало. Сел на него, посидел. Слышу, такое тепло из него в меня пошло, и руки сами по себе разжались и задвигались.

Ах ты, думаю, в чем это она не виновата? Вхожу в дом и сразу спрашиваю:

– В чем это ты не виновата?

– Да, понимаешь, мужик у Валентины выписал журнал эротический. Тайком от нее. И я ходила к Вале его смотреть. Тайком от него.

– Ну?

– Ну и все.

– Ну и что тут такого?

– Да ведь там я такого насмотрелась, думала, ты меня убьешь из ревности.

– Ну что там, лучше, что ли, чем я?

– Не, ты еще лучше.

– Ну и все. Чего еще.

Подошел я к полену и думаю: или со мной что-то не так, или с поленом. Замахнулся я на него колуном, оно – раз – и набок. Вот ты неразбериха какая. Даже самому интересно стало. Поднял его, отступил назад, установил попрочнее, опять замахнулся, опять сорвалось. Я еще назад отступил. Ну, сейчас, думаю, кончу его. А пока назад отступал, вошел в зону действия бельевой веревки. Там Зина трусы свои сушит. А они тяже-е-елые, и веревка провисла. И когда я размахнулся, веревку колуном и зацепил…