– Такое, подлец, несет! – в сердцах сказал мне чиновник департамента. – Хоть сейчас в каторгу! Да, все кругом знают, что дурак, вот и не связываются. Однако отрокам неприлично с эдаким… Вы-то, милостивый государь, как по части злоупотреблений?

Что ж, ничего мне не оставалось больше, как ехать. Тут, собственно, и заканчивается моя изрядно затянувшаяся присказка. Единственное мне оправдание в том, что сделана она по настоянию издателя. Все же надеюсь, что не сильно утомил читателя подробностями своей заурядной биографии.

Признаться по совести, получив должность в Устюженском реальном, я думал, что не долго мне осталось пожить. Спасибо сестрице и шурину-благодетелю! Сырой, болотный климат, близость рудных шахт, беспрерывно чадящий оружейный завод неизбежно должны были довести меня, наконец, до чахотки. И в самом деле, после суток, проведенных в вагоне третьего класса, и очутившись на железнодорожной станции в Весьегонске, я чувствовал, что уже заболеваю. А мысль о том, что впереди чуть ли тридцать с лишком верст, проехать которые придется неизвестно как, кроме маеты и темного, неприятного томления ничего не порождала.

Но главное, что поразило меня сразу же по прибытии на означенную станцию, пугающая, прямо мертвенная пустота. У станции не велось торговли, не побирались нищие, не толкались и не кричали извозчики, словом, не было и признака привычных человеческому глазу повседневных обстоятельств. Не знаю, как другие, а я так и придумать не могу ничего более тревожного, чем пустынный уездный город!

Однако ж, как почти всякая мистика, запустение, царившее в Весьегонске, объяснилось довольно-таки обыденным образом. Не найдя себе не то что приличного, а хоть какого-то экипажа, я отправился разыскивать почту со смутной надеждой найти там лошадей и как можно скорее отправиться дальше, в Устюжну.

Пока я шел по улицам городка, мне навстречу попались лишь двое прохожих: первый – дворовый пес весьма неблагопристойного вида, второй – юный мастеровой, еще менее благопристойный, чем первый, встреченный мною. Завидев меня, мастеровой перешел на другую сторону улицы и, раскрыв рот, взирал на меня, как на величайшее чудо. Признаться, после всего этого меня мало удивил тот факт, что на дверях почты висел прекрасный, хоть и не новый, замок. Мне оставалось лишь отправиться обратно на станцию за оставленным там багажом и искать ночлега в надежде, что завтра городок пробудится и явит если не европейскую деловитость, то хоть азиатское гостеприимство.

Но вдруг меня окликнули. Не по имени, конечно, но раз на улице никого не было, так я сразу и понял, что обращаются ко мне. Я увидел невысокого человека, сильно запыхавшегося, в черном сюртуке и брюках, которые прекрасно контрастировали с маленькой, совершенно лысой головой. Человек этот прямо-таки бежал ко мне, периодически вскидывая вверх руку, в которой была зажата шляпа, как будто сигнализировал, в чем уже не было никакой нужды, ибо я стоял и прямо смотрел на него.

– Молодой человек, извините… – из-за сильнейшей одышки он не мог говорить ровно. – Что почта?

Я лишь кивнул на висящий замок.

– Ах ты! – снова задохнулся человек, но теперь как будто от возмущения. – Сторож местный… Подлец! Иди, говорит, братец, к Захудаилову, тому, что держит номера… Он татарин, у него лошади найдутся. Обманул, негодяй! Не то что лошадей нет, так и сам Захудаилов заблаговременно утек к снохе в деревню… Угораздило же!

Я, признаться, не понимал ни слова из того, что говорил этот запыхавшийся субъект, да и не было охоты вникать. Волновало меня лишь то, как поскорее убраться из этого городка. Но пока подбежавший человек отпыхивался, я успел его хорошенько разглядеть: пожилой, но бодрый господин, лет пятидесяти, может, и поменьше, почему-то казалось, что он моложе, чем на вид, физиономия его была совсем невыразительная, маленькое личико, с острым носиком, быстрыми, с красными прожилками глазками и бесцветными губами.

– Так что, во всем городе лошадей не сыщешь? – спросил я человека. Тот вдруг звонко и добродушно рассмеялся, потом очень внимательно осмотрел меня.

– Вы, я так вижу, человек столичный? – спросил он меня.

Я ответил утвердительно.

– В таком случае позвольте перво-наперво представиться – Федор Кузьмич Пролесин, – отрекомендовался человек.

Я тоже представился.

– Да, кажется, влипли мы накрепко, Петр Григорьевич… – задумчиво произнес Федор Кузьмич.

– А что тут, собственно, происходит, ей-богу, как будто чума!

– О, мой юный друг! – Федор Кузьмич даже воздел глаза к небу. – Тут кое-что получше чумы. Угораздило нас оказаться в этом городишке в день именин начальника полиции города.

– И что же? К нему и лошади приглашены?

Федор Кузьмич снова засмеялся своим звонким смехом.

– О нет! Просто все лучшие лошади и экипажи в городе отобраны для увеселительного катания.

– Так я бы, собственно, на лучших и не претендовал. Хоть каких-нибудь бы дали…

– Ааа, – с хитрым видом протянул Федор Кузьмич. – Те, что поплоше, надежно укрыты, не дай бог попадутся на глаза, отберут да еще всыпят за утайку горяченьких!

– Кошмар…

– А я-то, старый дурак! Просто из головы вон вылетело! Я, видите ли, тоже по срочному делу здесь… Вы, кстати, куда путь держите?

– В Устюжну.

– О! – прямо просиял Федор Кузьмич. – Вот уже мелькнула хоть тень везения. Мы с вами получаемся попутчики. Ничего, вдвоем легче будет. Вы, простите мою любопытность, к родственникам?

– Скорее уж по долгу службы. Еду преподавателем в Святопетровское реальное училище.

– Ну, наконец-то! – Федор Кузьмич даже хлопнул себя по бокам. – Прежний-то учитель, тот, что помер, еще ничего был, богобоязненный старичок. А нынешний ваш временный заместитель, – Федор Кузьмич поднял глаза к небу и покачал головой. – Якобинец в самом гадком смысле слова. Мнит себя прогрессивным человеком, а не знает, что со времен Французской-то революции много воды утекло и сами революционеры нынче другие… Ему бы самому поучиться, ума поднабрать, а все туда же, преподавать! Впрочем, наш барон его уж проучил разок, вожжами на конюшне.

– Вы, я вижу, хорошо осведомлены. Тоже по преподавательской части?

– Ну что вы! Служу помощником поверенного в нотариальной конторе. Да город-то маленький. А истории с этим, простите за выражение, типом, всегда громкие. Но что-то мы совсем заболтались. Мне в город непременно сегодня попасть нужно.

– Да и мне задерживаться резону нет, – сказал я, и мы отправились на поиски лошадей.

Федор Кузьмич показал себя человеком деятельным и несомненно осведомленным. В какие-то полчаса мы обежали пять постоялых дворов и конюшен, и хоть толку от того не было вовсе, зато я был абсолютно уверен, что лошадей на тех дворах действительно не было. Мой спутник так умел втереться в разговор, столь был внимателен к словам и самим жестам собеседника, что у того не было ни малейшего шанса что-либо скрыть. Я поймал себя на мысли, что и со мной Федор Кузьмич заговорил довольно ловко и запросто, и вот уже знает обо мне довольно многое.

Словом, после всех ухищрений нам удалось выяснить, что у некоего кузнеца гостит деверь, прибывший к родственнику из соседней деревни на собственной лошади. Мы отправились к кузнецу, и после долгих препирательств тот открыл своего деверя и его лошадку. Деверь этот оказался довольно молодым еще крестьянином, с лицом, невероятно заросшим бородой, которая, по-видимому, добавляла ему не менее десятка лет. Вообще, он оказался мужиком чрезвычайно умным, хотя ум этот был такого свойства, что, пожалуй, мог только раздражать окружающих. Поначалу он страшно перепугался и принялся было молить Христом-Богом не отбирать лошади, но довольно скоро понял, что его имуществу ничего с нашей стороны не угрожает. Наоборот, очень скоро он сообразил, что имеет хороший шанс поживиться, и стал беспощадно торговаться, назначая цену, впятеро превышавшую даже довольно щедрое предложение Федора Кузьмича.