Литмир - Электронная Библиотека

– Кстати, о «Чистых прудах». Песня родилась из искреннего ностальгического порыва или по необходимости, поскольку с «Россией» пробиваться на большую эстраду было сложнее?

– «Чистые пруды» были спеты случайно. В 1986-м Давид Тухманов пригласил меня в группу «Электроклуб» в качестве автора-аранжировщика. Я согласился лишь потому, что надеялся на его помощь в раскрутке моих песен. Когда понял, что Тухманов этого делать не будет, сразу из коллектива ушел. Но уже успел записать «Чистые пруды» для одной из его пластинок. Совершенно неожиданно песня стала популярной. Посыпались приглашения в различные концерты…

– То есть, непроизвольно Тухманов все же способствовал твоей раскрутке?

– Получается так. Меня даже позвали в «Песню года». Раньше на пушечный выстрел не подпускали, а тут сами позвонили. Такой показ по центральному ТВ тоже во многом помог. Стали звонить из других городов, гастроли… Причем звали-то скорее всего с «Чистыми прудами», но я уже пел совсем другое.

– Со своим «рок-бардовским» материалом ты все же оказался преимущественно на поп-сцене. Не смущает?

– Мне все равно, в какой программе и для какой аудитории выступать. Важно делать свое дело, несмотря на среду, тебя окружающую. Пою там, куда меня приглашают. Пел даже с «Ласковым маем» в одной программе, и меня хорошо принимали. Вообще считаю, если не смог установить контакт с залом, значит, ты – плохой артист. Значит, сделал что-то не так.

– Тебе необходим определенный образ, сценический костюм, дымовые пушки, ансамбль или можешь просто выйти один, в футболке, с гитарой и спеть?

– Никогда не пишу песни, рассчитывая только на гитару или рояль. Я – не Высоцкий, не Розенбаум. Сразу ориентируюсь на работу с группой. Даже, когда одно время не было группы, работал с фонограммами, под аккомпанемент оркестра. Оформление тоже играет для меня большую роль. Как правило, сам продумываю свой костюм, освещение на сцене и все остальное.

– Если возникнет ситуация, когда у тебя ни группы, ни оркестровой фонограммы – отработаешь под гитару?

– Так уже приходилось делать, когда по ходу концерта ломалась аппаратура. Для меня это хуже, но зрители, кажется, особо не замечают и так же аплодируют «Родине», «России», другим моим песням.

– Ты недавно выступал в Гамбурге. Собрал зал?

– Да, был полный зал. Причем немцев, а не эмигрантов…

– Пел на русском?

– На русском. Но мои песни переводились. Перед каждым исполнением на сцену выходил профессор Гамбургского университета и читал литературный перевод. Был успех. Я привез тридцать моих кассет, их раскупили в считанные минуты, по двадцать пять марок за штуку. Для примера, диск Фила Коллинза стоил пятнадцать марок.

– А как насчет собственного диска? Собираешься выпускать?

– Конечно, собираюсь. Была масса предложений. Но до конца прошлого года я на них не отвечал из-за съемок в нескольких фильмах. Не было возможности поехать в студию.

– Наиболее заметной твоей работой в кино, наверное, должна быть роль князя Серебряного. Удовлетворен сделанным?

– Я абсолютно не удовлетворен съемками. Не удовлетворен режиссером, организацией, создавшей этот фильм, во главе с Исмаилом Таги-Заде, который кричал, что он – миллионер и потратит уйму денег на такую картину, такую тему, а сам экономил даже на гвоздях. Мне просто стыдно, как одели князя Серебряного, такое чувство, что на «Мосфильме» собрали все половики и сшили из них наряд. Еще хуже обстояло с костюмами массовки. Бутафорские сабли держались, простите, на резинках от трусов. Или, представь, въезжаю в кадр на черной лошади, выезжаю на белой. В общем, царил дух полнейшего наплевательства со стороны тех, кто отвечал за этот фильм. Я был поражен и даже отказался в нем досниматься.

– И что же теперь? Как он будет выходить?

– Не знаю. Вот так и будет. Сцены с Иваном Грозным там вообще ни одной нет.

– Чем тебя заинтересовала тема этого фильма?

– Хотел показать, какими были наши предки: бояре, князья. В образе князя Серебряного подчеркнуть благородство, величие русского духа. То, что унаследовала русская дворянская интеллигенция. И что истреблено и утрачено в современных поколениях.

– Считаешь себя патриотом?

– Да, считаю. Потому что мне не безразлично, что происходит с Россией.

– Патриотизм приобретает сейчас различные формы. Например, члены «Памяти» тоже считают себя патриотами.

– Я просто скажу, что к тем, кто насилует мою Родину, пытается разрушить ее традиции, культуру, отношусь примерно так же, как к оскорбляющим мою мать.

– Любовь к Родине и патриотизм, для тебя – разные вещи?

– Нет, почему? Любовь к Родине – компонент патриотизма.

– То есть, патриотизм более объемное понятие, нежели любовь?

– Да, более. Потому что любить и бездействовать – это не патриотизм. Патриот – человек любящий и действующий.

– Есть созвучные тебе по духу люди в сегодняшней российской музыке?

– Есть. Шевчук, покойный Цой…

– Как думаешь, с Шевчуком у вас одно творческое направление?

– Направление одно, язык разный. Я менее жесткий. Менее революционен, чем Шевчук. Я скорее более философичен.

– Есть площадка, где бы очень хотелось выступить, но пока не удалось?

– Конечно, есть. Допустим, очень хочется выступить в парижской «Олимпии» для русских эмигрантов. Там еще сохранились настоящие дворяне.

– Сколь широк круг тех, кому ты доверяешь?

– Таких людей очень мало. Я теперь крайне осторожен в контактах. Меня часто предавали, и я сильно разочаровался как в мужчинах, так и в женщинах. Всегда пытался открыть свою душу тому, кого считал другом, но порой мне в нее просто плевали. После чего душа вновь замыкалась. Правда, время, что называется, вылечивало, понемногу приходил в себя, но следовал какой-то новый удар, и все повторялось. Сейчас, если я кого и хочу видеть, то только тех, кого давно знаю, кто хорошо ко мне относится и относился так же, когда я не был известен. Но, повторяю, их очень мало.

Пугачева – Киркоров. Вместе и порознь

Наиглавнейшей российской светско-музыкальной новостью в самом начале 1994-го стала помолвка Аллы Пугачевой и Филиппа Киркорова. Под Старый Новый Год стране сообщили о формировании весьма неожиданной «ячейки общества» и многие восприняли это как эпатажный рекламный трюк, эффективный в «младенческий» период отечественного шоу-бизнеса. Реалити-шоу получалось громкое, с ускользающей гранью между его режиссурой и естеством. Народ следил за сюжетом. 26-летнего Филиппа, когда-то покинувшего «Театр Аллы Пугачевой», чтобы доказать сомневающимся свою значимость и независимость, теперь воспринимали как нового фаворита Аллы Борисовны, вернувшегося к своей покровительнице. Он – рвется в короли, она – поможет ему обрести титул. А любовь тут или расчет – это на усмотрение каждого. Скажу лишь, что, по крайней мере в первые годы своего семейного союза, Пугачева и Киркоров выглядели азартно и воодушевленно. Я периодически общаюсь с ними уже тридцать лет, и, пожалуй, именно тогда замечал у них наибольший, если хотите, неподдельный кураж.

За полторы недели до того, как мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак торжественно вручил молодоженам Алле и Филиппу паспорта со штампом об их бракосочетании, Киркоров пять дней подряд презентовал в Москве свою самую масштабную и претенциозную на тот момент программу «Я не Рафаэль». Премьерный показ 4 марта 1994-го в ГЦКЗ «Россия» длился пять часов! Два отделения. 60 номеров на английском и русском. Богатые декорации, балет, президентский симфонический оркестр на сцене. Аншлаг. Бомонд в зале. Приглашенным на премьеру выносили даже дополнительные стулья. Стоимость постановки – примерно 120 тысяч долларов, солидная сумма по тем российским временам.

«А как же? – сказал мне Филипп в премьерный вечер – люди заплатили по 100 тысяч рублей за билет и имеют право получить товар на такую сумму».

5
{"b":"723480","o":1}