В реальности все было куда прозаичнее и, к сожалению, характернее для российского абсурдизма. Кровавый «детский сад» с летальным исходом. В последние пару лет жизни Талькова я немало с ним общался, заходил к нему домой, знал его семью и некоторых людей из его окружения. Игорь мог быть весьма резким парнем, имел газовый пистолет, а в его малогабаритной квартире в «хрущевской» пятиэтажке на Пролетарском проспекте едва ли не центральное место занимала боксерская груша. Иногда он наносил удары по ней даже во время разговора, если ходил по комнате. Я легко представлял его реакцию на чье-нибудь дерзкое предложение помериться… крутизной.

В «Юбилейном» нечто подобное адресовал ему сам Рэмбо. Под такой кличкой некоторые знали «бывшего спортсмена, а ныне – рэкетмена» Игоря Малахова, являвшегося тогда для популярной певицы из солнечного Узбекистана Азизы сразу всем: директором и охранником, автором песен и гражданским мужем. Малахов отправился в гримерку Талькова, дабы доходчиво разъяснить Игорю, что по желанию Азизы тот должен поменяться с ней очередностью выхода на сцену в данном концерте. Многие российские «понятия» (в том числе из области поп-культуры) в цивилизованном мире смотрятся как анекдот. Расстановка исполнителей в сборной программе согласно их подразумеваемому статусу – из этой серии. Безусловно, понятие «хедлайнер» никто не отменял. Но в России начала «девяностых» его значение гиперболизировалось до дикости.

Тальков резко отреагировал на похожее на «наезд» предложение своего «конкретного» тезки. Завязалась потасовка, к которой подключились охранники, рядом был и администратор певца, вскоре появились «стволы», раздались выстрелы, один из которых оказался для Талькова гибельным. При всей начавшейся за кулисами нервозной суете, нашлось немало свидетелей точно запомнивших, кто выстрелил в артиста и куда затем делся роковой пистолет. В течение недели после трагедии я общался с несколькими участниками того концерта, в частности, с Лолитой Милявской, Олегом Газмановым, с музыкантом из группы Талькова, и они рассказывали очень похожие подробности, а имя убийцы называли однозначно. Собственно, и у следствия поначалу картина преступления и главный подозреваемый особых сомнений не вызывали. Но уже через несколько месяцев все вдруг превратилось в программу «В гостях у сказки». Коллеги Талькова стали напрочь забывать, что видели в «Юбилейном» 6 октября, видели ли вообще какой-нибудь конфликт или только слышали «странный шум в коридоре». А следователи нашли сенсационного кандидата в киллеры – администратора самого Талькова Валерия Шляфмана. И озвучили эту версию сразу после отъезда Шляфмана с семьей на ПМЖ в Израиль.

Дальше сюжет развивался предсказуемо: уголовное дело об убийстве певца ушло в тень, а адепты Талькова продолжили, по мере возможностей, поддерживать его культ: сборники, сайты, книги, выставки, музей, памятник в городе Щекино Тульской области, могила-мемориал на Ваганьковском… Лет через 15 после убийства, «к дате», для таблоидов и телевизионных ток-шоу, коллеги Талькова вдруг опять вспомнили подробности конфликта в «Юбилейном» примерно так, как высказывались «по горячим следам» той ситуации. По случайному совпадению их откровения совпали со смертью Малахова. Вроде бы даже уголовное дело возобновили…

В 1992-м, через год после убийства Талькова, я пришел в знакомую квартиру, где он жил, и часа два разговаривал с его женой Татьяной. Она тогда готовила для столичной галереи «Нагорная» выставку картин и фотографий, посвященную погибшему мужу.

– Татьяна, недавно мне звонила девушка, представившаяся инициатором создания музея Игоря Талькова, и просила передать ей имеющиеся у меня материалы для музейного фонда. Чуть раньше с аналогичной просьбой обращались люди, составляющие книгу об Игоре. Были еще какие-то мемориальные проекты. Тебя всегда ставят в известность о таких начинаниях, и как ты к ним относишься?

– Тому, что Игоря помнят и любят, чему свидетельство потоки писем, приходящих ко мне, и публикации его стихов, я, конечно, рада. Но далеко не всегда я согласна с тем, как используется его имя. Вот создается музей, я против этого. Музей ассоциируется у меня с чем-то холодным, каменным, неживым. Человека нет всего год, а уже – музей. Думаю, если подобные вещи и делать, то значительно позже. Мне говорят, есть же музей Высоцкого, но ведь даже его музей открыли спустя двенадцать лет после смерти. Однако разрешения у меня никто не спрашивает. Занимаются этим поклонники, при жизни Игоря не знавшие. Находятся какие-то спонсоры, пробивают помещение и реализуют задуманное. С этими людьми контактирует брат Игоря – Володя, а я их не знаю, и мое отношение к ним настороженное. Не хочется отдавать кому-то незнакомому память о муже. Они, кстати, провели уже несколько вечеров, теперь планируют начать целый цикл. Но я на эти встречи не хожу.

– А тебя приглашают?

– Иногда да, иногда нет. Но я не хожу туда умышленно. Как правило, эти вечера очень напоминают какие-то политические собрания, где забывают о том, что Игорь был свободным художником, не чуждым разных мнений и взглядов. Боюсь услышать там что-то совершенно на него не похожее. Причем такие вечера проходят не только в Москве, но и в других городах. Я не бываю нигде.

– А книги о Талькове успеваешь читать? Многое вышло без твоего ведома?

– Конечно. Причем иные авторы и издатели предварительно приходят ко мне, даже берут интервью, консультируются, уверяют, что без моего согласия ничего делаться не будет. Тем не менее вскоре обнаруживаю такие издания на прилавках или мне их приносят знакомые. Появляется немало просто искаженных текстов, как поэтических, так и разговорных. Я же сразу узнаю, где слова принадлежат явно не Игорю. Но, безусловно, проследить за всеми публикациями не удается.

Впрочем, наверное, это процесс естественный. Когда внезапно уходит какая-то популярная личность, пена вокруг ее имени оседает не сразу. Я прочитала книгу Марьяны Цой и поняла, каково было ей после гибели Виктора, и возня вокруг близкого для нее человека продолжается. Она терпит это так же, как и я. Появилось даже желание созвониться, встретиться с ней. У Игоря была небольшая скульптурка Цоя, и мне подумалось, что она должна принадлежать ей, как и рукописный оригинал песни Игоря «Памяти Цоя».

На мой взгляд, все подобные вещи должны храниться у близких людей, а не попадать в какие-то музеи, фан-клубы, фонды. Недавно мне пришло письмо из Джезказгана, где открыли фонд: «Мудрая мысль: XXI век» имени Игоря Талькова. Без какого-либо согласия со стороны родных и близких Игоря некто Юрий Панин организовал подобную структуру. Чем занимается этот фонд? Чьим флагом и для каких целей служит имя Игоря? Никто из нас не знает.

– С родственниками Игоря, с его матерью ты сейчас поддерживаешь отношения?

– Да, конечно. Вот вчера сын к ней поехал. Для меня это родные люди, я их люблю. Вместе прожито уже тринадцать лет. Никогда не думала, что эту атмосферу станет так сложно сохранять. Различные поклонники Игоря, появившиеся после его смерти, постоянно пытаются нас столкнуть лбами.

– А как ты относишься к тем, кто ежедневно дежурит у могилы Талькова на Ваганьковском кладбище? И к тому, что творилось там в годовщину его гибели?

– Благодарна людям, приносящим туда цветы, заботящимся о могиле. Но все-таки понять фанатизм некоторых из них не могу. Кто-то бросает детей, семьи и сутками там находится. Меня это удивляет.

– Сама часто бываешь на Ваганьковском?

– Редко. На кладбище нельзя бывать часто. К тому же мне там просто тяжело. Я постоянно, как на экране телевизора. На меня отовсюду смотрят люди, я не могу найти покоя. Не могу по-христиански поговорить с близким мне человеком.

В годовщину смерти Игоря пришла на Ваганьковское утром, поскольку знала, что во второй половине дня туда начнутся различные шествия, и могила превратиться в политическую трибуну, придет «Память»…