Я обратился к Главному Лидеру, нежно прозванному Диктатором, и спросил, каковы его намерения теперь, когда экономика укреплена, предатели выкорчеваны с корнем и порядок восстановлен.

— Я думаю о том, чтобы распространить свои заботы на соседний континент, — доверительно сказал он.

— Они вас беспокоят? — спросил я.

— Можете быть уверены. Всякий раз, как я вижу широкие дороги, протянутые ими к нашим границам, я понимаю, что они могут легко добраться до нас... — И он заскрипел зубами.

— Шутки в сторону, — сказал я. — Теперь, когда у нас воцарились мир и...

— Толпа, знаете ли, никогда не угомониться, — сказал он. — Теперь они хотят телевизоры, автомобили и даже холодильники. Только потому, что у меня и моих людей есть небольшие удобства, которые помогают нам сносить невыносимые трудности правления, они хотят получить то же самое! Но что те бродяги знают о наших проблемах? Они когда-нибудь охраняли границы? Когда-нибудь они ломали себе голову над задачей: танки или тракторы? Приходилось им волноваться о поддержании международного престижа? Только не этим задницам. Они лишь волнуются о получении достаточного количества товаров, чтобы поддерживать жизнь достаточно долго, нарожать нищету в надежде, что будет кому-нибудь их похоронить — как будто это самое важное.

Я поразмышлял над его словами. И вздохнул.

— Не могу конкретно указать пальцем, — сказал я Диктатору, — но чего-то тут не достает. Это точно не та Утопия, которую я имел в виду.

Я уничтожил его, все его деяния, и стал печально созерцать пустоту.

Возможно, проблема как раз в том, что этот бульон варит одновременно слишком много поваров, раздумывал я. В следующий раз нужно лишь наметить тот путь, который мне по душе, и пустить все свободно катиться по нему.

ЭТО БЫЛА веселенькая мыслишка. И я сделал так. Я превратил дикую местность в лесопарки, осушил трясины, насадил повсюду цветы. Я поставил города далеко друг от друга, и каждый из них был драгоценной жемчужиной проекта, с удобным жильем, аккуратными деревьями дорожками и фонтанами, зеркальными прудами и театрами на открытом воздухе, которые так хорошо вписались в окружающую среду, словно являлись частью ее. Я создал чистые, хорошо освещенные школы и бассейны, почистил реки и пустил в них побольше рыбы, обеспечил богатое сырье и несколько загородных, скрытых, не загрязняющих окружающую среду фабрик, в которых работали простые, долговечные, удивительные машины, облегчающие людям труд и освобождая им время для той деятельности, которой могут заниматься лишь сами люди, такой, как научные исследования, искусство, массаж, проституцию и настольные игры. Затем я пустил население в подготовленные декорации и ждал довольных криков, которыми обычно приветствуют настоящее совершенство.

Но я быстро обнаружил странное безразличие изрядной части людей с самого начала. Тогда я спросил у красивой молодой пары, прогуливающейся по прекрасному парку возле безмятежного озера, в самом ли деле они неплохо проводят тут время?

— Наверное, неплохо, — ответил он.

— Мне не с чем сравнивать, — сказала она.

— Думаю, я лучше вздремну, — сказал он.

— Ты больше не любишь меня, — сказала она.

— Не надоедай мне, — сказал он.

— Я убью тебя, — сказала она.

— Пусть это будет попозже, к вечеру, — сказал он.

— Сукин ты сын, — сказала она.

Я пошел дальше. Девочка с золотыми кудряшками, совсем как у меня, играла у озера. Она топила котенка. И это было актом милосердия, потому что она уже выткнула котенку глазки. Я поборол импульс отправить под воду вслед за котенком и эту малышку и пошел к старому джентльмену с благородными сединами, который почему-то прятался за большим кустом. Приблизившись, я увидел, что он подглядывает из-за куста за двумя достигшими полового созревания девами, которые развлекались друг с дружкой на травке. Услышав мои шаги, он повернулся.

— Возмутительно, — воскликнул он, весь дрожа. — Они занимаются этим уже два часа, в общественном месте, где каждый может увидеть их тела. И тут возникает вопрос, неужели им не хватает парней поблизости?

На секунду я ударился было в панику, уж не упустил ли я этот момент? Но, нет, конечно же, нет. Я сотворил поровну и мужчин, и женщин. Ошибка была в чем-то другом.

Очевидно, закричал я себе, я сделал за них слишком многое. Вот они и избаловались. Они явно нуждаются в каком-то благородном предприятии, которым могут заняться сообща, нечто вроде храброго крестового похода против сил Зла, с реющими над головами знаменами.

Мы построились рядами, распределившись по росту, вся моя верная солдатня позади меня. Я поднялся на стременах и указал на стены приготовившегося обороняться города.

— Они там, парни! — закричал я. — Враги — убийцы, грабители, насильники, вандалы! Настало время воздать им сполна! Вперед, мои храбрые воины, за Бога, Англию и Святого Георгия!

И мы пошли в атаку, и смяли их ряды. Они сдались. Мы торжественно поехали по городским улицам. Мои храбрые воины спрыгнули с лошадей и начали рубить гражданских, бить окна, пригоршнями набивать себе карманы драгоценностями, не гнушаясь также забирать в качестве контрибуции телевизоры и ликер. Они перенасиловали всех женщин, иногда убивая их после, а порой и до. Они сожгли все, что не сумели сожрать, выбить или похитить.

— Господь помог нам одержать великую победу! — надрывались мои священники.

Меня разозлило упоминание моего имени всуе, и я заставил гигантский метеорит рухнуть на город во время пира. Оставшиеся в живых приписали свое выживание тому, что Господь одобрил их поступки. Тогда я наслал на них эпидемию мух — переносчиков заразы, — и половина людей принесла в жертву другую половину, чтобы умилостивить меня. Я обрушил на них потоп — они плавали вокруг, цепляясь за обломки церковных скамей, старых телевизионных столиков и раздувшихся туш мертвых коров, лошадей и евангелистов, звали на помощь и клятвенно ведали мне, как бы они жили, если бы только выбрались из этого живыми.

Я спас некоторых и, к моему восхищению, они тут же бросились спасать других, после чего сплотились в отряды, конгрегации, рабочие союзы, чернь, толпу, лобби и политические партии. И каждая группировка ту же нападала на другую, обычно ничем не отличающуюся от нее. Я испустил ужасный вопль и накрыл всех гигантской волной. Потоки воды пенились вокруг руин храмов, законодательных органов, судов, притонов, химических предприятий и главных офисов крупных корпораций, что весьма повеселило меня. Я создал еще большую волну и смыл ею трущобы, испоганенные сельхозугодья, выжженные леса, испоганенные реки и загрязненные моря. Адреналин струился у меня по жилам, проснулась моя жажда уничтожения. Я распылил континенты, разрушил земную кору и скалы расплавил магмой.

На глаза мне попалась Луна, плывя сторонкой по небу, дабы избежать моего гнева. Ее нежная гладкость меня разозлила и я забросал ее метеоритами, превратив поверхность в сплошной хаос кратеров. Я схватил планету Эдип и бросил ее в Сатурн, промахнулся, но она пролетела слишком близко и рассыпалась на куски. Большие скалы превратились в спутники Сатурна, а пыль образовала кольца, несколько камней так же попали в Марс, а остальные стали крутиться вокруг Солнца.

Я нашел, что это хорошо, и повернулся, чтобы пригласить остальных полюбоваться этой феерией — но никого, разумеется, уже не существовало.

Трудное дело — быть Богом. Я мог создать толпу идиотиков, которые только бы и делали, что возносили мне хвалу и пели осанну, но что в этом хорошего? Человек хочет общения с равными себе, черт побери...

ВНЕЗАПНО Я ПОНЯЛ, что сыт всем этим по горло. Все казалось просто, раз у вас есть власть сделать все так, как вам хочется... но просто не стало. Частично проблема была в том, что я, оказалось, не знал, что именно хочу, а частично в том, что не знал, как достигнуть того, что хочу, когда знаю, чего хочу. И еще одна часть проблемы вскрылась, что, когда я получил, чего думал, что хочу. Вдруг оказалось, что это совсем не то, чего я хотел. Работать богом оказалось слишком трудно, слишком хлопотно. Быть просто человеком намного проще. У возможностей человека есть свой предел, но есть так же предел и у его ответственности.