Он тут же выхватил из ножен саблю, которой я и не приметил, и попытался разрубить мне голову. Я вовремя придумал себе мачете, металл лязгнул о металл. Дизз отскочил назад, схватил бамбуковую трубку и пустил из нее стрелку с наконечником, смазанным кураре. Я пригнулся, и стрелка пролетела над моей головой. Тогда он произвел огнемет. Пламя с ревом метнулось ко мне и облизало мой асбестовый костюм, а я загасил его из шланга, из большого медного наконечника которого хлынула пена.
Теперь Дизз был едва ли шестидесяти сантиметров роста. Он бросил в меня гранату, я перехватил ее и швырнул обратно, она взорвалась на крышке мусорного бака. Взрыв отбросил его на пульт управления. Красный свет сменил зеленый, оглушительно залязгал скрипучий сигнал тревоги. Дизз запрыгнул на штурманский стол. Он больше не был в золотистой форме, а сменил ее на тусклую, серо-багрянистую. Он яростно пищал, точно белка, и швырнул в меня молнию, которая взорвалась на безопасном расстоянии, ударил гром, точно упал огромный утес, воздух наполнился густым запахом озона и горелого пластика. Дизз, став теперь лишь тридцати сантиметров высотой, яростно прыгал на столе, грозил мне кулаком, а потом пустил в меня ядерную ракету. Я смотрел, как ракета летит на меня, и уклонился, сделав шаг в сторону. Ракета зеркально отразилась от стены и полетела обратно к владельцу. Он отскочил — став еще не более восемнадцати сантиметров, — и все помещение разлетелось на осколки, которые ринулись ко мне. К счастью, на мне уже была совершенно неуязвимая броня, так что они не причинили мне ни малейшего вреда. Я пробрался через руины на желтый солнечный свет, в котором кипела пыль. Потом пыль улеглась, и на камне передо мной появилась маленькая бледно-фиолетовая ящерка, что-то прошипела ультразвуком и плюнула мне в глаза ядовитой слюной. Это меня разозлило. Я поднял гигантскую мухобойку, чтобы прихлопнуть ящерку величиной с кузнечика, но та заверещала и швырнулась в трещину в камне, в которую я вогнал лом и отколол от камня кусок.
— Флорин! Я сдаюсь... Я уступаю... только остановитесь...
Его глаза блестели, как красные искорки, в глубине трещины. Я рассмеялся и вогнал лом еще глубже.
Он был уже просто кузнечиком, чирикающим в пустыне. Я ударил ломом еще раз, и валун развалился пополам, а вместе с ним развалилась земля и небо, открывая бархатную черноту абсолютного небытия.
Прекрасно, крикнул я в пустоту. Но тут немножко пусто на мой вкус. Да будет свет!
И стал свет.
И я увидел, что это хорошо, и отделил свет от тьмы. Однако, все еще было немного пусто, поэтому я добавил небесный свод и разделил воду под ним и воду над ним. Появился океан с большим количеством дождевых облаков.
Немножко монотонно. Да разойдется вода и да возникнет средь нее суша.
И было так.
Лучше, но выглядит мертвенько. Да будет жизнь...
И стала жизнь. В воде появилась слизь, слизь превратилась в морские водоросли, островки водорослей выплыли на берег, обосновались там и произвели растения, покрывшие пустые скалы и создавшие почву. На земле появилась трава, дала семена, выросли плодовые деревья, стали лужайки и джунгли, и цветочные растения, которые отделились от мха, сельдерея и прочей огородной зелени.
Слишком статично. Да будут животные...
И были киты и рогатый скот, домашняя птица и дикие звери — и все плескалось, мычало, кудахтало, бегало и ползало, немного оживляя пейзаж, но все равно недостаточно.
Проблема в том, что тут слишком тихо, сказал я себе. Ничего не происходит...
Земля затряслась под ногами, земля поднялась, взорвалась вершина горы, изрыгая лаву, которая покатилась по усаженному деревьями склону, сжигая все напрочь, и черные облака дыма и пемзы окутали меня. Я закашлял и передумал, и все вновь стало тихим и мирным.
Я имел в виду что-нибудь приятное, например, великолепный закат с прекрасной музыкой...
Небо дернулось, солнце покатилось на юг во всем блеске фиолетового, зеленого и розового цветов, и одновременно полились чарующие аккорды из невидимого источника в небе или у меня в голове. Когда все устоялось, я быстренько провернул все назад и прогнал еще несколько раз, разнообразил музыку, проиграл еще с десяток дисков, прежде чем решил, что она соответствует зрелищу.
Но тяжелая будет работа составлять всякий раз новую композицию, — признал я себе. Зачем мне эта головная боль. А как насчет концерта без светового шоу?
Я проиграл, насколько помнил, различные симфонии, элегии, концерты, баллады, мадригалы и рекламные слоганы. Но чрез какое-то время я выдохся. Я попытался придумать собственное сочинение, но ничего не получилось. Это была новая область, которую мне еще предстояло освоить. Но я жаждал развлечений немедленно.
Катание на лыжах, решил я. Здоровый отдых на чистом воздухе, острое ощущение скорости...
Я срочно соорудил крутой склон, полетел по нему на горных лыжах и сломал себе обе ноги.
Не так, пожаловался я, собирая себя заново. — Никаких падений...
Я летел вниз по склону так, что воздух свистел в ушах, и меня поддерживали невидимые помочи, не давая разбиться.
Кстати, неплохо бы принять ванну. Или нет, серфинг...
Я летел на гребне волны в каком-то садке, огражденный со всех сторон перилами. Точнее. Перемещалось все вокруг, но оно не имело ко мне никакого отношения.
Плохо. Придется изучить и это... опять предстоит тяжелая работа. Может, прыжки с парашютом?
Я распахнул дверь самолета и шагнул в пустоту. Ветер свистел мимо меня, а я висел неподвижно, наблюдая, как гобелен пастельных расцветок у меня под ногами быстро растет. Внезапно он превратился в поля и деревья, бешено мчащиеся мне навстречу. Я схватил кольцо, дернул...
Рывок чуть не сломал мне позвоночник. Я вращался с головокружительной скоростью, раскачиваясь, как маятник на высоких часах, а потом врезался в твердую скалу.
...Я умудрился погасить парашют, расстегнул ремни безопасности и лег под кустом регенерироваться.
В каждом ремесле есть свои хитрости, напомнил я себе. В том числе и в ремесле Бога. Какой смысл делать что-то, если я не получаю от этого удовольствия!
Это заставило меня задуматься о том, а чем я действительно стал бы наслаждаться?
Все в твоих руках, старик, сказал я себе. Как насчет миллиона долларов для начала?
Банкноты были аккуратно упакованы в пачки по 1000 $ десятками, двадцатками, пятидесятками и сотнями. И таких пачек было много. Очень много.
Опять не то. Что хорошего в этих серовато-голубых бумажках? Только то, что можно на них купить. Например, золотисто-каштановый «спидстер» образца 1936-го года с зеленой кожаной обивкой...
Он стоял на парковке. Внутри хорошо пахло. Дверцы приятно захлопнулись. Я тронулся и погнал его по дороге на скорости пятьдесят километров в час. Затем стал набирать скорость: 90... 100... 200. Немного погодя я устал нестись сквозь ветер и пыль, и убрал их. Затем устранил тряску и рев мотора.
Ты прикован к земле...
Я добавил машине крылья, хвост и круто поднялся в небо в своем летающем автомобиле, а ветер бил мне в лицо, принося с собой запах касторового масла и высокооктанового бензина. Но внезапно автомобиль не выдержал, развалился на куски и упал на поле под Пеорией. То. что от меня осталось, можно было собрать ложкой. Я и собрал, а потом пересел в Т-33, катящий гладко, точно по маслу. Я какое-то время с удовольствием вел его по оврагам и лощинам, но подниматься в воздух мне уже не захотелось. Тогда я поплыл под парусом вниз по каньону, но тут на меня навалился приступ морской болезни. Я причалил к берегу, вылез, и меня стошнило.
Тогда я стер все вокруг и создал маленький, уютный костер на пляже, у которого сидели, скрестив ноги, люди, болтали и жарили на огне зефирки.
— А, вот она — простая жизнь, — сказал я и пошел, чтобы присоединиться к ним.
