Такого предательства с их стороны я никак не мог ожидать: я очень любил сына и втайне надеялся, издав книгу, вернуться и засыпать их деньгами, но… жизнь уготовила мне самое страшное испытание!..

Кажется, именно тогда, обобщая горький опыт двух тещ, болгарской и московской, пришел к внутреннему убеждению, что жениться нужно на сироте…

Наступил восемьдесят третий год! У меня вроде все складывалось удачно — появились реальные надежды обнародовать свое творчество. На радио тепло отнеслись к моим повестям и твердо пообещали, что я сам буду их читать в эфире. Но главным событием этого года стало окончательное, как мне тогда думалось, завершение романа, посвященного моим погибшим друзьям. Название «Смотри человеку в глаза» тогда казалось мне вполне подходящим.

Я изо всех сил пытался заинтересовать издателей своим романом, однако, к кому бы ни обращался, услышав, о чем он, все в буквальном смысле отмахивались, и, признаюсь, не без испуга в глазах. Я твердо уяснил, что безвестному, начинающему автору никогда не пробиться в таинственный и манящий сонм писателей. Потому и озаботился поисками известного писателя, который, как говорится, хотя бы чуть-чуть меня подтолкнул. С литературным наставником мне повезло.

Борис Васильев принял меня очень тепло, много расспрашивал о моей жизни, родителях, увлечениях. Сначала мне казалось, что этот удивительный человек просто умеет создавать впечатление того, что всерьез интересуется жизнью собеседника, но чем больше мы общались, тем глубже я убеждался в том, что Борис Львович не может жить по-другому: он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО близко принимает к сердцу все радости и горести того, с кем общается. А как дотошно он разбирал по косточкам мой роман!

Сколько доброты и тепла в этом удивительном человеке! Как много жизненных и литературных тайн он открыл мне! В одну из наших встреч Борис Львович сказал:

— Еще немного, Виктор, и твоя первая книга будет готова!

— Что толку, — с грустью вздохнул я. — Главное — найти того, кто захочет ее издать…

— Глупости говоришь! — Он недовольно нахмурился. — Главное для писателя

— вложить свой труд, свою душу, сердце, и рано или поздно люди оценят твое произведение! А чтобы ты дожил до этого дня, — он улыбнулся, — я попытаюсь тебе помочь… Думаю, в июне-июле буду посвободнее, а к тому времени, надеюсь, и ты отшлифуешь свой роман, тогда и начнем атаковать издателей…

Милый, дорогой мой Борис Львович, как же вы были правы, говоря о душе и сердце писателя! На всю жизнь запомнил я Ваши слова…

Работая над этой книгой, я ощутил необходимость повидаться с моим наставником. Созвонился с Борисом Львовичем, который пригласил меня на подмосковную дачу в Солнечногорске. С огромным волнением подъезжаю, а наставник, достаточно крепкий для своих семидесяти пяти лет, уже встречает на крыльце. Я вручил ему свои новые романы, и мы углубились в воспоминания. А перед расставанием сфотографировались на память. Через пару дней получаю от него одну из самых любимых повестей — «Завтра была война» с очень трогательным автографом:

«Признаться, я так и не научился подписывать книжки, дорогой Виктор Николаевич. А поэтому просто — Ваш Борис Васильев. 14.03.99».

Предыдущая наша встреча произошла незадолго до моего ареста: в конце января восемьдесят третьего года, и тогда я был так нетерпелив, что хотелось услышать мнение еще какого-нибудь маститого писателя… Моя близкая приятельница Виктория Стенберг в то время проявляла трогательное участие в моей судьбе и дала мне телефон Аркадия Вайнера, назвав имя человека, на которого мне следовало сослаться, чтобы, как заметила Вика, Вайнер меня «не отфутболил».

Собираюсь с духом и одиннадцатого февраля, как сейчас помню, в пятницу, звоню, представляюсь, говорю, от кого и по какому поводу.

Вдруг слышу:

— Сейчас свободен?

Растерянно говорю «да», и уже через пятнадцать минут, прихватив папку с рукописью, еду на метро в сторону проспекта Мира, чтобы встретиться с самим Аркадием Вайнером! Да еще и в его собственной квартире! Почему-то волновался даже больше, чем когда впервые ехал на встречу с Борисом Васильевым…

Встретил меня Аркадий Александрович радушно, можно сказать, даже весело. Еле заметное напряжение промелькнуло на его лице, когда он увидел объем рукописи: тогда она была около четырехсот печатных страниц.

— Обязательно прочитаю твой труд, Виктор, только дай мне месяца два-три: сейчас я так перегружен, что ни продыха…

— Хорошо! — сказал я: а что еще мог сказать?

— Оставь свой телефон, я позвоню…

Отвечаю, что телефон на последней странице романа. Так и уехал, успокаивая себя тем, что писатель хотя бы не отказался прочитать. А рано утром следующего дня, то есть в субботу, меня будит телефонный звонок. Хватаю трубку.

— Виктор?

— Да…

— Что ты со мной сделал… твою мать? — слышу раздраженный мужской голос, но спросонья не могу ничего понять, да и голос не узнал.

— Я не понимаю…

— Что ты со мной сделал? — перебивает он.

— Простите, кто звонит?

— Вайнер!

Сон как ветром сдуло. Вскакиваю с кровати и растерянно спрашиваю:

— Простите, не понимаю, что я сделал?

— Вчера вечером решил пробежать несколько страничек на сон грядущий и только что закончил читать! Сейчас можешь приехать?

— Конечно! — воскликнул я с такой радостью, словно мне предложили лететь в космос…

Кстати, о космосе. В шестьдесят первом году, когда Юрий Гагарин первым в мире преодолел земное притяжение, мне, как родившемуся двенадцатого апреля, предложили выступить на общешкольной линейке, посвященной его полету. Я говорил, как счастлив, что родился в такой знаменательный день, что обещаю стать достойным великого подвига первого космонавта! А на следующий день написал вдохновенное письмо на имя Н.С. Хрущева, в котором, рассказав о себе, как о спортсмене и учащемся без троек, просил включить в отряд космонавтов!

Прошло около года, и я забыл о том письме, увлекшись другими «важными проектами». Как вдруг ранним утром приходит почтальон и спрашивает меня, называя имя, отчество и фамилию. Родители еще были дома и заметно побледнели. Признаюсь, что названный человек, это я, и почтальон просит меня расписаться за заказное письмо из Москвы. Помню, как он с гордой завистью добавил:

— Из самого Кремля!..

Письмо действительно оказалось из Кремля. На мое обращение к Н. Хрущеву отвечал какой-то генерал. Меня благодарили за столь высокие устремления, но советовали сначала закончить школу, потом институт, набраться знаний, и, возможно, после этого мою просьбу смогут удовлетворить… С какой гордостью я показывал всем друзьям письмо «из самого Кремля»! И на некоторое время ко мне тогда прилепилось прозвище Космонавт, и я с гордостью откликался на него…

Однако вернемся в 1983 год…

— Приезжай! — коротко бросает Вайнер, и в трубке гудки.

Чуть смущаясь, вхожу в комнату, заставленную до потолка книгами, фотографиями, «заморскими» диковинами. Аркадий Александрович в самом деле сонный и усталый.

— Устроил ты мне ночку! — бурчит он.

Смиренно молчу, виновато опустив глаза к полу.

Аркадий Александрович вдруг улыбается и протягивает мне листок.

— Мне понравилось! Все, иду спать! Удачи! Пока! — едва ли не скороговоркой произнес он и дружелюбно подтолкнул к выходу.

Поблагодарив его, попрощался, вышел на лестничную площадку и только тогда взглянул на листок. Это была рецензия Вайнера, написанная на его именном бланке…

Я обещал читателям писать только правду, а через шестнадцать лет вряд ли кто-то на память точно процитирует даже хвалебные чужие слова. Надо еще раз заглянуть в архив! Не мог же пропасть столь важный для меня документ! Перерыл все: нет листка, хоть убей! Зло закипало во мне, что не есть хорошо. Взял себя в руки, несколько минут помедитировал, успокоился и вновь принялся перебирать архив: листок за листочком, листок за листочком и… Вот! Нашел!

Приведу одну фразу: «Читается повесть на едином дыхании: она написана экспрессивно и увлекательно…»