— Мужик, ты чего сироту обижаешь?
Слово за слово, мужик, не сомневаясь, что легко справится с сопляками, начинал права качать, а иной и руки распускал… На этом месте из засады выскакивали остальные и принимались мять бока «хулигану».
В другое, «спокойное, мирное» время мы собирались в сквере на «нашей» лавочке, пели под гитару блатные песни, позднее среди нас появился симпатичный кореец Ким, с потрясающей красоты голосом, который и приобщил нас к «ливерпульской четверке». Это было даже символично, что наша четверка безоговорочно приняла и влюбилась в их четверку. Мы стали настоящими фанатами «битлов». Правдами и неправдами доставали магнитофонные записи и рентгенов-ские снимки, на которых были записаны их песни. А я даже набросал эскиз курточки-пиджака и принялся копить деньги, чтобы ее сшить. Черный плотный материал, впереди кусок черного кожзаменителя, и главная деталь а-ля Битлз — овальный вырез вокруг шеи: своеобразное декольте…
В то время, чтобы не тратиться на ателье, я научился перешивать брюки, зауживая их до невозможности, вносил свои поправки и в рубашки. А где-то за год до окончания школы придумал собственный фасон демисезонного полупальто из рифленой плотной ткани коричневого цвета, которое долгие годы с гордостью носил. Оно мне очень шло, и меня часто спрашивали, где я достал такой «шик». Я небрежно бросал, что мне привезли его из-за границы…
Вполне возможно, что именно группа «Битлз», занятия спортом, а позднее и оперотряды помогли мне не пойти по криминальной дорожке, закалили мой характер и помогли не сломаться тогда, когда меня, невинного, бросили в тюрьму…
Шестой класс я закончил без единой тройки. Наверное, жизненные невзгоды, напасти мобилизуют внутренние резервы человека, заставляют действовать с полной отдачей, иначе, чем в обычных условиях. Кроме того, мне требовалось, оставшись без мамы, доказать всему миру, что смогу преодолеть трудности сам, да и маму хотелось порадовать…
Мы с отцом верили, что наша мама ни в чем не виновата, и всячески поддерживали ее письмами, которые передавали с адвокатом: свиданий нам не давали, так как они, по советскому Уголовному кодексу, были «не положены». Пока идет следствие — никаких свиданий! Вторым моим утешением, после спорта, стало новое, еще редкое в нашем кругу развлечение — телевизор…
Я забыл сказать, что отцу удалось, не без помощи директора завода Малунцева, которого он возил, получить талон на покупку телевизора. Почему-то считается, что первым советским телевизором был «КВН» — «Купил Включил Не работает», а как мне кажется, на самом деле первым телевизором, выпущенным на Омском радиозаводе, является телевизор «Звезда», и его экран по размерам был точно таким же, как у известного всем советским людям телевизора «Темп».
Телевизор «Звезда» был сконструирован не в ширину, а в длину: по форме он напоминал печку «буржуйку». Включался телевизор поднятием верхней крышки, под которой находились ручки настройки. Поднимаешь крышку, раздается щелчок, и становится слышно негромкое гудение токов высокой частоты: телевизор работает! А вскоре экран освещается ровным голубым светом.
Я слышал, что выпуск «Звезды» был прекращен в связи с конструктивными недостатками схемы: многие аппараты, не проработав и месяца, возвращались на завод для капитального ремонта, и завод нес колоссальные убытки. Но наш телевизор оказался настолько надежным и с такими хорошими разрешающими способностями экрана, что мы его, ни разу не ремонтируя, продали через восемь лет за сто сорок пять рублей, купив его до хрущевской денежной реформы за тысячу двести! То есть продали дороже, чем купили…
Незаконное обвинение и арест мамы и связанные с этими событиями переживания очень сильно повлияли на мой характер и внутренний мир. За эти месяцы я так очевидно повзрослел, что если бы речь шла не о тринадцатилетнем парне, то вполне можно было применить слово «постарел», во всяком случае, стал серьезнее не только в собственных глазах, но и в глазах окружающих. Недаром говорят: как ты сам к себе относишься, так к тебе относятся и окружающие.
Вся наша четверка выглядела намного старше своего возраста, но я в эти месяцы далеко обогнал своих «боевых» соратников.
Не знаю, связано ли это с моим ускоренным взрослением или просто так совпало, но в конце шестого класса на май-ской демонстрации я познакомился с милой девушкой Валей, которая училась в седьмом классе другой школы. Она была одета в красную курточку, из-под которой выглядывала красная в клеточку коротенькая юбчонка, словно специально подчеркивающая — а почему бы и нет? — ее аппетитные округлые коленки.
Мы так сразу увлеклись друг другом, что всю демонстрацию ходили держась за руки, боясь оторваться хотя бы на миг, а после демонстрации отправились ко мне домой. Мама еще находилась под следствием в тюрьме, Санька жил у одной из маминых сестер, отец, как водитель персоналки, несмотря на праздник, был на работе: так что в доме никого не было, во всяком случае, до шести вечера, когда отец, возможно, вернется с работы. Так что часа два у нас было, и мы с огромным наслаждением стали целоваться. Конечно, я делал попытки достичь чего-то большего: разговоров про это в нашей «четверке» было предостаточно, однако мои руки были допущены только до ее бедер. После чего им, дрожащим от новых ощущений, милостиво позволялось, как бы невзначай, коснуться ее груди, что действовало на меня как ожог. Стоило мне дотронуться до ее груди, как мы оба, словно по команде, вздрагивали, а Валечка еще и томно вскрикивала…
Мы так нацеловались за два часа, что наши губы распухли, и это было заметно. Расставаясь, мы договорились, что через три дня, если никто из нас не передумает, мы станем «мужем и женой». Подтвердить окончательное решение следовало накануне: в восемь часов вечера, когда Валя будет выгуливать свою овчарку, она подойдет к моему дому, и мы встретимся на пять минут.
С понятным нетерпением я ожидал заветного вечера, когда «решится моя судьба». По ночам мне снились эротические сны, и всякий раз я видел в них голую Валечку, лежащую почему-то на песочном берегу, а мой палец словно магнитом протягивается к ее заветному и пока запретному для меня местечку… Просыпался я в мокрых трусах, так и не успев прикоснуться…
Не дождавшись, пока пробьет восемь часов вечера, я выскочил из дому словно угорелый аж в семь и почти целый час бегал как безумный вокруг своего дома. Валечка появилась ровно без пяти восемь: овчарки при ней не было.
— Ой, как хорошо, что ты уже вышел! — воскликнула она, счастливо улыбаясь. — Мама вдруг решила пройтись со мной и Джеком… Я не знала, что ей сказать, куда я иду. Повезло, что рядом с тобой живет моя одноклассница, Сорокина Инка: я и сказала, что должна отдать ей тетрадь по алгебре… Вот возьми, завтра заберу!.. — Она смущенно замолкла и вопросительно посмотрела мне в глаза.
— Значит, ты не передумала? — тихо проговорил я, с трудом сдерживая дыхание: сердце мое так громко колотилось, что казалось, его стук слышен даже в соседнем дворе.
— Конечно, нет, глупенький! — Она прижалась ко мне бедром.
Я, забыв обо всем на свете, попытался поцеловать ее, но она остановила меня, прижав свой пальчик к моим губам:
— Не здесь, Витенька… — потом вдруг подхватила меня под руку и потянула в мой подъезд.
Мы вошли внутрь, спустились по лестнице вниз, но зайти в подвал она не захотела, и мы у двери в него слились в страстно-ненасытном поцелуе. На этот раз мой палец, дрожа от ожидания неизведанного, чуть сдвинул в сторону трусики и жаждал устремиться дальше, но был остановлен ее рукой: такой же дрожащей, как и у меня.
— Потерпи, милый, до завтра… — томно прошептала Валечка, не понимая, почему ее охватила дрожь. — Господи, что творится со мной? — добавила она…
— Наверное, то же, что и со мной… — прошептал я ей на ухо.
Стать «мужем и женой» — а как это происходит, мы оба знали исключительно теоретически — мы решили в нашей квартире: у нее было опасно — в любой момент могли прийти родители, которые работали врачами «Скорой помощи». Встречу назначили на завтра, на четыре часа, то есть за два часа до того, как вернется с работы мой отец. Закрепив договор крепким долгим поцелуем, мы вышли из подъезда.
